Ржавые листья - Виктор Некрас

Краем глаза я заметил около самого вымола лёгкий челнок-берестянку.

— На челноке прибыл? — спросил я у Бакуна.

— Вестоноша-то? — вытаращил мытник глаза. — Ты чего? Он вместях с конём на пароме приплыл.

И впрямь — вестоноша остоялся у края вымола, там, где причаливает паром. Тот пока что был на самой середине реки, неспешно шлёпая в нашу сторону.

Что ж меня тогда толкнуло вмешаться — посей час не ведаю.

— Эй, парень, — окликнул я вестоношу, подходя. За спиной у меня ненавязчиво держались трое кметей, что тоже почуяли что-то неладно, или просто по привычке за мной шли. — Кто таков?

— Вестоноша воеводы Слуда к великому князю, — без запинки ответил тот, весело качнув рыжим чупруном.

— Зовут как?

— Меня что ль? — удивился вестоноша — видно, такое ему было внове.

— Ну не меня же, — что-то мне в нём всё больше не нравилось, а вот что — убей, не смог бы ответить.

— Яруном люди кличут. А вот ты кто таков, что меня тут расспрашиваешь?

— А я гридень из дружины великокняжьей, Гюрятой Роговичем люди зовут. И чего ж ты, Яруне, не в ту сторону едешь? Князь-то ведь в Киеве.

— Да мне то ведомо, — пожал плечами вестоноша. — Я его видел.

— Видел, значит, — усмехнулся я. — А чего ж я тебя не видел? Я ныне весь день при княжьем дворе. И уж чего-чего, а вестоношу всяко увидел бы…

Помстилось мне или вестоноша слегка побледнел?

— Покажи-ка знамено своё.

Он вдругорядь пожал плечами и полез за пазуху. Рылся долго — мешала плеть, что болталась на правом запястье. Вытащил бересто, бросил мне прямо в руки:

— Гляди.

Я глянул на бересто, но краем глаза ухватил резкое движение тени, отпрянул… только то и спасло от неминучей смерти. Хлёсткий удар плетью по голове пришёлся вскользь, однако же ободрал кожу над ухом. В конец плети оказалась зашита свинчатка, в голове загудело, ноги подкосились. Я вдруг понял, что лежу на вымоле, опираясь на локоть.

Кто знает, может, вестоноша стоптал бы меня конём, только вои за моей спиной хлеб ели не зря. Хоть нелюбовь витязей-кметей к лукам и прочему метательному оружию и общеизвестна, тем не менее, пользоваться луками умеют все.

Скрипнула тетива, Ярун вздёрнул кона на дыбы, и стрела, пущенная кем-то из кметей, мало не до половины ушла в конскую грудь. Конь жалобно заржал, повалился на вымол, вестоноша кошкой спрыгнул на вымол и сиганул в воду. В воду, мнишь? Ан нет. Ярун упал прямо в челнок-берестянку, полоснул невесть когда обнажённым мечом по привязке, толкнулся от берега и схватил со дна челнока весло. Что-то неразборчиво завопил невдалеке незадачливый хозяин челнока. Всё это случилось невероятно быстро, наша третья лодья всё ещё даже не подошла к вымолу.

Кмети подхватили меня под локти, ставя на ноги, подали чистую тряпку — утереть кровь. Я оттолкнул заботливые руки:

— Прочь! Взять суку! Упустите — запорю… — хотя запороть-то я их как раз мог бы вряд ли, и они это знали.

Третья лодья уже разворачивалась, вёсла дружно ударили — сей час там было по двое на весле — лодья прыгнула вперёд, настигая челнок.

Челнок весит около пуда, лодья — пятьдесят пудов. Но на челноке одно весло, а на лодье — тридцать два. Считай, коль охота, кто догонит, или удерёт.

Кормчий на лодье что-то проорал, с райны упал парус, мгновенно ухватя в пазуху ветер. Лодья косо бросилась впереймы, и всем на берегу стало ясно — вестоноше не уйти. Ему это тоже было ясно, потому он не стал дожидаться, пока его забросают стрелами. Вскочил, ударил ногой по борту, вмиг перевернул хрупкую посудину и исчез по водой. Дно челнока тут же пробило пять или шесть стрел.

— Живьём брать! — гаркнул я, без особой, впрочем надежды на то, что меня услышат.

Лодья с разгона налетела на челнок, береста лопнула, челнок переломился пополам. Конечно же, под ним уже никого не было. Где этот сукин сын?!

Сукин сын обнаружился саженях в десяти вниз по течению.

— Телепни! — процедил я. — Долбни полесские.

Но уже с гадючьим присвистом рванулись стрелы — Ярун ещё не настолько далеко оторвался от лодьи, чтобы его не достал добрый составной славянский лук. И стрелы его достали. Следом за стрелами бросились арканы.

Лодья подкатилась к вымолу, и с борта донёсся крик:

— Мы его взяли, воевода!

Надо было бы их поправить — не воевода я пока. Да хрен с ними.

— Живьём брать надо было!

— Так живьём и взяли! — возразил всё тот же голос. — Глянь, воевода.

— Я не воевода, — поправил я, наконец.

С борта спустили весло. Меня ещё шатало, но не до такой степени, чтобы не пройти по веслу — новгородец я или нет? Потомок варягов или кто? Не то что прошёл — пробежал и вспрыгнул на борт.

Вестоноша лежал на носовой палубе, связанный арканом. Ранен он был в плечо — стрелу всё ещё не вынули.

— Добро, — процедил я, всё ещё утирая кровь с головы. — А теперь, друже, отвезите-ка его в Чернигов, да сдайте с рук на руки воеводе Слуду, пусть-ка расспросит его, какой такой вестоноша у него завёлся, что на великокняжьих гридей плетью со свинцом замахиваться горазд. Знает ли воевода такого?

Волчий Хвост уехал из Киева громко и грозно. Все, кто видел это, должны были это понять только однояко — воевода Волчий Хвост поссорился с великим князем и отъехал от него согласно древлему праву гридня.

Те, кто были сегодня на пиру, слышали, как он орал на Владимира Святославича; видели, как Военег и князь выходили, и оба вернулись насупленные, как сычи; видели, как гридень Волчий Хвост ушёл с пира раньше времени, не испросив дозволения у князя; слышали, что и здравицу он не Владимиру Святославичу объявил, а на память Святослава Игорича, хоть и знал, что не любо Владимиру, когда его с отцом сравнивают. Они должны были сделать первый вывод — воевода Волчий Хвост поссорился с князем и угодил в остуду.

Второй вывод должны были сделать те, кто видел, как воевода вернулся с пира домой, как пушил слуг и холопов, как подымал дружину и выезжал со двора, мрачный, как туча. Да ещё и Некрас, умница, подлил масла в огонь — Тернинка, с ним поговорив, выскочила на крыльцо в слезах. И теперь слуги и холопы понесут по Киеву те же самые вести.

Третий вывод сделает варта Жидовских ворот.

К воротам подлетели вскачь, и варта бросилась впереймы с копьями наперевес. Воротный старшой вскинул руки, что-то вопя про пропускную грамоту да проездное мыто. Дурак, нашёл с кого мыто справлять — с княжьих людей. Козарская камча, плеть с вплетённой в хлыст свинчаткой со свистом прорезала воздух и влепилась старшому в лоб. От расколотой головы его спас только вздетый на голову шелом. Уважал старшой правила — невзирая на жару, вздел шелом не в пример иным разгильдяям. Отлетев в сторону, он рухнул в пыль, Волчий Хвост рванулся дальше, мелькнуло нацеленное ему в грудь копье — народ в варте служил неробкий. Но сверкнуло нагое лёзо меча в руке дружинного старшого Самовита, косо срубленный под самой втулкой рожон закувыркался под конскими копытами.