Душекрад - Александр Зимовец

Он исчез снова, а несколько минут спустя вынес черную тунику с золотым поясом. Выглядела она в самом деле немного скромнее первой, однако длиннее была едва ли на пару вершков. Майор приложила ее и обнаружила, что та доходит ей едва ли до середины бедра.

— Но позвольте… нельзя ли что-то несколько… более похожее на современное платье? — произнесла она почти умоляющим тоном.

Фуже в ответ только руками развел.

— Увы, мадемуазель, если вы наденете нечто более закрытое, то именно в этом-то случае и привлечете всеобщее внимание. Вы же понимаете — маскарад у ее высокородия — это нечто совершенно особенное. Там все дамы будут одеты именно так.

— Что же… ладно… — покраснев, майор взяла тунику и взвесила ее в руках.

— Вы можете пройти вон туда и примерить, — произнес Фуже, сладко причмокнув губами. — Уверяю вас, вы сами останетесь в полном восхищении. Она вам чудесно пойдет!

— Но позвольте, пардоне муа… — произнесла она с той нерешительностью, с которой больной говорит с врачом о непристойной болезни. — Вам не кажется, что даже эта туника несколько коротковата для того, чтобы под нее можно было надеть нижнюю юбку… или панталоны…

— О, мадемуазель, вы меня обижаете! — Фуже всплеснул руками. — Разумеется, подобные детали… хотя я вполне понимаю их необходимость… однако же, они совершенно разрушат образ, совершенно! Вы же не хотите, чтобы посетители этого вечера шептались за вашей спиной? Нет, ничего такого под туникой, конечно, же быть не должно! Венере чужды подобные условности, и Диане, пожалуй, тоже.

Ермолова тяжело вздохнула.

— Хорошо, — произнесла она через силу. — Пришлите счет ко мне. И в отношении костюма молодого человека — тоже.

Она продиктовала адрес, а Фуже понимающе закивал и покосился на Германа. Тому сделалось неприятно при мысли о том, за кого Фуже его принял, но приходилось терпеть, раз уж ввязался в подобную историю.

— А мы ведь про вас совсем и забыли, молодой человек! — сказал он, бросив карандаш с блокнотом на прилавок. — Что для вас, то у меня для вас есть чудесный образ, просто чудесный! Как раз для молодого красавца, вы произведете истинный фурор!

Он снова исчез, словно фокусник за кулисами, и появился оттуда с костюмом, на фоне которого даже красная туника, предложенная Ермоловой, не казалась чем-то из ряда вон.

«Костюм» представлял собой нечто вроде кожаной юбки с портупеей через плечо и бутафорским наплечником, выкрашенным под медь. Вдоль портупеи была протянута тонкая серебряная цепочка, кажется, совсем неуместная.

— Простите? — Герман вопросительно взглянул на Фуже. Он не вполне понимал даже, как такое надеть.

— Блистательная идея! — воскликнул тот, пошевелив усами. — Вы будете гладиатором-ретиарием! Едва я увидел вас, ваш мужественный стан, я понял, что это костюм именно для вас, мон шер! Одну минуту, я принесу вам трезубец и рыболовную сеть — для завершения образа.

— Вы предполагаете, что мне следует это надеть на голое тело? — уточнил Герман, хотя ответ и так прекрасно знал.

— Несомненно, несомненно! — всплеснул руками Фуже. — Не сомневаюсь, что у вас мускулатура истинного гладиатора, и впечатление на дам в ходе вечера вы произведете самое благоприятное! Может статься, что и не только на дам!

Он подмигнул и снова исчез, а Герман поднял странную кожаную конструкцию, попытался к ней мысленно как-то привыкнуть, спросил, что думает Внутренний Дворецкий.

— Это, барин, полный п… как тот магазинщик сказал? Пердюмонокль? Вот он самый и есть, — растерянно произнес Внутренний Дворецкий.

Герман, мысленно согласившись с ним, покачал головой и взглянул на начальницу просительно.

— Нет, серьезно?.. — спросил он шепотом.

— Брагинский, не возражайте, — прошептала она в ответ и в свою очередь приподняла двумя пальцами тунику. — Думаете, мне очень нравится идея появиться в обществе вот в этом? Но дело есть дело. Не забывайте, на маскараде может произойти трагедия, и мы единственные, кто может ее предотвратить.

— А вам, кстати, очень пойдет, — произнес Герман, невольно представив себе начальницу в этом наряде. Она, впрочем, наградила его за комплемент таким взглядом, что он решил эту тему не развивать во избежание перевода на Чукотку.

— Вот и недостающие детали! — воскликнул мсье Фуже, выкатившись из-за занавески и едва не разорвав ее трезубцем, который и в самом деле притащил с собой. — Обращайтесь с ним аккуратно, молодой человек, он в самом деле островат для бутафорского. Хотелось бы увидеть вас в образах, господа! Это награда для мастера — знать наверняка, что наряд в полной мере подошел! В особенности, конечно, вас, молодой человек, ведь здесь образ должен быть просто божественный!

Он одарил Германа улыбкой, от которой тот слегка поежился.

— Мы в полной мере доверяем вашему глазомеру, мсье Фуже, — вмешалась Ермолова. — Ни секунды не сомневаюсь, что вы подобрали наряды по размеру, а примеркой я предпочту заняться у себя дома.

— Жаль, очень жаль, — вздохнул Фуже и кончики его усов как будто слегка поникли. — Ну, что же, желаю вам восхитительно провести время на маскараде. Мой поклон госпоже Урусовой, надеюсь, ее семейные неурядицы счастливо разрешаться. Ну, и тысяча моих поклонов баронессе, конечно же!

Глава тринадцатая, в которой Герман производит фурор

Карета заехала за Германом ровно в девять вечера, когда поздние июньские сумерки еще только начинали опускаться на город. Он сбежал по лестнице, хоронясь, словно вор, и изо всех сил стараясь не попасться на глаза Матрене, потому что если бы она увидела его в подобном виде, то разговоров достало бы на целый год. Пожалуй, он произвел бы фурор прямо здесь, не дожидаясь прибытия на маскарад, и даже затмив в воображении кухарки давешнюю историю с Верой Сосновской. На следующий день вся улица знала бы, что студент Брагинский сошел с ума, вообразил себя чертом и бегал по дому голышом с вилами в руках. Стоит ли говорить, что римскую историю Матрена не изучала?

Однако же кухарка в этот час была чем-то занята, и Герману удалось проскочить незамеченным. На крыльцо он тоже вышел только после того, как убедился, что не станет посмешищем для всей улицы, а затем быстро юркнул в приоткрытую дверцу кареты.

Там его уже ждала майор Ермолова, облаченная в черно-золотую тунику с волосами, взбитыми в локоны и уложенными в сложную высокую прическу, напоминающую кокошник. Подол туники не доходил ей и до колен, и она постоянно норовила потянуть его ниже. Сидеть напротив Германа в таком положении ей явно было неловко, но она старалась не подавать виду.

— Мы должны успеть к самому началу, к съезду гостей, — сообщила она. — Вот карта поместья, мне удалось достать, ознакомьтесь. Во время маскарада мы будем перемещаться по парку, кланяться, вести непринужденные разговоры с гостями. Присматривайтесь — не ведет ли кто-то себя подозрительно, нет ли у кого оружия. Оно может быть замаскировано под бутафорское — будьте внимательнее. Сразу же сообщайте мне, если приметите что-то, я же буду держать в курсе вас. Нам лучше не разлучаться — по крайней мере, надолго. Вероятно, будут подавать спиртное — не пейте много. Можно взять бокал шампанского и тянуть его по возможности дольше.

Далее она стала показывать, какие сигналы подавать в случае необходимости. Вот этот жест значит «предельное внимание», вот этот — «необходимо срочно поговорить», этот — «приготовиться к схватке», и так далее. Все их надлежало запомнить, и Ермолова не успокоилась, пока Герман не повторил их все по несколько раз.

К тому моменту, как карета остановилась, Герман успел устать от ее инструкций, но едва открылась дверца, как все они едва не вылетели у него из головы. Уже стемнело, и перед ним была аллея, освещенная факелами, некоторые из которых горели в руках у мраморных статуй или лакеев, наряженных полуголыми античными рабами. Прямо в воздухе между кронами деревьев то и дело проплывали глиняные плошки с разноцветным пламенем: зеленым, синим, пурпурным.

Людей было немного, но одеты все были экстравагантнее некуда. Дамы щеголяли в туниках, из которых надетая на майоре была в самом деле одной из самых скромных. Одна же, изображавшая рабыню-варварку, и вовсе была одета лишь в набедренную повязку и какой-то лоскут, с трудом прикрывающий крупную грудь.

Из мужчин некоторые, особенно те, кто постарше, были облачены в разноцветные тоги, оставлявшие, однако, открытыми ноги в сандалиях, что тоже было отчасти скандально. Но вот