Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская

И снова говорили непонятное: анамнез, магнезия, амнезия. Один старенький доктор подарил ей котёнка игрушечного.

Вместе с этим котёнком Людочку и забрали сюда, к Дольке и другим. А что было до больницы – вспоминать не хотелось. Никто и не просил.

Из духовки тянуло горячим хлебом и жжёным сахаром. На тумбе между плитой и холодильником лежал Беляк, смотрел укоризненно. То ли коту Долькина причёска не нравилась, то ли он сухари не любил.

15

Долька умела сушить сухари. Бабушка научила. «Будет день, и будет пища». Бабушкин голос – сухой, строгий, с нотками диктора «радиоточки», звучал в памяти.

«Стыдно из-за такой ерунды распускаться! Глупости какие! Мы живы, здоровы, одеты, обуты. Есть свет, тепло, вода. Хлеб, соль, спички, сахарный песок. С голоду никто не пухнет. Что ещё для счастья надо? А?»

«Мы умерли, – мысленно огрызнулась Долька. – А так – да, у нас всё хорошо. Ты права, баб Тань».

Долька подошла к плите, открыла духовку. Сухариками пахло… Как дома.

Бабушка Таня насыпала сухарики в миску синего стекла, всегда держала её на кухонном столе. Угощала всех – соседок, сантехника, Долькину маму, когда та забегала в гости. «Чем богаты, тем и рады. Я, Долорка, хлебом никогда в жизни наесться не смогу. Колбасой наемся, картошкой… А хлеба мне всегда ещё хочется».

Когда баба Таня умерла, у её портрета поставили рюмку водки, накрыли ломтиком хлеба. Долька обиделась. Никто не понимал, что это неправильно. Баба Таня водку никогда в жизни не пила, её поминать надо только хлебом!

Синей стеклянной миски на планетке не было. Долька стряхнула сухарики в чистую суповую тарелку. Пригоршню сразу сгребла в салфетку, сунула в карман. Тёплые. По бедру мурашки побежали. Тоже как в детстве: идёшь утром в школу, а в кармане свежие сухарики. И утро уже не такое холодное и колючее. Пока Долька жила у бабушки, дорога до школы была короткой, через двор наискосок. Путь длиной в три сухарика.

– Доль! Долька, а полетели гулять?

– В такой темнотище?

– Какая разница. Зато дёргаться не будешь, правда?

– Кривда! Ну, ладно, полетели.

Долька встала, отряхнула комбез. Вытерла лицо посудным полотенцем. В кухонной двери мелькнуло непривычное отражение. «Пальмочка». Хм… Забавно.

Дольке никто никогда не делал причёсок. То есть бабушка в детстве косу заплетала, и всё. А так, чтобы с девчонками, чтобы подружки… Долька про такое не любит вспоминать. На планетке, конечно, время всех лечит. Но не до конца. Иногда прошлое – это очень больно.

16

В институте время еле тянулось. На планетке уже почти сутки прошли. Там, наверное, волнуются. А Витьку тут гоняют по кабинетам, проверяют на вменяемость. Измеряют и пульс, и температуру. Ещё рост и вес, они же изменились. И проводят всякие тесты, выясняющие, в порядке ли мозги.

– Посчитай от ста до одного, вычитая семь.

– Девяносто три, восемьдесят шесть, семьдесят девять…

Витька где-то сбился, в конце должно было получиться два, а потом вроде бы минус пять. Но на этом тесте все гуманитарии сбиваются. Если бы Витька в школе сбился, на него бы наорали. А в НИИ никто не орёт. Только Веник иногда.

После вылетов таким вещам радуешься: в реальной жизни, даже в сослагательной, на тебя всегда кто-нибудь орёт. Просто потому, что ты ребёнок. А институтские спокойные. Палыч говорил, что в будущем к детям вообще иначе начнут относиться. Без всякого «мал ты ещё своё мнение иметь» и «не понравилось ему, да кто тебя спрашивать будет, сопляка зелёного».

Чем дальше в прошлое, тем труднее жить. Как в средневековье лезешь. Жуть. А тут нормально. И ты не мелюзга, а сотрудник НИИ. Причём ценный.

Оказывается, Витька теперь мог ускорять старение предметов. То есть это у Веника Банного такая теория получилась, и они с Витькой её подтверждали опытным путём.

Витька мотался через шлюз в разные места. Ничего особенного. Сувениры из прошлого притаскивал. Подбирал с асфальта газету, срывал яблоко или, находясь в прошлом, делал набросок шариковой ручкой в блокноте. Потом думал про предмет – специально, как Веник научил. И проносил это обратно, в кармане спасжилета. Предметы, которым не с чего было портиться, теперь менялись на глазах. Газета желтела, яблоко загнивало, чернила выцветали, из синих делались почти коричневыми.

Витька не сразу понял, как у него это получается. Вроде ничего сложного: хочешь испортить вещь, и она портится. А почему он раньше-то не мог?

Веник про это объяснил, но не очень понятно. Вроде как Витька вступил в контакт с самим собой, как химическое вещество в реакцию. И по итогам вышло что-то типа окисления… Усиление способностей. Химия и жизнь.

– Как в мифологии. Убил дракона, завладел его способностями, – Витька пытался шутить, потому что иногда возвращался страх. И тогда хотелось, чтобы снова напомнили, что он не виноват. – Только вместо дракона я сам.

– Ты себя не убил, а добил из жалости. Чтобы не мучиться столько лет. Ты всё правильно сделал.

От Палыча таких слов Витька никогда бы не дождался. А Веник Банный всё-таки добрый… местами. Успокаивает. Хоть при этом лезет в душу и не собирается завязывать с учебными вылетами.

Газета, яблоко, рисунок. Бублик, бутылка кефира (испортился и вонял так, что мама не горюй). От вылетов тошнило. В прямом смысле. Один раз кровь из носа пошла и долго не останавливалась. Купленный в киоске носовой платок, пузырёк йода из аптеки, ветка сирени – сперва с цветами, потом скукоженная и мёртвая… Это напоминало реквизит для дурацкого натюрморта. А при виде собственной крови на клочке ваты стало вообще…

Чего ему ещё не хватает, Вениамину Аркадьичу?

Добрый он, как же.

На Витькино счастье, в лабораторию заглянул Палыч с какими-то бумагами:

– Что, до сих пор ребёнка мучаешь?

Веник отозвался бодро:

– Отрабатываем навыки.

Палыч глянул на Витькину вспотевшую рожу, засмеялся.

– Вить, не умотался? А то смотри, если трудно – можешь назад не возвращаться.

И этот тоже гад.

– Пал Палыч! – возмутился даже Веник.

– Да шучу я, Веня. Тебе за него уже взыскание прилетело. Так что береги материал.

Веник хлопнул ладонью по столу.

– Ладно, Беляев, давай закругляться. Чаю попьём – и домой.

Палыч ушёл. Веник сидел за микроскопом, разглядывал полуистлевший носовой платок. Тыкал пинцетом в стекло, капал реактивы… Изучал следы времени, нанесённые Витькой.

Было тихо. Витька пил чай с каким-то облезлым пряником. На столе между кружек валялись принесённые Палычем бумаги. Витька в них специально не заглядывал, просто они были повёрнуты к нему, плюс фамилии знакомые… Печатей-то сколько! Спецпроект!

«Исполнители: Никифоров, Найдёнов. Задача: предотвратить летальный исход, не допустив появления гр. Рыжова И. И. в заданном квадрате».

Ясно-понятно. Скоро Макс с Женькой будут какому-то Рыжову палки в колёса вставлять. В переносном смысле. А может, и в прямом.

Витька вымотался так, что тяжело было голову повернуть. Искоса разглядывал Веника Банного. Не прикидывал на портрет, а просто… Как в первый день знакомства. Тогда, кстати, Вениамин Аркадьевич был