Человек-огонь - Павел Кочегин

Стерлитамакцы были самые «богатые» и наотрез отказались принять такое предложение.

— Мы имеем строгий наказ от рот — не сдавать имущество и казначейство, — заявил командир отряда. — Спросят, что ответим?

— Революция потребовала, — не стерпел Томин. — Драться будем вместе и все у нас должно быть общим.

— Наши бойцы скорее уйдут из отряда, нежели попустятся своим добром.

— Пойдут — пули догонят. Только они этого не сделают, с ними всегда можно дотолковаться, вас — не сдадите, будем судить, — резко отчеканил Томин.

Предложение Блюхера прошло подавляющим большинством голосов.

Для тайного голосования на пост главнокомандующего были выставлены кандидатуры братьев Кашириных, Блюхера и Томина.

В первом голосовании равное количество голосов получили Каширин-старший и Блюхер. После переголосования главнокомандующим Сводным Уральским отрядом был избран Николай Дмитриевич Каширин.

Звездное небо над темными силуэтами гор. Заводской поселок спит. Только окрики часовых да топот конных патрулей изредка нарушают тишину.

Скоро рассвет. Направляясь к своим отрядам, Блюхер и Томин остановились на перекрестке улицы. Молча постояли.

— Вот мы и второй раз встретились, — заговорил Блюхер.

— Когда я узнал, кто командует Троицким отрядом, обрадовался. Значит, думаю, отряды боеспособны и дисциплинированы, можно с такими воевать. Сегодня ты, друг, зверски выступал.

— А что толку, план-то наш не принят.

— Знаю, что маршрут неправильный, но во избежание разрыва приходится согласиться.

— В том-то и дело. Единым кулаком, может быть, и через Верхнеуральск пробьемся, а будем действовать, как лебедь, рак и щука, наверняка дело погубим.

— Николай Дмитриевич! Почему ты не коммунист? — вдруг переменил тему Блюхер.

— А тебе обязательно партбилет нужен? — вспылил Томин. — Я не коммунист, но дрался за революцию.

— Дерешься ты хорошо, но…

— Что «но»? При слове «коммунист» всегда вспоминаю своего первого учителя Андрея Кузьмича Искрина, сравниваю себя с ним. И что же? Всякий раз прихожу к выводу, что я не готов носить это высокое звание, не достоин, не заслужил. Коммунист никогда не думает о своем «я» и любое задание партии он считает ответственным, любое поручение — законом. А у меня самолюбия хоть отбавляй, чуть что не по мне, кровь в лицо ударяет, в голове звон. Второе — я казак и кто мне поверит, что я служу честно партии? Еще скажут, примазывается, карьерист. Вот если сумею побороть себя, изжить недостатки, сумею завоевать себе право называться коммунистом, тогда попрошу у тебя рекомендацию. Не откажешь?

— Тебе я и сейчас бы дал, — ответил Василий Константинович. — Такие люди нашей партии нужны. Ну, до встречи, — Блюхер крепко пожал руку Томина.

Шумит сосновым бором в непогодь партизанская армия в Белорецке. Женщины оплакивают близких, угрюмо молчат мужики: раздражены, не трожь! Страда на пороге, а бог знает, когда вернутся к родным полям. Казаки точат клинки — притупились в недавних сечах. Артиллеристы драят орудия, на стволах синеватый закал — память о походе на Верхнеуральск. Пехотинцы чинят обувку, поистрепалась о каменистый торговый тракт.

У белого двухэтажного здания заводоуправления ординарцы, связные, посыльные балагурят, смеются. Видно, никакие беды не могут выбить из молодости веселья.

Одиноко сидит, навалившись на ствол тополя, Аверьян Гибин. Пучки солнечного света, пробившиеся через листву кроны, облепили его фигуру белыми пятнами. Одиночество мучает, в сердце закипает злость на Павла. В последнее время все чаще стал испытывать потребность в близости друга, а тот, как назло, чуть выберет свободную минуту, бежит в походный лазарет: то палец расцарапал, то живот заболел.

— Опять, наверное, увивается около этой чернушки, — подумал Аверьян.

Сзади грустно затренькала балалайка. Аверьян обрадовался, но не подал вида, не оглянулся.

Павел сел рядом, задумчиво сказал:

— Знаю, что тяжело тебе. А чем поможешь? Вот разобьем буржуев, заживешь со своей Ольгой! Тебе тошно, а мне того тошнее: втрескался я, брат, в нее по уши, житья никакого нет…

— Ну и скажи ей.

— Куда там! Почуяла она, наверное, и сегодня отрезала: «Не смотри, говорит, на меня так, и вообще, пока не выйдем к своим, больше сюда не заглядывай, нечего тебе здесь делать». Вот брат, какое дело!

Каким-то шестым чувством ординарцы узнали, что совещание командиров подходит к концу. Все кинулись к коновязям.

А через минуту из штаба стали выходить возбужденные командиры. Впереди Василий Константинович Блюхер, рядом, опираясь на костыль, Николай Дмитриевич Каширин. Сзади, в сопровождении Каретова и Русяева, с рукой на марлевой повязке, Николай Томин.

После десятидневных боев белые оставили Верхнеуральск. Однако и красные полки, раскинувшись лагерем у горы Извоз, не входили в город. Командование узнало, что Екатеринбург занят белыми, и фронт проходит где-то далеко на западе. Пришлось возвращаться в Белорецк.

На совете командиров вместо раненого Николая Каширина главнокомандующим Сводным Уральским отрядом был избран Василий Константинович Блюхер.

Новый главнокомандующий рассказал о тяжелой обстановке, в которой очутилась партизанская армия. В боях под Верхнеуральском потеряли более пятисот человек, израсходованы боеприпасы и продовольствие, много раненых, а медикаментов и бинтов нет. Город окружен врагами, которые не сегодня-завтра начнут наступление. Только решительные действия, организованность, железная пролетарская дисциплина, воля к победе могут спасти и армию и многие тысячи беженцев. Надо немедленно идти на соединение с главными силами.

Огромным четырехугольником, с многотысячным обозом в центре, движется партизанская армия по Уральским горам. Высокие перевалы, горные реки, белогвардейские полчища встают на ее пути, а она неудержимой лавой катится к цели. В контрреволюционных газетах «банды» Блюхера неоднократно бывали уничтожены, «окончательно разгромлены», а армия тем временем росла, катилась вперед, громила отборные полки белочехов, отвлекала большие силы белых с Волжского фронта, помогая этим регулярным частям Красной Армии.

Это двигалась армия-семья, в которой жизнь шла своим чередом. Здесь любили и ревновали, дружили и ссорились, рождались новые люди…

В арьергарде шел Троицкий социалистический отряд. Для усиления партийной работы во всем отряде была расформирована коммунистическая дружина.

19 августа партизаны вошли в трехречье, где горные реки Сим, Инзер и Зилим впадают в Белую.

С востока партизанскую армию прижимал к реке Белой Уральский хребет, с севера преграждала путь широкая лента бурного Сима, на юге протекал Зилим. Пересеченная, болотистая местность перерезана множеством мелких речушек.

В этом мешке белое командование, уже в который раз, решило окончательно уничтожить партизан. В Уфе, Стерлитамаке. Златоусте и других городах срочно формировались новые части и бросались на «внутренний фронт».

Белое командование, получив строгое приказание не пустить красных на правый берег реки Сим и ликвидировать их в трехречье, ввело в бой более 13 полков и много отдельных отрядов, хорошо вооруженных и имеющих в избытке боеприпасы.

А партизанам приходилось считать каждый патрон. Главком Блюхер издал приказ:

«Следить за экономным расходованием патронов и снарядов, обстреливая лишь ясно видимые цели, представляющие группы или цепи противника…»

…Километрах в десяти восточнее Белой, на равнине, покрытой кудрявыми кленовыми и липовыми рощами, в которых шелковыми нитями вплетены белые березы, раскинулось село Ирныкши.

Лунная теплая ночь. Однако село живет, как днем. Крестьянки пекут хлеб, стирают и чинят белье, дымятся бани.

Фомич и Ахмет Нуриев в чистых рубашках идут по селу и мирно разговаривают. На одном переходе измученные лошади Фомича встали. Тут погодился взвод Нуриева, бойцы облепили бричку и закатили мастерскую на вершину сопки.

— Премного благодарен, парень. Друга выручишь, себя выучишь. Закашляет часом оружие — вылечу.

На привале рядом со взводом Нуриева остановилась мастерская Фомича. Они опять оказались вместе. И так во время всего похода.

Поглаживая от удовольствия грудь, Ахмет проговорил:

— Баня, о-о-о! Очень хороша.

— Э, парень, в который день паришься, в тот день не старишься. А им вот и банькой недосуг побаловаться, — и Фомич качнул головой на пятистенник.

— Командир! Работа ой-ой-ой! — посочувствовал Нуриев.

В доме из бревен в обхват, с высокой тесовой крышей расположился штаб.

В кути раскатывает хозяйка калачи. Засучив рукава гимнастерки, чистит картофель Наташа. На широкой лавке стоит сумка с красным крестом.