Любовник ее высочества - Хейвуд Смит

И тогда она заплакала, все еще чувствуя его в своем теле.

Он приподнялся, сильные руки обняли ее. Губы нежно коснулись ее виска.

– Что случилось? Почему вы плачете? Я вас обидел?

– Обидел? – Ее ответ прозвучал из самой глубины души. – О, нет, мой супруг. Просто я только сейчас родилась на свет.

Филипп услышал в ее голосе такую надежду на счастье, такую наивную уверенность, что внутренне содрогнулся.

Если счастье было тем, чего она ждала от их супружества, то она просила слишком многого.

13

Все еще обнаженная, Энни, как кошка, нежилась на пуховой перине, обволакивающей ее теплом. Восхитительно – слишком бледное слово, чтобы описать ее чувства. Она обрела себя, избавившись от мучительных страхов и противоречий и став полностью самой собой.

Она протянула руку погладить Филиппа, но встретила только холодную ткань простыни. Она села на постели, сразу же вырвавшись из убаюкивающих глубин сна.

Энни раздвинула полог. Слабый свет догорающих в очаге углей осветил пустующее место рядом с ней.

– Филипп? – Дрожа от прохлады, царящей в комнате, она приподнялась, дотянулась до халата и накинула его на себя. – Филипп? Где вы?

В комнате никого не было. Энни дошла по холодному полу до очага, поворошила угли кочергой и подбросила в огонь полено. Куда мог деться Филипп? Она придвинулась к очагу согреться, чувствуя, что ее тревога растет так же быстро, как разгораются желтые огоньки пламени. Почему Филипп исчез после всего, что произошло между ними?

Из прихожей послышалось гудение приглушенных голосов. Она подкралась к двери спальни и тихонько повернула ручку. Коридор за дверью был темным и безлюдным, виден был только бледный отсвет фонарей в фойе внизу, и доносился смутный звук разговора.

Филипп? Энни, бесшумно ступая босыми ногами, поспешила на лестничную площадку. Она перегнулась через перила и, увидев, что происходит, прикрыла рот и отступила в тень. Встрепанный Филипп стоял, освещаемый фонарем в руках посыльного, одетого в ливрею, откровенно объясняющую всем, кому он служит. Красно-бело-черное – цвета Великой Мадемуазель. Энни подалась вперед, чтобы все видеть. Филипп был в застегнутых наспех черных бархатных штанах. На широкие плечи наброшена помятая сорочка, которую он сорвал ночью с себя в пылу страсти. Лицо оставалось бесстрастным, пока он читал записку при свете фонаря, но Энни видела, что он стиснул зубы.

Смяв бумагу в кулаке, Филипп что-то пробормотал посыльному и затем стал нервно мерить шагами полутемную прихожую.

Энни отступила назад, чтобы ее не обнаружили. Она была вне себя от возмущения. Как смел Филипп бросить ее в их брачную ночь по зову другой женщины? Она медленно двинулась к перилам и успела увидеть, как ее новоиспеченный муж вышел вслед за посыльным в вестибюль и захлопнул дверь, оставив ее в темноте и одиночестве.

Он ушел от нее. Энни уставилась во мрак, вспоминая злобный шипящий хор перешептываний и многозначительных намеков прошедшего месяца. Сочувствующие взгляды, красноречивое молчание. Лукавые двусмысленности принцессы. До сегодняшней ночи все понятие Энни о неверности ограничивалось девичьими представлениями, ее подозрения были смутными и неоформившимися. Но теперь она знала, что происходит между мужчиной и женщиной.

Жестокая правда грубо, как топор палача, обрушилась на нее, подрубая ее только что обретенное счастье.

Филипп и принцесса были любовниками!

Неужели даже в эту ночь, когда его плоть еще хранит память о непорочности Энни, он отправится к принцессе?

Эта мысль убивала все чистое, что было в ее душе. Она схватилась за перила, чтобы устоять на ногах, содрогаясь при воспоминании, как неистово она ответила на его искусное обольщение. Как она могла счесть себя единственным предметом вожделения своего мужа и чувствовать себя счастливее всех женщин?

Нельзя было влюбляться в Филиппа и надеяться, что и он, может быть, полюбит ее. Она пылала, отвечая ему со страстью, которая для Филиппа была обычной – просто еще одним приключением. А может быть, и того хуже – супружеской обязанностью, справляемой лишь с целью закрепить их странный брак.

Энни не знала, что думать, не знала, чему верить. Все было сломано, превратилось в предательство и унижение.

В маленькой комнатке возле прихожей Филипп накинул на себя простой плащ и опустил капюшон, скрывающий лицо. Вызов к Великой Мадемуазель был на редкость некстати. Филипп не представлял, что бы это значило. Конечно, и в самом деле, принцесса могла оказаться вовлеченной в ужасный государственный кризис, как говорилось в записке, и нуждаться в его помощи. С другой стороны, он достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, что это может быть просто месть, которую она не захотела откладывать.

Честно говоря, Филипп отчасти был рад необходимости покинуть брачное ложе. Происшедшее захватило его глубже и сильнее, чем он ожидал. Анна-Мария потрясла его, пробудив чувства, в которых он не хотел признаваться.

Он завязал плащ.

Не в первый раз Филипп отправлялся из постели одной женщины к другой, но это всегда происходило по его воле. Хотя… призыв принцессы о помощи вполне мог оказаться искренним.

Он снял с вешалки еще один поношенный плащ и сунул его посыльному, шепнув:

– Надень. И так слишком многие тебя видели. И погаси фонарь.

Курьер без лишних слов направился через сквер возле дома к карете без гербов, ожидающей возле потайной калитки у реки. Филипп пропустил посыльного вперед и сел следом за ним в карету. Как только двери захлопнулись, лошади двинулись вперед. Филипп, оказавшись от толчка в темном углу, почти кричал, чтобы заглушить стук колес:

– Откуда ты знаешь про потайную калитку?

Сидевший напротив посыльный пробубнил из-под капюшона:

– Я получил очень точные инструкции.

– От кого?

– Я не скрываю, кому я служу.

Филипп подался вперед.

– А как ты пробрался в дом?

– Ее высочество везде имеет друзей. – Он помолчал. – Вам не стоит беспокоиться, ваша милость. Ваш отец ничего не узнает о моем появлении.

Филипп лучше знал, как обстоят дела. У маршала везде были свои осведомители. Возможно, отец Филиппа уже знал о его отъезде и даже знал, чем он вызван, но сейчас Филиппу было не до того. Ему нужно было знать, какова цель принцессы и что за «неотложные дела государства» заставили ее поступить столь безрассудно.

«Неотложные дела государства»! Как же! Скорее всего оскорбленное самолюбие. Или просто вожделение.

Сквозь маленькое окошко кареты Филипп всматривался в ночь. А что, если она хочет вновь обольстить его? Раньше он без всяких угрызений совести утолял ее страсть, даже слегка гордясь своей ролью. Но теперь в голове крутился непрошеный поток сравнений. После того, что он только что испытал с Анной-Марией, его любовные игры с принцессой показались расчетливыми и неестественными.