Ни океанов, ни морей (сборник) - Евгений Игоревич Алёхин

нужно, я набрал полные легкие воздуха, вышел из магазина и побежал. Мне нужно было попасть обратно к Ольге как можно скорее. 

Четыре месяца разницы 

1 

Саша Логинов несколько секунд прислушивался и, когда убедился, что его родители ушли и закрыли дверь ключом, вдруг резко сказал:

— Брось ты эту херовину.

Он имел в виду конструктор, в который мы сейчас играли. Я как раз возился с деталями, как всегда мечтая собрать автомобиль на колесах из того, что подвернется под руку. Но я сразу выпрямился от непозволительно резкого слова, — сам почти никогда еще не произносил таких, — освободил руки и послушно уложил их себе на колени.

Слушал.

— Ты уже знаешь про секс? — спросил Саша.

— Не знаю, — сказал я.

— Не знаешь, что такое трахаться?

У нас было четыре месяца разницы. Он был старше на четыре месяца, и это имело значение: он знал жизнь.

Саша устроился на ковре поудобнее и закатил глаза, будто это уже будет не первая попытка объяснить мне что-то простое и обязательное.

— Знаешь, что у девчонок и твоей мамы здесь? — он ткнул себя между ног.

— Знаю. Пушок.

— Знаешь, зачем так?

— А-а-а, — протянул я, собираясь наскоро подобрать какое-либо объяснение.

Саша остановил меня жестом руки. Он был смелее и взрослее меня. У них в квартире стоял еле уловимый запах гниения. Я как-то интуитивно угадывал, что запах этот можно связать с «не-бла-го-получной семьей». (Когда я вырасту, такой запах всегда для меня будет указывать на легкодоступный секс).

Итак, его родители ушли, и Саша остался за старшего. Он рассказал мне, что такое секс. Что становится твердым и куда вставлять. И как потом появляются дети. Саша делил людей на две категории: у одних секс будет в жизни, у других не будет. Потом он включил телевизор, и мы замерли. Затаили дыхание и слушали первую попавшуюся программу — новости на первом или что-то вроде этого.

— Сколько ждать? — спросил я шепотом через несколько минут.

— Не знаю, — ответил Саша, — может, они не заговорят. Но лучше подождать.

Мы еще немного послушали, но секса по новостям не было.

— Сегодня, значит, уже не будет, — сказал разочарованно Саша и выключил телевизор.

Но я почувствовал: со мной уже случилось что-то новое. Я был готов. Пока мы ждали каких-нибудь вестей о сексе из телевизора, со мной случилось неведонное для меня возбуждение. У меня стало твердым что нужно. В свои шесть с половиной я узнал, что отношусь к тем людям, которые будут этим заниматься. Но Саше я пока не раскрылся.

Стеснялся.

— А ты такой? — спросил я. — Ты будешь или не будешь?

— Не знаю, — ответил он и добавил: — Я хочу.

Скоро его родители вернулись и отправили нас гулять. Мы немного погуляли и разошлись по домам. 

2 

Но моя жизнь изменилась. Теперь я собирал секс как мозаику и уже совсем скоро кое-что узнал.

У меня были более-менее внятные сведения:

— Это приятно.

— Даже девочки иногда хотят секса.

И какие-то совсем смутные и сложные, но явно относящиеся к делу сведения:

— Японцы спят голые.

— Секс нужен не только для того, чтобы родились дети. В нем нужно улучшать свой уровень, и тогда с тобой захочет быть любая девчонка.

— Секс — это проявление любви.

Я смотрел на своих сверстников, на детей старше, на подростков и взрослых людей и пытался угадать: у кого из них это было? Как они все выглядят голыми? Какой у них уровень? Какие движения надо делать и как предложить заняться сексом?

Когда я возвращался домой после гуляния — поднимаясь по лестнице с первого на второй этаж — если никого не было в подъезде, я приспускал штаны, и сквозняк приятно щекотал мою попу и мошонку. Я стучался в дверь своей квартиры со спущенными штанами, и только когда слышал звук открывавшегося замка, резко натягивал их. Мама пропускала меня в квартиру и закрывала за мной дверь.

Она ничего не знала. Я снимал куртку, шапку и варежки, пылая от мороза и своей новой тайны, и обнимал маму. Внешне я был тем же ее любимым сыном.

Один раз я попробовал подсмотреть за мамой, когда она мылась. Сестра еще гуляла вечером, а папа тогда уже не жил с нами. И вот мама пошла мыться, я выждал несколько минут для конспирации и встал в коридоре напротив ванной. Сначала я попробовал поглядеть в щель со стороны дверной ручки — и ничего не увидел, только кусок полотенца, висящего на крючке, приклеенном к стене. Тогда посмотрел в другую щель — со стороны петель. И очень хорошо все увидел. Мама стояла в ванной, поливала себя из душа, животом ко мне. И в узкую щель как раз попадал самый важный отрезок вселенной, вмещавший в себя пространство от маминых колен до плеч по высоте, а по ширине — ее бедра, талию и грудь. Я смотрел несколько минут, возбужденный, пока голова не закружилась.

Я сидел в комнате, когда она вышла. Почему-то я был уверен, что мама обо всем догадается, и мне несдобровать. Но она не догадывалась.

Так я стал подглядывать за мамой и за сестрой. За сестрой смотреть мне все-таки нравилось больше — мама казалась немного староватой — ей было тридцать четыре года. Сестре же было двенадцать лет с половиной. Я не любил злую сестру и считал ее некрасивой — но ее головы не было видно в щель. А то, что я видел, — мне очень нравилось. Я всегда стоял совсем недолго — пару минут — и со мной случалось новое возбуждение — еще минуту-две — у меня кружилась голова — и я отваливал. Головокружение плюс боязнь разоблачения плюс чувство вины. Каждый раз я клялся себе, что больше не буду так делать, и всегда нарушал клятву.

Что и говорить, я все время был на взводе. 

3 

Был май. Мы как-то в выходной от садика день лазили с Сашей внутри строящегося дома. Потом легли на третьем этаже — там был пол, весь каркас будущей пятиэтажки, но еще не было стен. Мы легли плечом к плечу так, чтобы только наши головы торчали над высотой и плевались вниз, на дорогу. Плевки никогда не были моей сильной стороной. Поэтому мне быстро надоело, и пока Саша