Жизнь как жизнь - Иоанна Хмелевская

В последнюю минуту она прикусила язык, чтобы не высказать своих надежд вслух.

— Никогда не знаешь заранее, — ответила она со вздохом. — Жаль, что ты не носишь на боку шпагу. Но мне казалось, ты говорил, что якобы занимаешься дзюдо или чем-то в этом роде…

— А, значит, ты именно поэтому выбрала меня, чтобы я с тобой сходил вечером в кино? — с иронией перебил ее Богусь. — Тебе не хватает телохранителей?

— Не каждого хочется видеть в роли своего защитника, — ответила с достоинством Тереска, и приятно удивленный Богусь подумал, что в ней есть все же нечто большее, чем кажется на первый взгляд… Он, правда, не имел ни малейшей охоты выступать в роли победителя хулиганов, однако оценил тонкость и изысканность комплимента. Именно поэтому он, не задумываясь, принял приглашение Терески на именины.

— Не знаю, правда, буду ли я в Варшаве пятнадцатого ноября, но, если буду, обязательно зайду, — обещал он.

— Я не уверена, что вообще буду к тому времени жива, — меланхолически сказала Тереска, останавливаясь перед калиткой. — Кроме того, тебе не обязательно ждать аж до пятнадцатого ноября, чтобы заскочить в гости.

— Пока что я уезжаю. Сперва в Краков, а потом во Вроцлав. Я не знаю, когда буду в Варшаве.

— Может быть, зайдешь на минутку?

Богусю совсем не хотелось заходить. Он хотел спокойно поразмышлять о девушке из «Орбиса», которую встретит завтра утром в поезде. Он сказал что-то насчет необходимости приготовиться к поездке, потом посмотрел на освещенную уличным фонарем Тереску. Она показалась ему красивее, чем обычно, ее зеленые глаза сверкали в темноте, и он подумал, что не обязательно забывать эти летние романтические свидания; она, конечно, соплячка, но вполне ничего, и поэтому слегка обнял ее и поцеловал. Тереска замерла от восторга. В голове у нее еще мелькнула мысль, что их видно из окон дома, а потом все мысли куда-то исчезли. Осталось только переполняющее ее счастье.

— До свидания, милая моя, — сказал Богусь и ушел.

Тереска долго стояла у калитки, а потом еще столько же — у дверей, пытаясь придать своему лицу обычное выражение, смутно подозревая, что только что пережитое счастье, должно быть, написано у нее на лице. Силы постепенно возвращались к ней вместе со способностью соображать.

«Кажется, у меня на лице выражение идиотского счастья. Все сразу увидят…» — озабоченно подумала она и сделала несколько гримас, которые полностью противоречили состоянию ее души. Благодаря этому собравшаяся в столовой семья увидела, как доченька входит в дом, ощерив зубы, сморщив лоб и глядя исподлобья диким взором.

Довольно долго Тереска убеждала всех, что никто на нее не нападал, что она ни на кого не нападала, что фильм ей очень понравился, что ее не выбросили из кино посреди сеанса, что она не ела и не пила ничего вредного, никого не собиралась напугать и вообще ничего не случилось, а выражение ее лица — это просто так.

Только когда она шла после ужина наверх к себе, пани Марта вспомнила, что она должна была Тереске передать.

— Ой, погоди! Милиция сегодня снова про тебя спрашивала. У них было какое-то срочное дело.

Тереска остановилась на середине лестницы.

— И что?

— Ничего. Они очень огорчились, что тебя нет, и, похоже, поехали к Шпульке.

Тереска кивнула и пошла по лестнице дальше, вяло думая, что в таком случае она завтра все узнает у Шпульки.

* * *

За несколько часов до этого Шпулька раздумывала, как ей отпраздновать такой замечательный, такой великий день. Первый день по окончании кошмарной акции сбора саженцев. Ей больше не нужно таскать за собой проклятущий стол, не нужно во тьме встречаться с Тереской и шляться по чужим сумасшедшим, не надо умолять, выпрашивать и убеждать. Ее оставили в полном и абсолютном покое. Наконец-то у нее есть свобода, и она не позволит лишить себя ни этой свободы, ни покоя. Она должна что-то сделать: что-нибудь такое, что убедило бы ее окончательно, что кошмар закончился и наступил покой.

Она решила пересадить цветы. Самой великой любовью Шпульки были кактусы, у нее собралась уже внушительная коллекция, которую, правда, она в последнее время слегка забросила. Надо было обязательно привести кактусы в порядок. Одни из них должны были расти беспорядочно, могли иметь множество побегов, торчащих в разные стороны, а другие надлежало беречь и растить в горшке по одному. Одни могли расти и образовывать чащи и сплетения, могли расти даже по нескольку видов в одном горшке, а другие не выносили соперничества и должны были иметь собственное пространство для жизни. С весны кактусы росли сами по себе, брошенные на произвол судьбы, и настало время укротить их бурную деятельность.

Приняв такое решение, Шпулька принесла давным-давно приготовленную землю и высыпала ее на газету посреди комнаты. На другую газету рядышком она стала высыпать ненужную уже землю из горшков. Собираясь рассадить кактусы, она принесла новые горшки и расставила вокруг всю свою коллекцию. Комната стала очень похожа на оранжерею в стадии ремонта.

В одном из горшков клубок корней не позволял вынуть растение, не повредив его. К сожалению, это был кактус, который категорически не рекомендовалось трогать руками. Иглы у него росли кучками и были такими крохотными, что невооруженным глазом их было почти не видно, но стоило только коснуться этого кактуса, как они впивались в кожу, а потом кололи месяцами. Избавиться от них было невозможно. Шпулька надела перчатки и ударила по горшку молотком.

Неожиданный стук в дверь потряс ее так, что она уронила все. Кактус разбился на кусочки. Она была дома одна, родители куда-то ушли, брат уехал в свою школу в Гданьске, поэтому ей пришлось идти открывать. Сердито бормоча себе под нос, Шпулька оставила поле боя, перелезла через кучи земли, пирамиды горшков, подставок и осколков и вышла в прихожую.

За дверью стоял участковый с Кшиштофом Цегной.

— Добрый день, — сказал участковый, глядя на Шпульку с удивлением. Она была растрепана, вымазана землей, но зато в перчатках. — Одна из вас должна немедленно с нами поехать. Вашей подруги нет, она вроде бы пошла в кино, поэтому остались только вы. Вы можете прямо сейчас?

— Минутку, — сказала Шпулька. — Добрый день. Господи, неужели меня никогда не оставят в покое? Я только посажу один цветок.

Она сразу страшно расстроилась и подумала с горечью, что вся эта история произошла из-за Терески, а теперь, разумеется, Терески нет, потому что этот паршивый Богусь для Терески всего важнее, что никогда в жизни от нее, Шпульки, теперь не отстанут, что кактус она обязательно должна пересадить, иначе он окончательно поломается. Она вернулась в комнату, а участковый и Кшиштоф Цегна, не совсем понимая, что она говорит, вошли за ней следом.

— О, так вы пересаживали цветы, — сказал участковый встревоженно. — Но мы вас просим очень ненадолго. Может быть, с цветами ничего не случится, если вы их на полчасика так оставите?

— Осторожно! — нервно сказала Шпулька. — Кактусам вообще ничего не сделается. Только не топчите его. Говорю вам: я посажу только этот единственный.

Она встала на колени, протянула руку к горшкам, разделила вынутый из разбитого горшка кактус и поспешно насыпала землю в новый горшок. Кшиштоф Цегна машинально наклонился и подал ей два отломанных куска.

— Осторожно! — завопила Шпулька. — Не касайтесь его!!

— Я осторожненько… — сказал Кшиштоф Цегна, перепуганный криком, и придержал куски кактуса другой рукой.

Шпулька как можно скорее отобрала у него кактус.

— Ну, теперь все, конец, теперь вы от него не избавитесь, — зловеще сказала она. — Теперь они уже в вас сидят. Его же нельзя брать в руки!

Кшиштоф Цегна беспокойно вздрогнул, потому что не знал, что в нем теперь сидит. Ему представились какие-то червяки, паразиты, что-то в этом роде. Он осмотрел руки, по ним ничего не бегало, а участковый с любопытством глядел на него.

— Ничего такого не вижу, — недоверчиво сказал он. — А что на этом кактусе такое? Какие-нибудь паразиты?

— Сейчас сами увидите, — загадочно ответила Шпулька. — Не касайтесь!!! — взвизгнула она, потому что Кшиштоф Цегна потянулся рукой к уху. — Это переносится всюду, едва только коснется! О Боже, вы же остаток жизни проведете, выковыривая их!

Мысленно представляя какую-то чесотку, грибок или что-нибудь из этой области, Кшиштоф Цегна попятился и неподвижно застыл, растопырив пальцы. Шпулька с завидной сноровкой прижала землю в четырех горшках вокруг отростков кошмарного растения и поднялась с колен.

— Поехали, — сказала она кротко, снимая перчатки. — Остальное я доделаю потом.

Кшиштоф Цегна обрел способность двигаться и немедленно почувствовал, как что-то укололо его в ладонь. Тут же он ощутил, как что-то колет его в шею, под воротничком. А также в ухо и в пальцы другой руки. Уколы были щекочущие, мелкие и совершенно невыносимые.