Сколь это по-немецки - Уолтер Абиш

Почему мы никогда не видимся с его семьей?

Дядюшкиной?

Да…

Я не в ладах с его женой, неохотно отвечает она. Его жена всегда завидовала тому, что твой отец капитан, а дядюшка лишь сержант.

Захария набрал номер своего дядюшки. После двух гудков ответила женщина. В ответ на его молчание она сказала: Если это ты, чтоб ты, сука, сдохла.

Захария сложил карту Африки и положил ее к себе на стол. С узкой полки над столом он снял также бинокль, медали и защитные очки. В десять мать тихонько постучала в его дверь. Как обычно, она была одета в свой черный кружевной пеньюар. Как всегда, она уселась рядом с ним на кровать, взяла его за руку и начала рассказывать об отце. Она описала их первую встречу, потом их вторую встречу, потом третью, совершенно неожиданную встречу на железнодорожном вокзале в Болонье. Она рассказала о следующем свидании в Милане, потом о свидании в Итальянских Альпах и, наконец, об их побеге в Венеции. Захария никогда не был ни в одном из этих мест. Она в деталях описала отели, в которых они останавливались, кафе, которые посещал его отец, цвет итальянского неба в февральскую среду, картины Карпаччо, праздничный вечер в офицерском клубе, изысканный узор мостовой той пьяццы, где его отец впервые взял ее за руку, и, наконец, Ливийскую пустыню, в которой его отец допрашивал британских пленников. У него было прекрасное оксфордское произношение с легким ливерпульским акцентом.

Он бывал в Ливерпуле, спросил ее Захария.

Очень недолго. Он приехал в Англию, когда я была с друзьями в Ливерпуле. Они ему не понравились, и он хотел меня увезти. Думаю, он немножко ревновал. Она рассмеялась. Это было так давно. За какую-то неделю он подцепил ливерпульский акцент. Когда он говорил: рыбу с картошкой, пожалуйста, он мог провести любого англичанина. Поэтому он и вызвался добровольцем.

Захария никогда не задавал вопросов и ни разу не усомнился в ее словах. Ее спокойный голос звучал мелодично и нежно, пока непрерывающийся поток воспоминаний не погружал его в сон. В свои двадцать четыре года он весил сто тридцать два фунта. Он ладил в гараже с остальными механиками, но старался не упоминать, что его отец, капитан Бенвентучентино Захария Малапарта Груз, входил в состав Итальянских экспедиционных сил в Северной Африке и что он был дальним родственником троюродного брата Муссолини, Фабрино Мелькуза.

Когда его видели в последний раз, отец был одет в форму гвардии полковника артиллерии Его Величества Короля Англии, а его ординарец — в форму полкового старшины. Они уехали на трофейном «лендровере». В официальных документах, в которых отец Захарии числился без вести пропавшим, точная цель полученного им задания не упоминалась. Просто сообщалось, что капитану Бенвентучентино Захарии Малапарта Грузу не удалось вернуться с опасного и секретного задания за линией фронта. Когда мать Захарии зачитывала вслух ответ итальянского правительства на запрос о местонахождении своего мужа, дядюшка ни с того ни с сего вышел из комнаты. Из других, в прошлом военных, источников она слышала, что весь батальон стоял пять минут под палящим солнцем по стойке «смирно», чтобы почтить память отца Захарии. Спустя три месяца, когда батальонная футбольная команда проиграла английским охранникам в британском армейском лагере для военнопленных, проигрыш отчасти приписали отсутствию отца Захарии, который обычно играл в этой команде центром нападения.

Когда Захарии лет в восемь стало трудно вслушиваться во все новые и новые пересказы одной и той же истории, мать отвела его к ушному врачу, и тот посоветовал ей приобрести для сына слуховой аппарат. Свой слуховой аппарат Захария носил в правом ухе, которым и поворачивался к любому, кто с ним заговаривал.

Почему ты тогда не вызвался добровольцем вместе с ним, спросил он своего дядюшку.

Потому что я не долбаный герой.

Долгие годы после войны множество мужчин, военных и штатских, навещали его мать, дабы отдать должное жене их прежнего соратника. Некоторые оставили свои фотоснимки. На нескольких фотографиях в своем альбоме мать стоит рядом с каким-нибудь военным, рука которого с нежностью покоится на ее талии. Но на ее ночном столике стоит только одна фотография, нарядно обрамленная фотография его отца на ступеньках отеля «Минерва» в Сиене. Отец был одет на военный лад, во что-то вроде шинели с золотыми галунами на рукаве и на груди. С шеи на цепочке свисал маленький серебряный свисток. Шинель была чуть великовата. Она заходила заметно ниже колен, а из длинных рукавов высовывались только пальцы. Почему на шинели нет знаков отличия, спросил он однажды у матери. В Италии так не принято, сказала она. Никто никогда не носит знаков отличия на тяжелой зимней шинели. А почему у него на цепочке свисток. Чтобы вызывать ординарца, Виченте. И почему он стоит перед отелем по стойке «смирно».

Потому что он офицер, ответила она.

Вот видишь, гордо сказала ему мать, когда предварительно позвонивший в тот же день человек покинул их квартиру. Пусть мы и живем в Нью-Йорке, но Италия не забыла твоего отца. Человек, который сейчас ушел, — официальное лицо из итальянского Госдепартамента. Он прилетел в Нью-Йорк, чтобы убедить меня не терять надежду. Твой отец может быть жив. Человека, похожего на твоего незабвенного отца, недавно видели в одном из оазисов Северной Африки. Большего сказать мне он не мог. Он должен молчать.

Никогда, никогда не забывай, что твой отец был капитаном итальянского экспедиционного корпуса, сказала мать Захарии в тот день, когда он впервые вышел на работу в гараж. Вечером, после ужина, дядюшка упомянул, что его отец часто с восторгом отзывался об американских конвейерах по сборке автомобилей.

Чушь собачья, подумал Захария.

Когда Захария смазывал машину своего дядюшки, к нему подошел один из механиков и сказал:

Если этот мафиози и вправду твой дядя, почему ты тогда смазываешь здесь его машину?

А как обычно хоронят мафиози, спросил Захария у матери.

Она раздраженно сказала: Откуда мне знать?

Спрашивать у дядюшки он не стал.

Поначалу Захария не обратил на Трак, молодую женщину, поставившую в гараж на профилактику свой 1964-го года «фольксваген», никакого внимания. Когда он сообщил ей, что машина нуждается в новых амортизаторах, тормозах, глушителе, стартере и не мешало бы поработать с мотором, она просто рассмеялась, будто радуясь, что ее машина требует такой работы. За неделю до этого она вернулась из Туниса. Захария довольно-таки многозначительно заметил, что его отец числится без вести пропавшим в Ливии после поражения итальянской армии. Да, в Африке легко потеряться, почти застенчиво ответила она.

Карта Северной Африки все еще висела на стене у него над кроватью. Где-то там, в огромной североафриканской пустыне, исчез, как будто растворился в воздухе, его отец. Раз вы, похоже, так увлечены Северной Африкой, вам будет интересно знать, что у меня на спине вытатуирована карта Блитлу, оазиса в центре Великой пустыни, сказала Трак, когда в следующий раз пришла за своей машиной.

У вас на спине?

Она захватила его врасплох. Он онемел от неожиданности. И он оказался абсолютно не подготовлен к тому, что после этого произошло вечером у нее дома. У него не было ни опыта, ни знаний, на основе которых он мог бы ответить должным образом, когда несколько часов спустя у себя дома она расстегнула блузку и не спеша начала снимать ее. Без света у нее в спальне было слишком темно, чтобы он мог различить карту Блитлу. Вдобавок к слуховому аппарату тебе, похоже, нужны и очки, сухо заметила она. Он был уверен, что ее замечание не содержало ни грана злобы. Это было не обвинение, а просто констатация факта.

В ее комнате кромешный мрак, а он крепко-накрепко жмурится, возможно — двойная предосторожность, слушая ее описание пустыни, подробное описание бесплодных равнин, хотя подобная формулировка неточна — при тщательном изучении там можно найти растения. Многолетники неприметны, отчасти из-за того, что так малы, отчасти же из-за листьев, которые либо вовсе отсутствуют, либо почти исчезли. Что еще она говорит? Ему трудно удерживать слуховой аппарат на месте. Он до конца не понимает, как его угораздило попасть в столь сомнительное положение, голый, раз за разом посылающий вперед свое тело, чьи усилия поощряются ею — по крайней мере, он так предполагает, судя по ее нежным выкрикам, звуки которых ему не слышны, а прочитываются по движению губ, поскольку его слуховой аппарат, который он вставлял в правое ухо, лежит на полу. В общем и целом можно предположить, что эта ситуация сложилась в результате какого-то предшествующего взаимопонимания, чего-то, что один из них, возможно, произнес вслух.

Он без ума от ее познаний, охватывающих буквально всю Северную Африку. В Бендине, прибрежном городе с небольшой гаванью и множеством великолепных пляжей, жители предпочитают из-за солнца и палящего зноя не выходить на улицу. Они не хотят, чтобы их и без того темная кожа стала еще темнее. Вынужденные выйти на улицу днем, местные жители готовы прошагать не одну лишнюю милю, лишь бы оставаться в тени. На пляжах бывают только туристы. Обитатели Бендина выказывают свое презрение к ним, называя туристов «ичклу». Многие приезжие останавливаются в Бендине по дороге к месту великой битвы между британскими и доблестно сражавшимися в меньшинстве итальянскими войсками. Изредка кое-кто из туристов пытается добраться до Блитлу, где по дешевке можно купить сколько угодно наркотиков. Большинство из них до Блитлу так и не добирается. У них ломаются машины, или они сбиваются с пути. Многие, кажется, все еще полагают, что, пускаясь в тяжелое путешествие, они обязательно узнают нечто неизвестное о самих себе. Захарии не хочется говорить об этом Трак, но лично для него любое открытие чревато выслушиванием того, что скажут люди, и пока не появится лучший слуховой аппарат, он не особенно надеется открыть что-то новое о самом себе.