Ищите ворона… - Влада Урошевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 сентября 1918 г.
Нежность сентября ласкает пейзаж и, несмотря на всю жестокость бушующей вокруг войны, создает впечатление торжественного спокойствия, приносящего отдохновение чувствам. Под солнцем, греющим без прежней силы и усердия, расстилаются бесконечные окрестности; воздух становится все чище, и горизонт проясняется до стеклянной хрупкости. Камень отвечает на прикосновение дружеским теплом, и земля, похоже, дает густым кустам новый прилив жизненной силы.
И все кажется нереальным, когда взгляд, устремленный в эти прозрачные и почти бестелесные пространства, упирается в приметы суровой вещественности войны: окопы, колючую проволоку, укрытия. Человек изуродовал этот, до недавнего времени целинный и нетронутый пейзаж, своими бессмысленными действиями; результатом насильственного вмешательства стало настоящее осквернение.
Письмо из дома; Изабелла пишет мне, что в Бретани конец лета, последние купания, пишет о покое, царящем на песчаных пляжах и скалистых берегах. Маленькой Амалии исполнился год: день рождения праздновали в кругу семьи на террасе с видом на море. Передо мной предстала картина нашего дома, настолько сильно воспринятая всеми органами чувств, что я ощутил почти физическую боль, когда ее стерло понимание того, что дом — в тысячах километров от меня.
Я снова вошел в подземное святилище. Внутри, в углу, я заметил еще одного посетителя: черную саламандру с желтыми пятнами, на вид она кажется опасной, но на самом деле — это невинное и беззащитное существо. Когда я наклонился над ней, она едва пошевелилась; удивительно, насколько она медлительна, как будто полузамороженная; движется с торжественной сонливостью, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Надо сказать солдатам, чтобы они не убивали саламандр; на фасаде нашего дома в Сен-Назере шесть каменных изображений этого маленького животного — можно сказать, что это знаки защитника семьи. Почему именно саламандра? Связь с алхимией? В детстве я слышал темные истории о моей прапрабабушке Амалии, которая в Париже увлекалась оккультизмом и которая, похоже, в конце концов стала его жертвой. Отсюда, наверное, и этот символ в семейной традиции. Когда я был ребенком, дед рассказывал мне о поверии, что саламандра может не только выйти невредимой из огня, но даже получить от него новую силу.
Я долго смотрел на фрески в подземном храме Митры: мне казалось, что я начинаю понимать их — не разумом, а каким-то неопределимым сознанием, находящимся в глубинах бытия. Их значение как будто проникает в меня неведомыми путями, и я внезапно начинаю понимать их невыразимый, но важный смысл.
11 сентября 1918 г.
У меня создалось впечатление, что враг нервничает — его батареи открывают огонь в необычное время, отступая от уже привычного порядка перестрелки; как будто и он чувствует, что что-то готовится.
Боеприпасы все еще поступают в большом количестве. Солдаты смеются, говорят о будущем «праздничном фейерверке». Очевидно, что они хотят перемен; им не улыбается перспектива провести еще одну зиму в этих суровых горах.
У меня почти нет времени, чтобы посидеть в подземном святилище. Тем не менее, иногда мне удается выкроить несколько минут, чтобы провести их в этом торжественном полумраке, отдалившись от всего, что находится снаружи. В эти моменты я чувствую себя совершенно вне времени, погруженным в какую-то плотную всевременность, которая переполняет не только мое сознание, но и мое физическое существо. Как будто я проникаю в суть тайны, крайне важной для моей жизни — как прошлой, так и будущей. Почему именно мне была дана возможность открыть это невероятное место — и причем в то время, когда я никому не могу о нем рассказать и когда я сам не знаю, что меня ждет. Уже завтра, может быть, меня не будет в живых, а может, исчезнет и это подземелье со своей загадкой; достаточно взрыва одного лишь снаряда, направленного не в ту (?) сторону. От чего мы зависим? Какое пересечение нитей, идущих сквозь время и пространство, решает нашу судьбу и какие законы определяют это пересечение?
В какой-то точке этих пространственно-временных пересечений я оказался на пороге тайны — я не могу не видеть в этом стечении обстоятельств некоего послания, адресованного именно мне. Теперь мне жаль, что я не настолько хорошо знаю историю религий, чтобы понять то, что содержится в этом послании.
Подумываю о том, чтобы открыть вход, который, вероятно, ведет в подпол комнаты. Возможно, там и находится ключ, который ждет меня и предназначен только мне. Но я не делаю этого из своего рода гордости и упрямства: капитан Деклозо снова приходил ко мне с лукавой улыбкой, говоря, что было бы неплохо взять кое-что себе — если там есть что брать — из-под плиты святилища. Я сказал ему, что мы не грабители, а солдаты.
12 сентября 1918 г.
Македония — страна, в которой есть что-то древнее, что превосходит все наши возможности подсчета времени. Природа и история смешиваются. Круглые пятна лишайников на скалах похожи на печати каких-нибудь старинных грамот, а тень от сухих папоротников на камне на мгновение обманывает глаз, притворяясь рядом неизвестных букв, выгравированных здесь еще до потопа. Время — какое-то необычайно далекое, невидимое и неисчислимое время — отпечаталось на всем; даже маленькие деревенские церковки, которые, судя по неумело написанным фрескам, построены в прошлом веке, в своем облике и в своем духе содержат что-то из самого начала христианства. Каждая стена любого деревенского здания, полуразрушенная и поросшая бурьяном, — как будто руины дворцов иллирийских или фракийских царей, которые когда-то правили в этих пределах. Окопавшись на каменистом плато вместе со всеми нашими уродливыми орудиями новейших времен, я чувствую себя крайне уязвимым — менее прочным, чем даже паутина на кустах, которую я вижу утром, усеянную крошечными каплями росы, и которая затем, при первом прикосновении человека или животного, исчезает. Тревожа эти холмы взрывчаткой или лопатой, человек совершает акт осквернения — нарушает порядок, создававшийся на протяжении тысячелетий, конечную цель которого нам не дано понять. Как сказано у Рембо:
«… глядя на мирозданье,
Нам бесконечности не довелось постичь»[2]
Ошибка принадлежащего к западной цивилизации человека состоит в том, что он хочет охватить разумом все, вернее, в том, что он страдает от заблуждения, что все можно объяснить. Эта земля со своей серой нищетой на поверхности и своими тайнами, скрытыми в глубине, показывает, насколько наше понимание зависит от привычки легко делать выводы: про
