Почему у Грузии получилось - Лариса Буракова

Арчил Почхуа, который в свое время был консультантом при разработке проекта реформы, а затем перешел в компанию Block Georgia, считает схему удачной, но винит политическую ситуацию, которая отбросила процесс «месяцев на шесть, если не больше».

Больничный кластер в Санзоне состоит из нескольких блоков: кардиологическое отделение, родильный дом, институт педиатрии. Вместо всех этих разрозненных зданий планировалось построить новую больницу на 150 коек (на базе родильного дома). Block Georgia возводит в регионах шесть крупных больниц и более двадцати небольших (на 15–20 коек). Сложно представить, что творилось в больницах раньше, если, например, в Санзоне даже после наведения новым руководством минимального порядка общая картина у неподготовленного посетителя вызывает шок. Небольшие постройки на территории комплекса под завязку заселены беженцами, корпуса больницы в полуаварийном состоянии, внутри затхлый запах и уже давно устаревшее оборудование.

Пока новые объекты еще только строятся, приходится сохранять все услуги, которые предоставляли в старых больницах, где даже не всегда соблюдались нормы гигиены. Только за первые 11 месяцев после обновления операционного блока в Санзоне смертность в реанимации сократилась почти вдвое – с 53 до 28 процентов. Ситуация начала меняться к лучшему, даже несмотря на то, что кадровые изменения пока коснулись только администрации.

Удалось снизить оборот внекассовых средств и начать направлять деньги на улучшение инфраструктуры. Хотя, конечно, привычку к дополнительному материальному «стимулированию» не удается быстро искоренить не только у врачей, но и у самих пациентов. К примеру, сотрудница, работавшая над этой реформой, когда сама столкнулась с фактом взяточничества в больнице, оставила его без внимания:

В августе 2008 года я отправилась рожать в частную клинику. Там было два отделения: в одном платишь 1500 лари, в другом – 600[148]. Разница была в бытовых условиях, и я пошла туда, где дешевле. Но в итоге заплатила 1000 лари. Причем на стене даже висело объявление, что из 600 лари 200 пойдут врачу, а 400 – на оплату пяти дней пребывания. И еще там было написано, что если кто-то будет требовать взятку, необходимо обязательно сообщить об этом по указанному телефону на условиях анонимности. Но я никому не позвонила. В этом наш минус.

Последствия кризиса для Block Georgia в частности и для всей отрасли в целом оказались весьма затяжными – сказалось, например, отсутствие должной координации. В августе 2009 года был отстранен от должности министр экономики Лаша Жвания в том числе по причине неудовлетворительного хода приватизации в рамках проекта «100 новых больниц»[149]. В 2010 году реализация реформы пошла по другому пути. В программу вошли девять страховых компаний, которые занимаются страхованием малоимущих. Теперь уже они ведут строительство больниц в регионах – всего 46 лечебных учреждений на 1100 мест. Block Georgia сохранила за собой только 10 больниц из 24. Кроме того, очень важно, что более десятка частных больниц было построено вне рамок этой программы, значит, общество восприняло посланный ему сигнал. Планируется, что в течение нескольких лет бо́льшая часть больниц, еще остающихся в собственности государства, будет приватизирована, правда, не в той форме, в которой это первоначально предполагалось проектом «100 новых больниц».

«На лекции в Новой экономической школе[150], где мы рассказывали о реформе, молодые люди задавали мне совершенно неожиданные вопросы: почему здравоохранение должно быть частным бизнесом, останутся ли бесплатные больницы, кто будет помогать населению оплачивать услуги?» – вспоминает Мариам Джапаридзе, член команды по разработке больничной реформы.

Удивительное наследие осталось нам от советского времени. С одной стороны, государство вызывает пренебрежение, и поэтому вполне естественны попытки его всячески обмануть. С другой – по-прежнему крепка вера в то, что оно обязано «заботиться» о гражданах, предоставляя жизненно необходимые услуги «бесплатно». Ответственное государство не может просто игнорировать такую ситуацию. Поэтому второе направление реформы здравоохранения – финансирование – стало возможным благодаря разработке новой схемы социальной защиты для постепенной адаптации к рыночным условиям. По словам Бендукидзе, с бедностью можно бороться, только соблюдая два условия: «экономический рост и адресная, а не бессмысленная социальная политика»[151].

Родился 28 февраля 1972 года в Телави.

В 1992 году окончил Ставропольский медицинский институт, в 1998 году – аспирантуру Тбилисской медицинской академии по направлению «хирургия».

С 1998 года работает в государственном секторе – сначала (1998–2000 годы) в качестве специалиста парламента Грузии, затем (2000–2001 годы) как советник министра юстиции. В 2001–2003 годы возглавлял некоммерческую организацию «Союз защиты прав пациентов», в 2003–2004 годах был заместителем генерального директора Государственного фонда социального страхования. С 2004 по 2005 год являлся заместителем, а впоследствии (2005–2007 годы) первым заместителем министра труда, здравоохранения и социальной защиты.

Вахтанг Мегрелишвили, занимавший пост заместителя министра труда, здравоохранения и социальной защиты, вспоминает, что собой представляло министерство в 2004 году:

Министерство было большим отделом социальной помощи. Там раздавали инвалидные коляски и одноразовые денежные пособия. Функция заместителя министра состояла в том, чтобы принимать в день от пятидесяти до ста просителей и определять, кому из них выделить одноразовую помощь. Я так и не понял, как это происходило. Как можно решить, кому стоит давать деньги, а кому – нет?

Еще в 2004 году Министерство труда, здравоохранения и социальной защиты, придя к выводу, что 15 процентов населения находится в группе риска (были проблемы даже с питанием), начало разрабатывать адресную программу поддержки малоимущих. Средний ежемесячный доход у этих 15 процентов составлял около 21 доллара при стоимости минимальной продуктовой корзины 32 доллара. Социальная программа в стране еще со времен Шеварднадзе ориентировалась на одиноких неработающих пенсионеров, инвалидов, сирот и многодетные семьи и никак не зависела от доходов или благосостояния получателей социального пособия. Мало того, что при плоской шкале распределения фактически происходит дискриминация бедных, так еще и получалось, что на нижний дециль (самую бедную десятую часть населения) приходилось даже не 10 процентов всей суммы социального обеспечения, а только 5, в то время как на верхний дециль (10 процентов самых богатых) – 13,2[152]. А из 15 процентов самых бедных действовавшая тогда схема охватывала только каждого пятого. К тому же эти субсидии были связаны в большей степени с пенсионными выплатами, а не с социальной программой. В результате оказывалось, что те пенсионеры, у которых пенсия выше, получали и более крупную социальную помощь.

По словам Мегрелишвили, идея об изменении перераспределительной схемы принадлежит не ему, а консультантам министерства, которые упомянули о ней в отчете, сделанном за два года до его прихода в это учреждение. Осуществлять ее начали в 2004 году.

Но в следующем году разработку новой социальной программы прервала срочная необходимость адаптировать пенсионную систему к изменившимся условиям. В постсоветской Грузии денег в пенсионном фонде практически не было. Доходило до того, что на месячную пенсию можно было купить, например, три яйца. В 2003 году 94 процента всех пенсионеров получали самую низкую ставку пенсии – приблизительно 7 долларов. Однако при этом были и привилегированные персоны, чьи пенсии превышали базовую в 6, в 7, даже в 220 раз: это 50 тысяч бывших членов парламента, бывших сотрудников силовых структур и т.д.[153]

Предвыборное обещание Саакашвили об удвоении пенсии было выполнено в 2004 году. Тогда же в стране начался рост заработной платы, и если на прежнем месте работы пенсионера зарплата увеличивалась, то пенсия должна была пропорционально расти.

«Генеральный прокурор всячески блокировал все попытки повысить ему зарплату, потому что понимал, что его коррумпированный предшественник будет в таком случае получать пенсию гораздо больше, чем у него была зарплата», – вспоминает Бендукидзе.

Теперь нескольким тысячам пенсионеров предполагалось выплачивать до 275, а в некоторых случаях до 3310 долларов при минимальном уровне пенсии в 15 долларов. Другими словами, около 7 процентов пенсионеров должны были получить 45–50 процентов от общей суммы пенсионных выплат. В том же году на пенсионную систему легло дополнительное бремя в результате реформы МВД, в ходе которой около 40 тысяч сотрудников были отправлены в отставку.