Под властью Люцифера. Историко-биографический роман - Петр Котельников

Лиха беда начало

Пробуждение было ранним и, на удивление, дружным, чему способствовало холодное утро. Да, природа еще не сблизила дневную и ночную температуры. В разгар дня столбик термометра легко перепрыгивал через двадцатиградусный рубеж, а под утро столь же легко снижался до 6—7 градусов. Да и постели наши не располагали к тому, чтобы в них понежиться, они были не менее примитивны, чем у наших отдаленных предков. К сожалению, нам не хватало их меховых одежд. И все-таки было у нас перед ними существенное преимущество: нам не нужно было молить богов о ниспослании дичи, и не нужно было искать оружие, чтобы идти на охоту. Оружия кругом было более чем достаточно. Но вот с дичью… Собаки, и те встречались довольно редко, а о кошках и говорить нечего. Их и до войны было не очень много в городе, одна, две на весь большой двор. Бывало, чтобы погонять мышей в квартире, если они завелись, и своей прожорливостью надоели, долго кошку выпрашивали, обещая всяческие блага ее хозяйке. Животные разбежались, птицы разлетелись, людей выгнали. Город, считай, умер. И хоть наши солдаты город освободили, миром пока в нем не пахло. Аисты гнезд себе не вили. Правда, и в довоенные времена, к такому действу они наш город не признавали удобным, облетая стороной и не проявляя внимания к нему. Что делать такой крупной птице на просторах выжженных летним зноем полей? Но другие пичуги, размером поменьше, уже начали сооружать себе гнезда. И воробьи засуетились, чтоб перед перелетными родичами в грязь клювом не ударить. Придет время, и животные найдут человека, когда тот чуть-чуть обустроится. Так уж издревле повелось, где человек, там и живность разная появляется, в том числе и непрошеная, в том числе и неприятная. Насиженное, благоустроенное жилье наше было разрушено – постарались и с той, и с другой стороны. Кто больше нашкодил, как узнать, как измерить? Слава Богу, что сами мы живы остались! «Живы были б кости, а мясо нарастет!» – говорит русская пословица. А нам повезло еще, не полностью, не до основания дом наш разрушен, скелет его полностью сохранился. Минует время, и наполнится квартира наша веселыми голосами! Только и всего нужно, что времечко светлое, да руки дружные, мозолистые. Можно было попытаться вернуться в две крохотные комнатки небольшого домика №12 по 2-му Литвиновскому переулку, откуда нас взяли в немецкий концлагерь. Но домик был не наш, а ведомственный. У него хозяин есть, он в любое время может потребовать возвращения. Он принадлежал Керченской МТС, где отец работал во время оккупации главным бухгалтером. Проживание наше там было делом временным, диктовалось условиями вынужденного выживания (огород, фруктовый сад, возможность держать корову). Теперь, с возвращением наших войск, условия становились стабильно мирными, и делать в том домике было нечего. Нужно было только посетить его и узнать, не сохранилось ли хоть что-то из того, что мы попрятали перед тем, как немецкие автоматчики выгнали нас из дома. Можно было пойти еще по одному пути – выбрать квартирку, лучше сохранившуюся в центре города. Для этого у нас были условия. Мы были полными хозяевами на улице, никого, кроме нас, на ней сейчас не проживало. Но совесть наша не позволяла задействовать древнеримскую пословицу: «Опоздавшим – кости!» Пусть и здорово разрушенное, но – свое. Не хватай чужого, не будет причин для вражды и ссоры. Возвращаясь домой, мы не ждали встречи с духовым оркестром и хлебом с солью. Хотя с хлебом и солью у нас было не густо. Взятые нами на дорогу сухари, как мы их ни экономили, приближались к концу. Все мы были молоды. Самому старшему из нас, моему отцу, было 53 года. У всех прекрасный аппетит. Нужно было срочно позаботиться о пропитании. Хорошо еще, что население города не превышало нескольких сотен. Не было пекарен, не было пунктов питания. Вспомнили, что еще в 1942 году мы с младшим братом околачивались около наших, советских солдатских кухонь. Удавалось тогда приносить немало пшенной разваренной каши. Памятуя прошлое, я направился на поиски съестного. Нет, не было в городе солдатских походных кухонь, да и самих солдат раз-два и обчелся! Я обнаружил съестное на углу Пирогова и Шлагбаумской, чуть поодаль от того места, где сейчас находится магазин «Митридат». Прежде пространство улицы Пирогова между Госпитальной и Шлагбаумской занимало здание городской больницы, на улицу выходили высокие и широкие окна хирургического отделения, с которым я имел повод познакомиться еще в раннем детстве. Здание хирургического корпуса, построенного еще во времена земства, по инициативе великого русского хирурга, чье имя и носила улица, сохранялось неповрежденным долгое время, и не прекращало своей работы. Немцы во время бомбежек пощадили его, как, впрочем, всю эту небольшую улицу, видимо, понимая, что больничный комплекс им в будущем пригодится. Оно действительно пригодилось им во время оккупации. Здесь было прооперировано множество солдат и офицеров дивизии СС горных егерей, на головном уборе которых красовался цветок – эдельвейс. Сейчас это здание было полностью разрушено. Самый угол улиц Пирогова и Шлагбаумской занимало небольшое одноэтажное здание магазина. Без крыши, окон и дверей был и магазин, превращенный немцами в отхожее место. А может, это было сделано итальянцами, поскольку на стене была надпись: «Latrine». Неповрежденным оказалось складское помещение магазина. У него даже сохранились тяжелые металлические двери. Правда, крыши у него совсем не было, так что солнцу ничто не мешало освещать внутренность помещения, одновременно подогревая в нем воздух. Здесь стояло несколько бочек с соленой песчанкой – все, что могли предоставить населению освободители. Я не расспрашивал, кто распорядился раздавать безо всякой оплаты этот дар Азовского моря. Я возвращался к своим, торжественно неся полный кулек (килограмма два) песчанки. Мы сразу не набросились на нее, поскольку обед следовало еще заработать. К умеренности в еде нас приучил еще концлагерь. Мы были жилистыми, все с подтянутыми животами, через которые, как говорят, можно почесать и спину, привыкшие экономно расходовать энергию. А расход ее предстоял великий… Работы непочатый край!

Есть место, камень, глина есть,Есть руки, голова и ноги.Придется и надежду несть,Она – одна сейчас для многих!

Прежде всего, следовало заложить провалы стен, чтобы через них не бегали животные. В изобилии водились крысы. Ничто не препятствовало их размножению. И они, не обращая на нас ровно никакого внимания, проходили среди бела дня в нескольких метрах. Я прежде никогда не видел такого наглого шествия крыс. Удивляло то, что они двигались гуськом, строго одна за другой. Возглавляла их самая крупная крыса, идущая впереди. Я не удивился бы, если б, повинуясь ее приказу, крысы бросились на нас. Их было много, и они были большие, больше тех кошек, которых я привык видеть. К какому полу принадлежал вожак, то есть, был ли у крыс матриархат, или патриархат, я не знал. Не знали мы и средств борьбы с крысами, кроме мышьяка. Но его у нас не было, да и не из чего было сделать приманку. Крысы выглядели сытыми и довольными. И ходили они на водопой – огромную лужу воды в соседнем дворе. Похоже, что пищей для крыс служили людские трупы, а война в изобилии предоставляла этот «продукт» грызунам. Пройдет еще немало лет, пока мы избавимся от их соседства. Совершенно случайно я натолкнулся на норы, оставленные хорьком. Так странно было узнать, что рядом с нами живет зверек, о биологии которого нам ничего не известно, кроме того, что при опасности он выделяет зловонную жидкость. Позднее, когда матери пришла в голову мысль завести кур, я узнал, каким образом хорьку удается таким манером глушить глупую птицу, чтобы полакомиться ею.

Итак, следовало заняться восстановлением стен. Материала для строительства было в избытке. Камня-ракушечника – горы. Глина тоже имелась в достатке. Лужа служила нам источником воды. Меня отстранили от возведения стен и возложили поиск плотничьих материалов. В моем распоряжении был целый район. Я справлялся отлично, таская половые доски, рамы и двери из разрушенных строений. Попутно удалось собрать приличный набор плотничьих и слесарных инструментов. Вскоре двор наш стал похож на склад стройматериалов, мы доверху набили ими сохранившиеся сараи. Вечером, уставшие до чертиков, уселись за ужин. Ели песчанку, не обращая внимания на ее мелкую и густую чешую, царапавшую глотку. Потом пили много воды. Спать пришлось там же и таким же способом, как и накануне.

Повторюсь, что питьевая вода всегда была проблемой нашего приморского города. Я понимаю древних греков, которые остановили свой взгляд на этом уголке Крыма, увидев впадающую в пенные морские воды реку, названную Пантикапой. Река была в устье настолько широка, что позволяла входить в нее греческим судам. Воды было тогда вдоволь. Но шли времена и Пантикапа, ставшая именоваться Мелек-Чесме, из реки превратилась в ручей, не широкий и не глубокий. Возможно, он и удовлетворял потребности небольшого селения в воде, но когда город стал расти, вода стала дефицитом. Пришлось обратиться к двум древним способам ее получения. Собирать дождевую в цистерны и рыть колодцы. В каждом дворе, за редким исключением, был колодец. В центральной части города колодцы были неглубокими. Порой, опустившись на колени, можно было рукой дотянуться до уровня воды. Вопрос в том, какой воды? Были колодцы с такой жесткой водой, что мыло едва мылилось. Были колодцы, превосходящие соленостью воду Керченского пролива. Колодцы с пресной водой были редкими, они находились на западных окраинах города. Я как-то наткнулся на один из них. Он находился в одном из дворов по 1-му Литвиновскому переулку, получившему позднее имя Патриса Лумумбы. Колодец был очень глубок. Заглянешь в жерло его и видишь далеко-далеко внизу крохотное темное пятно, о которое с едва слышным шлепком падает отпущенное на веревке ведро. Перед войной город насчитывал более ста тысяч жителей. Из речки брать воду было трудно, да и опасно: в нее часто сбрасывали трупы домашних животных. Уже недоставало и колодцев с ручными помпами-насосами для откачивания воды. Необходимо было сооружать городской водопровод, который подавал воду через водоразборные колонки. Их было не так уж и много – одна, две на квартал. О кранах в квартирах мы и понятия не имели. У каждого в тамбуре, перед входом в квартиру, стояла скамья, на ней – два ведра с питьевой водой, которую постоянно пополняли. Постоянно слышалось: «Петя, сходи за водой! У тебя глаза на затылке, что ты не видишь – ведра пусты!»