Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

Вечер прошел хорошо. А утром мы проводили Вафо до вахты, на всякий случай он дал мне свой адрес.

Ждали Вафо шестого числа. Нет его. Числа десятого со свободы пришла ксива: «Вафо в чайхане зарезали. Зарезал Сучок — Витька Сучков».

Витьку в преступном мире знали. В Самарканде их два брата, оба воры. Вафо освободился, зашел к Витьке, сидели, выпивали, разговаривали. Витькина жена призналась:

— Бьет он меня сильно, а за что — не знаю. Зальет глаза, и бьет.

Вафо просто, по-товарищески сказал:

— Ты че, Витек, делаешь. Подсядешь, она хоть передачу подгонит, да и сама на «личняк» (свидание) приедет иногда.

Витька стал орать:

— Не твое дело, Вафо. Ты мне не угрожай, я не из таких.

В результате Витькиного пьяного базара Вафо не выдержал, «втер» (ударил) Витьке промеж глаз и ушел. Пришел в чайхану, сидел, пил вино. А Витька взял нож и следом погнал. Зашел в чайхану и сзади нанес Вафо восемь ножевых ран. Вафо скончался в больнице.

В зоне держали траур по Вафо. Пили водку, одеколон, чифирь, курили анашу. Воры дали клятву: если Сучок придет этапом в зону, зарезать его. Потом мы узнали, что суд «отломил» Витьке пятнадцать лет и «путевку» на Север. Но его и там достанут, из зоны на этот счет ушла ксива.

У нас с Циркачом работа в кабуре подошла к концу. Залезли на этаж, прикинули: мы уже за зоной. Решили уходить из зоны завтра с утра. Пока хапанутся нас, за целый день мы далеко уйдем. Вечером в жилой зоне я взял у Немца сто рублей. Он барыга, бабки у него всегда есть. Позвал за барак Фиму-еврея. Это действительно был замечательной души человек. Я сказал ему:

— Фима, нужна приличная рубашка, тапочки и штаны вольные.

Фима все понял, посмотрел на меня долгим взглядом, говорит:

— Димыч, будь осторожен. Я так тебя уважаю, и мне очень жалко тебя. Не дай Бог, попадешься или убьют тебя.

— Фима, не хорони меня раньше времени. Все будет ништяк.

Фима принес мне шмотки нужного размера, напоследок сказал:

— Ну, ни пуха ни пера тебе, Дим Димыч.

— Пошел к черту, Фима, — ответил я. — Спасибо, друг. Не обижайся.

Угром с Генкой пришли на работу, еще раз все проверили, оделись в гражданское и полезли в кабур. Выбили пробку, вылезли и пошли. Сели в автобус, дорогой договорились разойтись в разные стороны. Поодиночке легче оторваться. Он на Волгу, я решил ехать на Кавказ. Там меньше Советской власти, легче затеряться. Что делать буду? Вопрос даже неуместный. Буду воровать да «шерсть сдирать» (грабить). Ну, да там видно будет. Главное — свобода, хоть на время.

Глава 6

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ВОРА

На попутных машинах я добрался до Самарканда. Первым делом пришел к матери Вафо. Она-то и рассказала мне подробности, как зарезали Вафо. Сходили с ней на кладбище, помянули Вафо, выпили бутылку, другую я вылил на могилку. Вернулись домой, а ночью я рассказал ей, что сбежал из колонии. Женщина сильно разволновалась. Я стал ее успокаивать:

— Не волнуйтесь, никто не подумает, что я у вас. Меня не видели. Запомните самое главное: ваш сын будет отомщен. Преступный мир поклялся зарезать Витьку Сучка. И хотя он не попал в нашу зону, а ушел этапом в Коми, его и там достанут. На этот счет из зоны уже ушла бумага.

Женщина сидела и плакала, платком вытирая слезы. Потом немного успокоилась.

— К вам, мамаша, будет большая просьба. Завтра сходите на вокзал, купите билет на Ашхабад и узнайте точное время отправления поезда. Я подойду к отправлению и уеду.

Почти всю ночь женщина не спала, переживала, утром ушла, а вернувшись, протянула мне билет на поезд.

— Дима, переоденься. В шифоньере много костюмов, рубах. Все равно в моем доме мужчин не осталось, так хоть тебе польза какая будет. Ждала Вафо из тюрьмы и покупала к его возвращению. Теперь ему уже ничего не надо. Бери все, что тебе понравится и подойдет по размеру. Я вижу, в плечах с Вафо у вас один размер, ты ростом только пониже.

Я надел бостоновый коричневый костюм, белую рубашку, галстук, коричневую шляпу и коричневые туфли фабрики «Цебо». Когда женщина увидела меня в этом «прикиде», то даже улыбка появилась у нее на лице. Она принесла из кладовки небольшой кожаный чемоданчик, тоже коричневого цвета, и сказала:

— Ну, Дима, теперь ты вылитый дипломат.

Глянул в зеркало на дверце шифоньера и не узнал себя. Такого шикарного «прикида» в моей жизни еще не было. Да какая там жизнь была, без малого десять лет, начиная с четырнадцати, я, считай, арестантскую робу и не снимал.

К поезду я подошел в момент отправления, сел без помех. Поезд был скорый, вагон купейный. В купе я сразу не пошел, стоял в тамбуре. Мной руководила волчья осторожность. Когда поезд набрал скорость, в тамбур вышла девушка лет семнадцати, встала по другую сторону и начала потихоньку петь. Я стоял, рассматривал девушку: миловидная, пухленькая, с волнистыми русыми волосами. Колеса поезда сильно стучали, и я слышал только отрывки песни. Я сказал девушке:

— Вы так красиво поете. Мне очень нравится. Спойте, пожалуйста, погромче.

Девушка повернулась ко мне, улыбнулась белозубой улыбкой, спросила:

— Действительно хорошо?

— Очень, — ответил я, хоть и плохо слышал, но не хотел ее обижать.

— Хорошо, слушайте. — И запела в полный голос незнакомую мне песню.

Ничего удивительного, жизни я почти не знал, столько лет скитался по «кичманам». Не попрошу же я ее «Мурку» петь, «Снова луной озарился старый кладбищенский двор» или «Вспомним про мировую». Наши с ней жизни, как и репертуары наших песен, находились в разных мирах. Но пела она действительно хорошо. Я так залюбовался девушкой, «впал в распятие» (задумался), что не заметил, как она кончила петь.

Девушка взяла меня за рукав и вывела из раздумья:

— Ну, как я пою, получается?

— Замечательно. А как вас звать?

— Люда.

— А меня Рома, — представился я. — Знаете, Люда, вам обязательно надо поступать в театральное училище. У вас обязательно получится, честное комсомольское. — На меня накатило вдохновение. — Когда я служил в Морфлоте, то участвовал в художественной самодеятельности. Жалко, у меня сейчас совсем другой профиль, а то бы я тоже стал артистом. Вот, представь меня, например, в роли Отелло…

Я так вошел в роль, так жестикулировал, рассказывая сказку Шекспира, которую прочитал еще в зоне на Ванино, что когда остановился, то увидел: одной рукой я прижимаю Люду к себе, а другая на горле у девушки. Разинув рот, широко раскрытыми глазами Люда смотрела на меня.

— За-замечательно, — сказала Люда, чуть заикаясь. — Вы, Рома, настоящий артист. Я еще сначала подумала, как только увидела вас, что вы не простой человек. А ваше сходство с артистом Марком Бернесом просто обалденное. Вы, случайно, ему не родственник?

— Случайно да. Не буду, Люда, скрывать, племяш я его, — продолжал «накатывать дурочку» (врать).

Дверь тамбура открылась, и маленькая девочка крикнула:

— Люда, ну где ты пропала? Мама кушать зовет.

Люда извинилась и ушла. Минут через пять она открыла дверь в тамбур и говорит:

— Рома, я вас приглашаю с нами поесть.

Не успел я возразить, как она взяла меня за руку и потянула за собой. Я сдался:

— Дай только чемоданчик брошу в свое купе.

Открыл купе, там были две пожилые женщины и одна помоложе, пили чай. Я извинился, сунул чемоданчик под полку и, со словами: «Я скоро приду», пошел за Людой. Вошли в купе, и я чуть не упал от неожиданности. У окна сидел полковник, его милицейский китель висел на вешалке, а сам он был в рубашке. К чему-то на ум пришла пословица: «На ловца и зверь бежит». Напротив полковника сидела солидная женщина, рядом — маленькая девочка. Отступать было некуда, я взял себя в руки.

— Здравствуйте! Меня звать Рома.

Полковник назвался Константином Эдуардовичем, а мама Люды — Марией Ивановной. На столике, застеленном газетой, лежали большие красные помидоры, курица, окорок, хлеб, молоденький, еще с ботвой, чеснок.

Мент достал бутылку коньяку, налил мне, себе, жене, а Люде и ее сестренке налил лимонаду, сказав, улыбаясь:

— Люда у нас еще маленькая, коньяку ей не положено. Выпьем за нашу счастливую дорогу. Мы, Рома, едем на море всей семьей отдыхать.

— Счастливого пути и отдыха, — чуть не сказал я «гражданин начальник», но вовремя осекся. Лагерная привычка дает о себе знать. Надо быть осторожнее в выборе выражений. Мент, он и есть мент, хотя, может, и не занимается непосредственно уголовщиной. А может, полковник думает, что он переловил всех бандитов, и теперь с чувством выполненного долга, едет отдыхать.

Мы выпили, поели, мне и себе полковник подливал еще коньяку. Мария Ивановна все время подкладывала мне поесть и говорила:

— Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Мы набрали с собой как на Маланьину свадьбу.

У меня мысль мелькнула: «А что, если жениться на ментовской дочке Людке?» Представил себе, как мы с Людкой спим в одной комнате, а полковник в другой места себе не находит, не спит по ночам, все планы строит, как поймать сбежавшего из колонии особо опасного рецидивиста Виктора Пономарева по кличке Дим Димыч. Я, разумеется, у них живу под чужим «одеялом» (паспортом). Да еще захожу к полковнику в комнату, советы ему даю, где меня можно поймать на территории «от южных гор до северных морей». Я чуть не засмеялся от своих мыслей. Но это все мечты, мечты. Реальность далека от них, как небо от земли. Кто я? Беглый каторжник, вор, бандит и убийца, на которого объявлен всесоюзный розыск, отстрел, как на бешеного волка, ушедшего за красные флажки.