Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

Когда поблизости никого не было, Люба показывала мне «сеансы»: то кофточку снимет, груди обнажит, то юбку поднимет, трусы спустит и крутит задом, а я глазею, балдею. Один раз чуть не вывалился из окна шестого этажа, успел зацепиться за подоконник. А она еще кричит мне: «Видишь, какая я хорошая». Видимо, и я стал ей не безразличен: начала приносить каждый день передачи. Утром бросит через проволоку сверток, я спущусь вниз, возьму. Позову товарищей, поедим белый батон, колбасу, сыр и расходимся по этажам.

Юрка Котельников, товарищ мой, уголовник из Ташкента, тоже познакомился с девушкой Надей, и у них родилась сильная любовь. Как-то раз я позвал Юру в одну из комнат и говорю:

— Юра, надо наших баб свести вместе и чтобы они вечером после съема нас с работы и караула спустились в наш подвал и следующий весь день мы проведем с ними. А чтобы в подвал никто не «лукнулся» (проник), на атасе на выходе поставим двоих с ножами. Ну, как тебе мой вариант? Согласен? Со своей стороны я уже говорил на эту тему, она в принципе согласна, но конкретно еще не договорился. Сегодня надо их свести.

Так и сделали. В обед я позвал Любу, Юра — Надю. Я объяснил им, как нам встретиться:

— Если надумаете, скажите. А мы все подготовим в подвале.

Люба говорит:

— Боимся мы.

— Ничего не бойтесь, охрана будет капитальная.

— А на бригаду не кинете?

Я стал убеждать:

— Ты что, Люба, с ума сошла? Ты просто обидела меня.

— Ну ладно. Завтра дадим ответ.

На другой день утром с этажа я увидел Любу, жестом она показала вниз. Я спустился, взял передачу, поел с ребятами. А после обеда Люба сказала мне:

— Дима, сегодня ночью мы с Надей придем в подвал. В какой дом только, покажи.

Я показал. Еще кинул ей деньги, чтобы взяла продуктов и бухалова побольше.

На следующий день, только вошли мы в рабочую зону, я подозвал Циркача, дал ему свинокол и сказал:

— Гена, сегодня у меня с Юркой очень ответственное мероприятие, встреча на высоком правительственном уровне с представительницами слабого пола, акт милосердия с нашей стороны. А чтобы не превратить это мероприятие в день открытых дверей, возьми с собой Ваську Федотова, он головорез отменный, знаю его еще по Ванинской зоне. Станете у входа в подвал, и чтобы ни одна падла не проскочила, только через ваши трупы. Лады?

— Какой базар, Дима, все будет путем. Можете кайфовать спокойно.

Мы с Юркой нырнули в подвал, дамы были там при всем параде. Только я дотронулся до Любы и стал целовать, меня затрясло, как в лихорадке. Я повалил ее на сколоченный из досок топчан, сказал:

— Люба, давай.

— Дима, успокойся. Время у нас есть. Мы с Надей приготовили маленький банкет. Давай поедим, выпьем, — сказала Люба.

— Какой банкет, какая пьянка, когда тут такие пироги. Это все потом, а сейчас заводи, поехали.

И мы «поехали». Как говорят, договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию и взаимопониманию. Глянул, Юрка с Надей в другом углу уже «пялятся» во всю ивановскую.

Люба оказалась страстной бабой до невозможности. Закатив глаза, она поначалу истошно сопела, кряхтела, скулила с надрывом и так подбрасывала меня вверх, что я два раза слетал с нее на пол. После второго приземления на бетонный пол я сложно выматерился и сказал:

— Да не гони ты так. Попридержи малость, куда спешить. Ты что, калекой хочешь меня сделать?

Люба только бессмысленно повела глазами, но наша любовь перешла в более спокойное русло. Устанем, полежим немного и снова «крепче за баранку держись, шофер». Так несколько раз. Потом захотелось кушать. Позвали Ваську и Генку, все вместе поели, выпили понемногу и пошли на обеденную поверку. Любу с Надей предупредили:

— Смотрите, из подвала никуда не выходите. Если в туалет, то подвал большой, места хватит.

После поверки вернулись в подвал, вмазали «озверина» и продолжали обмен опытом до вечера. Часа за полтора до съема позвали Генку и Ваську, дали им «порулить», я Генке уступил «баранку», Юрка — Ваське. Ребята честно заслужили это доверие. Бабы сначала заартачились, и то, видимо, для понта, потом согласились.

Когда объявили съем с работы, мы попрощались с бабами и ушли. Напоследок я сказал:

— Как конвой с вышек снимется, тогда и вы уходите. Смотрите, будьте осторожны, наблюдайте за вышками.

Протопали мы пять километров, пришли в жилую зону, поужинали, и я сразу упал на нары, настолько был уморенный. Спал как убитый, поднялся только на другой день. Было воскресенье. На общей поверке на плацу встретился с Юркой, он спал в другом бараке. Стали делиться впечатлениями, строить планы на последующие уик-энды.

Перед вечерней поверкой в барак влетел парень, крикнул:

— В БУРе (барак усиленного режима) Колю Махорку менты пинают.

Я вскочил с нар, заорал:

— За мной!

Большая группа зеков кинулась в БУР. Менты, видя такое дело, пооткрывали все двери камер и убежали на вахту к солдатам. Мы заскочили в БУР, Коля лежал в коридоре, отнесли его в санчасть. Вызвали врача. Тот пришел, сделал укол, но было уже поздно. А может, не тот укол сделал. Врач у нас был необыкновенный, настоящий Айболит. Если голова болит, дает слабительные таблетки, если понос и живот болит, дает от головной боли. У него даже кличка была Коновал. Он и сам не скрывал, что за диплом врача отдал восемьдесят барашков. Тут и дураку понятно: кто даст хорошего врача лечить зеков, или, как нас иногда называют, отребье человеческое. Все должно быть гармонично: какие пациенты, таков и врач, «пара — пятак, сдачи не надо». А хорошие врачи должны лечить членов правительства, коммунистов, ментов. Я так разумею.

Забрали мы Махорку, отнесли в барак, накрыли простыней. А по баракам передали: завтра на работу не пойдем. Пусть приедет генерал из управления тюрем и посмотрит на ментовский беспредел и как с нами здесь обращаются.

Вечером пришел наряд надзирателей, человек десять, сделали обход по баракам. Мадаминову я сказал:

— Гражданин начальник, на работу никто не выйдет до тех пор, пока не приедут генерал и мать Махорки. Она рядом, в Ташкенте, живет. Пусть хоть труп сына заберет, похоронит по-людски.

Мадаминов и надзиратели ушли. Утром всех зеков выстроили на плацу на утреннюю поверку. На ней присутствовала вся администрация зоны: Лабуня, Мадаминов, оперы. Мы стояли в первой пятерке: я, Генка, Васька, Юрка и Казбек — молодой высокий парень. Мадаминов вышел вперед, стройный, подтянутый, как всегда, с серьезным лицом, сказал на ломаном русском языке:

— Э, слушай, давай, ходи работа.

Я тоже вышел вперед и говорю:

— Гражданин начальник, зона на работу не пойдет. Вас уже просили вызвать генерала и мать убитого парня. Пусть посмотрят, как с нами здесь обращаются.

Мадаминов, не говоря ни слова, сильно ударил кулаком меня в скулу. Я упал на ребят, они поймали меня, потом выпрямился и правым прямым врезал капитану в челюсть. Тот не ожидал такого поворота событий, отлетел и плюхнулся на задницу. Но тут же вскочил на ноги, крикнул: «Э-э!» — и снова ударил меня. Я упал на ребят, самортизировал на их руках, оттолкнулся и, как камень из катапульты, полетел на капитана, успев выбросить вперед правую руку. Он опять оказался на заднице, но поднимался уже не так резво. К нему подошел опер, сказал:

— Опомнитесь, капитан! Что вы делаете? — и крикнул: — Всем разойтись по баракам!

Мы разбрелись. А ближе к вечеру в зону приехал генерал Яхьяев, с ним подполковник Матюшин и несколько майоров. Привезли из Ташкента и мать Махорки. Зашли в барак, где лежал Коля. Генерал посмотрел и сказал:

— Да, история неприятная.

Мать подошла к сыну, заплакала и закричала:

— Верните мне сына. Что вы, палачи, с ним сделали? Сыночек, да как же я теперь жить буду. Лучше бы меня убили, аспиды!

В бараке столпилось много зеков, стояли понурые и смотрели на эту сцену. Генерал обвел всех взглядом, сказал решительно:

— Граждане! Мы наведем в колонии порядок среди администрации. Виновные будут строго наказаны. Порядок будет, это я вам обещаю. Но человека уже не вернешь. Жизнь продолжается. Завтра все на работу. Сейчас зайдет машина, труп погрузите и отправьте с матерью домой.

После этого комиссия свалила из зоны, мы погрузили труп, и машина ушла.

На другой день пошли на работу. Я сразу побежал на свой этаж. Люба увидела меня, спросила:

— Дима, что случилось? Почему вчера не были на работе?

Я рассказал. Она кинула поесть, я подобрал, свистнул ребятам, собрались, поели. И я снова побежал к Любе. Мы долго разговаривали. Она призналась мне в любви, сказала:

— Я так хочу, чтобы ты был рядом со мной всегда.

— Я тоже.

В конце работы Люба показала мне «сеанс» — разделась догола. Картина не для слабонервных. Словами не передать, это надо видеть. Панорама, достойная кисти великих художников. Груди у Любы были по полведра каждая, а зад не меньше, чем у трехгодовалой кобылы. Я крикнул: