Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская

– А потом он упал. И кровь…

– Какая кровь? Густая? – спросил вдруг Веник Банный.

Если Вениамина Аркадьича писать по способу Арчимбольдо, то непонятно, какие овощи или фрукты выбирать для портрета. Или надо не фрукты? А что?

– Беляев, стоп! Давай ещё раз! Где ты стоял? Как ты к нему подошёл? Расстояние какое? Метр? Меньше? – голос у Веника Банного был жёсткий, но не злой, а строгий. Он спрашивал о важном.

Витька открыл глаза. Палыч молчал и сидел тихо. А Веник Банный вышел из-за стола, нервно размахивал руками:

– Показывай! Давай! Я – он.

Витька тоже встал:

– Я тут был. А он… Если вы – это он, то я вот здесь. Я ему говорю, что лучше бы он ум…

– Ты руку протягивал к нему?

Витька не помнил. А это важно? Он нарушил какие-то границы?

– Ты время сплющил, понимаешь? Убыстрил его. Посмотри: ты сам стал старше. А тот ты – старее. Там же язва была, да, Пал Палыч?

– Язва, – кивнул Палыч. И Витьке было неприятно, что про него-взрослого говорят такие вещи.

– Смотри, Беляев, твоё время пошло на быстрой перемотке, его время – тоже. Болезнь спрогрессировала, открылось язвенное кровотечение. Потом, я так понимаю, процессы разложения тоже ускорились. Не ты его убил, понял? Время!

Витька понял, что сейчас засмеётся. Потому что он, оказывается, не виноват в собственной смерти. То есть виноват, но по неосторожности. Он же не знал… За это, наверное, тоже накажут. Но это другое. Страшнее, когда желаешь человеку смерти и он реально умирает. А дело, оказывается, не в словах! И даже не в желаниях. «Время его пришло» – есть такое выражение. Это не Витька пришёл к себе-старшему, а время!

Наверное, облегчение сразу отразилось у Витьки на лице, потому что Веник рассердился:

– Технику безопасности кому объясняем? Для чего, спрашивается? Беляев, думаешь, мы вам с собой видеться не даём из вредности? Потому что мы дураки старые?

Витька непроизвольно оглянулся на Палыча. Тот ведь реально в возрасте.

– Не старые. То есть не дураки. Извините, Вениамин Аркадьевич…

Веник отмахнулся. Ему было важно другое.

– Пал Палыч, смотрите. Мы говорили, что оно так и сработает… Чисто теоретически. Что при контакте дублёров время убыстряется, возникает зона поражения… А вот и на практике, пожалуйста. Беляев, садись, сейчас объяснительную писать будешь.

Витька послушно сел на место. Ему дали двойной листок в линеечку. Как для итогового диктанта. Веник Банный ходил по кабинету туда-сюда и реально диктовал:

– Пиши, Беляев… «В ходе заявленного эксперимента…»

– Заявленного? – почему-то удивился Палыч.

Веник кивнул:

– Разумеется. Сотрудник Лотман подбил ребёнка…

Палыч вдруг присвистнул – лихо, как мальчишка.

– Сотрудник Лотман, ты с дуба рухнул? На понижение же пойдёшь.

Веник Банный пожал плечами – так, будто тоже был пацаном и его типа ничто не колышет.

– Ну, и чего? И пойду… Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Кого они вместо меня поставят-то?

Витька соображал с трудом. «Меньше Кушки» – это поговорка такая у военных. Типа у всего есть свой предел. У самого Витьки, когда он взрослым был, любимая фраза звучала так: «Мы достигли самого дна, но тут снизу постучали». Он-взрослый всегда боялся, что будет ещё хуже.

А Веник Бан… Вениамин Аркадьевич сейчас может полететь с должности. А может ещё и звания лишиться – они ж с Палычем реально при особом ведомстве. Зачем ему это? Непонятно. Для него ж работа – смысл жизни. Он вон как на ребят орёт, когда они косячат! «Душить вас всех в зародыше» и всё такое.

– Вень, – негромко отозвался Палыч. – Ты не сильно нарывайся. Это контингенту ни черта не будет, а ты – живой человек.

Веник Банный вдруг закашлялся:

– А это ещё неясно, кто тут живее всех живых. Как посмотреть. Беляев, пиши… «Сотрудник Лотман В. А. угрозами заставил меня внести исправления в маршрут…»

– Ещё и угрозами? – Палыч тоже кашлял, давился, но его смех душил… – Вень, да ты монстр у нас. Рецидивист. Дон Корлеоне… Мафия бессмертна!

Витька писал. Выводил кривые неровные слова, не понимая их смысла и не всегда соображая, в какую сторону вести хвост у буквы, как делать петлю. Руки всё-таки большие слишком. Пальцы длинные… Ручка всё время падает. Страшно уже не было, но не верилось, что всё обошлось.

А Палыч ржал. Реально, как ребята в гараже, когда анекдоты травят. Витька дописал слово «исправления» и уставился на хохочущего Пал Палыча. У того лицо покраснело. Теперь портрет можно было делать из алых помидоров. Ну, из яблок ещё. Палыч от хохота пятнами пошёл.

Но это был хороший красный цвет. Добрый.

Витька вспомнил абажур-«помидор» в окне соседского дома. И стало почти уютно. Как на кухне после долгого дня. Как в школе, когда выставляют четвертные и вместо заслуженного трояка – внеплановая четвёрка.

Палыч всё хохотал и кулаком по столу колотил, и ругался – но не зло, а азартно. Тоже как в гараже или на учебном вылете. Вроде слова обидные, а на самом деле это радость.

– Два дурака нашлись! Один, значит, на детях эксперименты ставит, а другой, гадёныш, и рад в любую дырку влезть.

– Во временнýю дурку… Тьфу, дырку! – Вениамин Аркадьевич тоже ржал. И щёки у него тоже были красные. Ну, реально, он же ученик Палыча.

Витька улыбнулся, губы вдруг задрожали. Веселье сразу кончилось. Палыч глянул на Витьку устало:

– Ты понимаешь, что сейчас происходит? Веня готов с должности слететь, чтобы тебя прикрыть. Потому что тебя за такие вещи, сам понимаешь, надо…

– Давить в зародыше надо было, – напомнил Вениамин Аркадьевич. И спросил у Витьки: – А ты без спасжилета был, когда обратно падал?

– С ним.

– Слава те господи. Поэтому и получилось почти нормально. Пропуск сработал! Понимаешь, Беляев, у каждого в жилет вшит пропуск. Личный номер на вход и выход. И если его потерять, то… Да! Я ж вам не сказал, Пал Палыч! Он же кота с собой притащил!

– Кота?!. – Пал Палыч снова заржал и пошёл пятнами.

– Беляев, пиши! – спохватился Веник. – Запятую поставил? «…Оказавшись во временнóм отрезке сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года…» Запятая…

Витька писал. Хорошо, что тут про запятые подсказывают, не как в школе на диктанте. У Арчимбольдо есть ещё один известный портрет – «Юрист». Там лицо человека сложено из лягушки, рыбы и курицы. Если Вениамина Аркадьевича рисовать так, то из кого?

– Запятая… «Я отправился по месту своего проживания…»

12

Долька нервничала. Надо было готовить ужин. А хотелось забраться куда-нибудь, и чтобы никто не трогал.

В домик на дереве. Бельчатник, он же скворечник.

Долька вышла на балкон, задрала голову, глянула на сосновые ветки и на некрашеные доски домика. Запрыгнула на скамейку, встала ногами на спинку.

Снизу, с земли, её сразу же заметили и окликнули. Женька Никифоров.

– Доль! Я забыл сказать, у меня комбез порвался!

– Вот радость-то! Иди и зашей.

Женька пожал плечами:

– А я не умею!

Долька сердито махнула рукой, чуть не потеряла равновесие. Спрыгнула на балконный пол. Перегнулась через перила, крикнула