Запретные навсегда (ЛП) - Джеймс М. Р.

— Он не собирается делать тебе никаких предложений, — вмешивается Левин. — И то, что у меня есть, это все, что получишь ты, Валерия. Я очень хорошо знаю, какой выплаты ты можешь ожидать от имени, которую я тебе вручу, так что давай прекратим это сейчас.

Милое лицо Валерии омрачает раздраженное выражение, в виде надутых губ. Ясно, что она расстроена тем, что он положил конец ее игре, и она дергает головой в мою сторону, ее глаза все еще прикованы к Левину.

— Пусть он подождет у двери, — раздраженно говорит она. — Мы закончим разговор, вдвоем.

Левин раздраженно вздыхает, но кивает мне.

— Пожалуйста, оставь меня с ней на минутку, — говорит он, поворачиваясь обратно к Валерии.

Я более чем немного злюсь из-за того, что меня исключили из разговора о будущем Саши, но я достаточно доверяю Левину, чтобы следовать его инструкциям. Я бросаю такой же раздраженный взгляд на Валерию, но встаю и отступаю к двери достаточно далеко, чтобы не слышать их приглушенных голосов.

Когда разговор закончен и деньги перешли из рук в руки, Левин быстро ретируется туда, где я жду.

— Пошли, — резко говорит он, и я молча следую за ним.

Мы не разговариваем, пока не возвращаемся в отель.

— Сегодня вечером мы возвращаемся в Москву, — говорит Левин. — Я не останусь с ней в одном городе даже на ночь. У нее что-то в голове, и я не собираюсь быть частью этого.

— Ты думаешь, она стала бы преследовать тебя?

— Я думаю, ей пришла в голову идея, что поиграть со мной было бы забавно, и она, возможно, решит воспользоваться этим. — Левин берет ключи у парковщика и садится на водительское сиденье, в то время как я сажусь на пассажирское. — Но она не поедет из-за этого в Москву. Так что мы сейчас уезжаем, и если она проверит, наши имена все еще зарегистрированы в отеле.

— Ты действительно думаешь, что она одержит над тобой верх?

Левин пожимает плечами, бросая на меня взгляд.

— Надо мной? Может быть, нет. Над тобой? Абсолютно, блядь. И ты такая же моя работа, как и Саша. Я не позволю, чтобы с кем-то из вас что-то случилось, если я могу этому помешать.

— Я ценю это, — тихо говорю я ему. — Я знаю, ты не хочешь быть здесь. И я знаю, что это подвергает опасности и тебя тоже.

— Для чего нужны друзья? — Говорит Левин с кривой улыбкой. — В любом случае, опасность, это часть нашей работы. Лучше, чем заниматься бумажной работой в офисе Виктора, это уж точно, черт возьми.

Только когда мы проезжаем дальше, Левин, наконец, смотрит на меня, на его лице застыло непроницаемое выражение.

— Лучшим советом Валерии для меня была дочь Обеленского. Она сказала, что если бы ее можно было… убедить помочь, это был бы наш лучший шанс.

— А если мы не собираемся пытать женщину, чтобы добраться до другой? Я пристально смотрю на Левина. — Это не было чем-то таким, чего мы уже не знали, и это не то, на основании чего мы собираемся действовать.

— Валерия, кажется, думает, что у этой девушки есть какие-то проблемы с методами ее отца, — медленно произносит Левин. — Она не уверена, но думает, что, возможно, у нее больше желания помочь нам, чем я думал сначала. Я отношусь к этому с подозрением. Но наши альтернативы…

Он делает паузу, делая глубокий вдох.

— Честно говоря, Макс, у нас их нет. Насколько я могу судить, пока нет. Посмотрим, что Юсов привезет нам в ответ. Но прямо сейчас…

— Что еще сказала Валерия?

— Она дала мне представление о планировке комплекса и о том, сколько там людей у Обеленского. — Левин резко выдыхает. — Мы не попадем туда без кого-то, кто лучше разбирается в этом. Это будет самоубийственная миссия, и это не поможет Саше.

— Я не могу позволить ей умереть там.

— Я знаю. — Левин проводит свободной рукой по лбу. — Мне нужно подумать и поговорить с Юсовым. Я знаю, что у нас мало времени. И поверь мне, Макс, я понимаю, что ты, блядь, чувствуешь. Но мы должны относиться к этому с умом.

— А ты с холодным умом подходил, когда охотился за убийцами Лидии? — Я знаю, что это не тот вопрос, который я должен задавать, но он все равно вырывается, слова туго натянуты. — Ты нашел время, чтобы подумать об этом?

Челюсть Левина напрягается, и у меня внезапно возникает ощущение, что, если бы мы не ехали в машине, он мог бы ударить меня в челюсть за то, что я только что сказал. Но он просто долго сидит молча, его взгляд прикован к дороге впереди, а затем он кивает.

— Ты прав, — натянуто говорит он. Тишина затягивается еще на мгновение, а затем он переводит взгляд на меня. — Из-за этого они все мертвы. И я обещаю тебе вот что, Макс, каким бы слабым утешением это ни было, если мы не доберемся до Саши вовремя, мы убьем каждого, кто хоть пальцем к ней прикоснулся, пока все они не присоединятся к убийцам Лидии в своих могилах.

15

САША

Самый большой недостаток того, что Обеленский отложил публикацию пули с моим именем на другой раз, заключается в том, что это оставило мне слишком много времени на размышления в моей тюремной камере. Изо дня в день происходит очень мало событий. Я теряю представление о времени и о том, как долго я здесь нахожусь, без часов, календарей или телефонов. Я не хочу спрашивать охранников, потому что по большей части они игнорировали меня, а я не хочу привлекать их внимание. Я изо всех сил стараюсь забиться в угол, когда приносят еду или меняют тонкое постельное белье на раскладушке, и молчу. Пока это работает в мою пользу.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь помнил, что я здесь. Во мне живет слабая надежда, что, если пройдет достаточно времени, кто-нибудь придет за мной, но всякий раз, когда она разгорается слишком сильно, я вспоминаю, что сейчас подвергаю опасности Виктора и его семью, а Макса больше нет. Единственный человек, на которого я могла бы рассчитывать, который придет за мной, несмотря ни на что, больше не может.

Часть меня хочет доверять Наталье, цепляться за идею, что у меня могла бы быть сестра, член семьи, который заботится обо мне. Я хочу верить в нее, но моя интуиция предупреждает меня не делать этого, что если я назову ей имена, которые она просит, Обеленский пойдет за ними. — Ему нужны доказательства того, что Виктор пытался защитить меня, — говорю я себе, каждый раз испытывая желание рассказать ей все, когда она вернется в следующий раз. Если я не могу помочь себе, я могу, по крайней мере, защитить их.

Она возвращается во второй раз, и я отказываюсь с ней разговаривать, отворачиваюсь и изо всех сил стараюсь не слушать ее, когда она умоляет меня выслушать, поговорить, позволить ей помочь мне. Боль в моей груди растет с каждым мгновением, страх, что я совершаю ужасную ошибку, не доверяя ей, скручиваясь с уверенностью, что я только повторю ошибку, которую совершила с Артом, делая это снова и снова, пока не почувствую себя сумасшедшей, неспособной понять, как правильно поступить.

В конце концов, я не могу быть уверена, что разговор с ней спас бы мою жизнь, и я не могу быть уверена, что это не обрекало бы на гибель тех, кто мне дорог. Я хочу, чтобы Катерина и дети были в безопасности больше, чем я хочу, чтобы моя собственная жизнь продолжалась, особенно без Макса. Поэтому я игнорирую ее, пока она, наконец, не замолкает, а затем снова ускользает в тень. Я предполагаю, что она не вернется. Если она это сделает, говорю я себе, это будет доказательством того, что я не должна ей доверять. Никто не стал бы возвращаться только ради сводной сестры, которая не хочет с ней разговаривать. Если она вернется, то только потому, что ее заставляет Обеленский.

Возможно, это единственная причина, по которой я все еще жива.

После этого мои сны стали еще хуже. Я больше не вижу снов о Максе, по крайней мере, не так, как мне хотелось бы. Я не мечтаю о его руках и рте на мне, об удовольствии, которое мы разделили вместе, о том, как он умолял меня кончить, когда скользил в меня, твердый и нуждающийся во мне. Мне снится, как он лежит на полу бального зала, как его кровь покрывает мои руки, платье и грудь. Мне снятся руки, оттаскивающие меня от него, как он тянется ко мне, умоляя меня помочь ему.