Возвращение «Варяга» - Глеб Дойников

 - Только в этот раз скажите минерам, чтоб не сачковали и стреляли хотя бы с семи кабельтов, — мрачно хмыкнул Николай Готлибович, глядя на вонзившийся в высокий борт «Лены» якорь, еще недавно принадлежавший разорванному взрывом на куски со всей командой японскому пароходу.

 Сейчас его больше волновал вопрос, как это он умудрился выбить два зуба, ударившись затылком о стенку рубки? От мысли окончательно разобраться с надоедливой «Чихайей», которая продолжала упорно и результативно обстреливать «Лену» из носового орудия, пришлось отказаться. Дым на горизонте мог принадлежать только «Идзумо», и Рейн приказал ложиться наконец на курс Норд Ост двадцать, и опять дать самый полный. Похоже что легкое сотрясение мозга и травматической удаление двух зубов, несколько успокоило наконец и его деятельную натуру.

Воспоминания лейтенанта А. В. Витгефта , младшего минного офицера эскадренного броненосца «Сисой Великий».

Явился я на броненосец 28 апреля, когда он стоял в Средней Кронштадтской гавани и находился в хаотическом состоянии; ничего не было готово к плаванию и на нем работала день и ночь масса мастеровых различных заводов; комплект команды еще не был полон, а находящиеся налицо или ежедневно съезжали в порт за различными приемками, или работали наравне с мастеровыми на корабле. Причем перечень работ постоянно расширялся — то надо срочно демонтировать боевые марсы, со 47 мм пушками, то снять такие же орудия с мостика. Хуже всего было на «Александре 3», мне знакомый мичман жаловался, что у них в пожарном порядке снимают 75 мм орудия с батарейной палубы, и намертво закрывают орудийные портики броневыми листами. И это — у нового броненосца два месяца как с верфи, что уж говорить про нашего старика «Сисоя»!

 Относительно времени ухода никто толково ответить не мог; одно было известно — быть готовым как можно скорее. Через несколько дней по приказанию высшего начальства «Сисой Великий» был вытащен из гавани на Большой рейд в том же хаотическом состоянии, т. е. с мастеровыми и с полной работой на нем.

 Старший минный офицер, благодаря несчастливым семейным обстоятельствам (у него в это время тяжело заболело двое ребят), поневоле все время думал об этом и старался как можно чаще попадать домой в Ораниенбаум, сделав меня почти полным хозяином работ по минной части, а работы были серьезные: устанавливалась впервые принятая станция радиографа, устанавливалась вся сигнализация, на рейде приступили к установке пяти электрических водоотливных 600–тонных турбин и 640 амперной динамо–машины с двигателями для них. Все это доставлялось ежедневно к борту на баржах и выгружалось на корабль. Кроме того, шел демонтаж и выгрузка на те же баржи, всего имущества подводных минных аппаратов, кторое можно было вытащить из низов корабля, без демонтажа палуб. Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами. Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру не питал, благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно и вечером уезжал продолжать опять это домой, но и приучал к этому и офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.

 Конечно, я ее могу и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести веселее и почаще бывать на берегу, но не могу понять этого по отношению к командиру, старому женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения, но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде — недопустимо.

 Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате — вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе командира, пропадающего ежедневно с вечера до утра на берегу, — окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира.

 Во время стоянки в Кронштадте, насколько помню, были выходы на пробные боевые стрельбы для испытания башен.

 Когда пришли в Ревель, все начало мало–помалу приходить в порядок: работы и приемки были окончены, корабль укомплектован офицерами и командой, появились расписания. Мало–помалу начали в Ревель собираться остальные суда, начались выходы эскадры на маневрирование, ежедневно производились различные учения, стрельбы стволами, даже минная стрельба, в чем броненосцы не участвовали, ночные упражнения у прожекторов, ночные стрельбы, охрана рейда.

 Вскоре по приходе в Ревель командующий эскадрой Йессен запретил съезд на берег почти совсем, благодаря скандалу, который произвела эскадра на Горке. Было разрешено съезжать на берег только по окончании времени занятий и до захода солнца, а так как занятия (не считая вечерних) оканчивались в 5 1/2 часов, а солнце заходило около 6 — 7 часов, то, таким образом, съезда на берег в будние дни фактически не существовало.

 С захода солнца прекращалось всякое сообщение с берегом и между судами: в море выходил дежурный крейсер и охранные миноносцы; на судах дежурили охранные катера с вооруженной командой, и всякая шлюпка, приближающаяся к судам, если не делала опознавательных сигналов и не отвечала при окрике часового пароля, должна была быть подвергнута выстрелам часовых, поймана охранным катером, осмотрена и отведена к адмиралу для разбора дела. Это была не фикция, а действительность, так как были случаи обстрела частных шлюпок, и в результате частные шлюпки по ночам к судам эскадры не приближались, а между судами свои шлюпки не ходили.

 Может быть все это была и излишняя предосторожность, но во всяком случае это заставило скоро всех узнать, что адмирал шутить не любит и скоро приведет суда эскадры из хаотического состояния в более или менее приличный вид, что вскоре и оказалось. Через две недели эскадра уже не представляла хаотической армады, сносно маневрировала, на судах устанавливался порядок и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.

 Выйдя из Ревеля, эскадра зашла в Либаву на два дня для погрузки угля и последних приемок материалов. В Либаве нас уже ждали 3 миноносца типа Сокол («Прозорливый», «Пронзительный» и «Резвый») и транспорт–мастерская «Камчатка», пришедшие из Кронштадта.

 Наконец, в одно туманное утро суда вытянулись из аванпорта, построились по отрядам и пошли в свой исторический поход. Шел дождик, было сыро, погода не могла благоприятствовать особенному воодушевлению, но все–таки у нас как команда, так и офицеры были очень рады и легко вздохнули, что кончилась неизвестность и теперь мы идем к определенной цели.

 «Сисой Великий» шел в кильватере «Александра III», несшего флаг командующего, за «Сисоем» следовал наскоро отремонтированный крейсер «Владимир Мономах». Это и были наши главные силы. Впереди на расстоянии видимости шли наши разведчики–яхты, по какому–то недоразумению названные крейсерами. Это «Светлана» — яхта генерал–адмирала и две царские яхты (говорят, что доктор с Варяга Банщиков убедил Его императорское Величество использовать императорские яхты в качестве крейсеров — и на том спасибо, потому что ни оба новых крейсера 2 ранга, «Изумруд» и «Жемчуг», в просторечии «камешки», ни единственный крейсер первого ранга «Олег» не успевали достроить к выходу нашего отряда, они наверно пойдут со следующим отрядом). Если «Светлану» еще можно считать крейсером, все–таки вооружен шестью шестидюймовыми орудиями, а «Оку»(бывший «Штандарт») вспомогательным крейсером с 4–120 мм орудиями, то «Полярная звезда»… Она, с ее четырьмя 75 мм почти салютными пукалками, которыми были спешно заменены еще более смешные 47 мм орудия, (хотя те и были весьма красивыми, с никелированными стволами), уступала по вооружению даже транспорту «Камчатка». Впрочем все эти яхты были весьма быстроходными и оставалась надежда, что они смогут спастись бегством от сильнейшего противника.

 На некотором удалении от главных сил шли военные транспорты «Камчатка», «Океан» и миноносцы. С ними же кучей шли и транспорты под коммерческим флагом.

 Мы до последнего момента надеялись, что в состав нашего отряда войдут броненосцы «Наварин» и «Николай 1», однако их не успели отремонтировать, вероятно, они пойдут со вторым отрядом. Понятно, что с такими силами мы не можем вступать в бой с японским флотом и потому нам остается или прокрасться в Порт–Артур незамеченными или Артурской эскадре встречать нас.

 Около южной оконечности о–ва Лангеланда нас встретили немецкие угольщики, и суда грузили с них сутки уголь, а затем пошли, к сборному пункту — м–ку Скаген.

 В проливах вас конвоировала датская канонерка, вероятно, чтобы содрать, якобы за охрану, побольше денег.