Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Восторги молодых офицеров и очаровательная Луиза, конечно, повлияли на решение короля Фридриха Вильгельма, однако куда сильнее на него подействовало беспрерывное дипломатическое давление со стороны России. Александр I обещал любое содействие, любую поддержку, только бы Пруссия начала войну с Францией. Наконец, немаловажную роль сыграли франко-английские переговоры. Прусский король справедливо опасался, что в случае заключения мира с Англией Наполеон согласится вернуть ей Ганновер, который Пруссия к этому времени оккупировала. В результате Фридрих Вильгельм III не выдержал, и 12 (24) июля 1806 г. была подписана декларация о русско-прусском союзе. Этот документ ставил жирный крест на альянсе Франции и Пруссии. Фактически король менял на 180 градусов направление своей политики и от союза с Наполеоном переходил к острой с ним конфронтации. Этот поворот вызвал ликование «партии войны» при берлинском дворе.

Необходимо отметить, что это ликование объяснялось не столько ненавистью к идеям Французской революции и к Наполеону лично, сколько чисто воинским энтузиазмом. После Фридриха Великого Пруссия фактически не вела серьёзных войн. Несколько операций, в которых прусские войска сражались с французской республиканской армией, в расчёт не принимались. В стране, где всё было подчинено армии, где с почти божественным пиететом говорили о Фридрихе Великом, никто не допускал возможности, что прусские полки могут потерпеть поражение. Как уже указывалось, в те времена молодые офицеры с восторгом смотрели на перспективу участия в войне в том случае, когда армия была уверена в успехе. Большей уверенности, чем у пруссаков в 1806 г., трудно было бы себе вообразить.

Даже опытный генерал Блюхер уверенно заявлял: «Армия в отличном состоянии, и можно ожидать самых блистательных результатов, опираясь на твёрдость солдат, на храбрость и мудрость её начальников… Я не боюсь встретиться с французами… Я обращу берега Рейна в их могилу, и, как после Росбаха, я привезу радостную весть о победе». Ему вторил генерал Гогенлоэ: «Я бил французов более чем в шестидесяти боях и, ей-богу, разобью и Наполеона!» Что же говорить о молодёжи! Обожаемый прусскими офицерами принц Людвиг Прусский хвалился: «Против французов не нужны сабли, одного хлыста хватит»[15].

Самое удивительное, что Наполеон даже и не подозревал о том резком повороте, который совершила прусская политика. 17 августа 1806 г. он писал своему начальнику штаба Бертье: «Нужно серьёзно готовить к возвращению Великую Армию, ибо мне кажется, что все сомнения насчёт поведения Германии рассеялись… Вы можете объявить, что в первые дни сентября наша армия вернётся во Францию»[16].

Наполеон не думал о войне с Пруссией, а прусский король не желал воевать с Наполеоном, но давление Александра на прусский двор стало тем детонатором, который привёл к взрыву. Король не смог сопротивляться влиянию молодого русского монарха и своего окружения. Фридрих Вильгельм III горестно замечал: «Многие короли претерпели падение, потому что они слишком любили войну, если же я упаду, то это произойдёт потому, что я слишком любил мир».

Ну а дальше события развивались с головокружительной быстротой. 7 октября Наполеон, находясь в Бамберге, получил ультиматум от прусского короля. Уже через три дня, 10 октября, произошло первое крупное боевое столкновение французов с пруссаками — сражение под Заальфельдом, в котором корпус маршала Ланна наголову разбил войска принца Людвига Прусского, а сам принц, горячий энтузиаст войны, был убит ударом сабли французского гусара.

14 октября 1806 г. в битве при Йене войска под командованием Наполеона нанесли сокрушительное поражение прусской армии графа Гогенлоэ. В этот же день в 10 км к северу, под Ауэрштедтом, корпус маршала Даву разгромил главные силы пруссаков под командованием самого короля и герцога Брауншвейгского. Хвалёная прусская армия бежала, оставив в руках победителей десятки тысяч пленных, десятки знамён и пушек.

Неотступно преследуя бегущего неприятеля, французы подошли к Берлину, и 27 октября, под звуки победных маршей, полки наполеоновской армии прошли по Унтер-ден-Линден. Во главе огромной свиты, сверкающей золотом шитья и эполет, ехал на белом коне сам император. Победа была настолько сокрушительная, настолько внезапная, что население прусской столицы не знало даже, как реагировать на всё происходящее. Большинство с изумлением взирало на великого полководца и его победоносную армию, а кто-то, то ли от истинного восторга, то ли на всякий случай, приветствовал Наполеона.

Наконец, 7 ноября 1806 г. командир резервной кавалерии Великой Армии маршал Мюрат, рапортуя из местечка Швартау, написал императору строки в гасконском стиле, великолепно отражающем настроение французов в эту удивительную кампанию: «Сир, я закончил боевые действия, так как не с кем больше драться…»

«Наполеон дунул, и Пруссии не стало» — такой короткой фразой охарактеризовал великий немецкий писатель Генрих Гейне то, что произошло в эту фантасмагорическую двухнедельную войну.

Без сомнения, под влиянием военных успехов Наполеон, находясь в Берлине, принял важнейшее решение, повлиявшее на всю последующую историю его империи и оказавшее огромное влияние на всю историю Европы.

21 ноября 1806 г. французский император подписал знаменитый Берлинский декрет, декларирующий экономическую блокаду Британских островов. Декрет начинался торжественной преамбулой, объяснявший жителям всего континента, почему было принято подобное решение. Указывалось, в частности, следующее:

«1. Учитывая, что Англия не уважает прав человека, которые обычно признаются цивилизованными государствами,

2. что она рассматривает как врага всякого подданного вражеского государства и забирает в плен не только экипажи боевых кораблей, но и экипажи торговых судов, и даже просто торговцев и негоциантов, путешествующих по своим делам,

3. что она распространяет на торговые суда и собственность частных лиц право завоевания, которое применимо только к вражеским государствам,

4. что она распространяет на города и неукреплённые торговые порты право блокады, которое цивилизованные народы применяют только к крепостям,

5. что она объявляет в состоянии блокады те приморские крепости, перед которыми у неё нет ни одного военного корабля, хотя крепость действительно блокирована лишь тогда, когда она реально окружена военными силами и когда к ней невозможно приблизиться без опасности,

6. что она объявляет находящимися в состоянии блокады порты, целые побережья и даже целые государства, которые все её объединённые силы не смогли бы заблокировать…

7. что это поведение Англии достойно первых веков варварства, и что это государство использует своё могущество во вред всем,

8. что естественным правом является противопоставить врагу оружие, которым он пользуется…

Мы провозглашаем следующее:

1. Британские острова объявляются в состоянии блокады.

2. Всякая торговля и переписка с Британскими островами запрещается. В соответствии с этим все письма и посылки, направленные в Англию, либо англичанину, либо написанные на английском языке, не могут быть отосланы по почте и будут конфискованы…

3. Всякий подданный Англии, чем бы он ни занимался, обнаруженный в любой стране, занятой нашими войсками, будет рассматриваться как военнопленный.

4. Всякий склад, всякий товар, всякая собственность какого бы рода они ни были, принадлежащие английскому подданному, конфискуются…»[17]

Как видно из текста декрета, Наполеон взывал к общественному мнению всех европейских стран, указывая на многочисленные злоупотребления (по понятиям тех времён) английского флота и английского правительства. Император ставил задачу не только принудить власти и народы континентальной Европы к экономической войне, которую он объявил Великобритании, но и убедить их в её необходимости и справедливости.

Надежды Наполеона основывались на идеях физиократов, философов XVIII века, считавших, что истинным богатством страны является сельское хозяйство, после него — промышленность. Торговля же, а тем более финансы являются лишь производными. Согласно этой теории, богатство Англии, основанное на торговле и спекуляциях, являлось лишь колоссом на глиняных ногах, и стоило только лишить Англию возможности получать сырьё на континенте и заваливать европейские страны своими товарами, как её призрачное могущество рухнет.

Без сомнения, мысли Наполеона были далеко не абсурдными, однако император не знал, что уже в 1806 г. только 33,1 % английского экспорта направлялось в Европу (24,3 % в США и 42,6 % в остальные страны мира)[18]. Таким образом, удар, для которого потребовалось задействовать огромные силы, не стал для Великобритании настолько чувствительным, как ожидалось.