До свидания там, наверху - Пьер Леметр

Первая мысль мелькнула у него в голове, когда он увидел Грека: тип лет тридцати шагал, как слон, широко расставляя ноги, отдуваясь на каждом шагу и потея, несмотря на ноябрьский холод. Альбер, оторопев, воззрился на его громадный живот, отвисшие тяжелые груди, колыхавшиеся под шерстяным свитером, на бычью шею и отвисшие щеки, он подумал, что его ножик тут совсем не подходит, тут нужно по меньшей мере лезвие сантиметров пятнадцать. Или двадцать. Положение и так было не блестящее, без подходящего оружия он бессилен. Альбер совсем пал духом. Вечно с тобой так, твердила его мать, ты не способен ничего организовать! Бедный мальчик, такой легкомысленный… И она воздевала очи горе, призывая в свидетели Господа Бога. Новому мужу (это так говорилось, они не были женаты, но мадам Майяр норовила все привести к общепринятым нормам) она непрестанно жаловалась на сына. Отчим – начальник отдела в универмаге «Самаритен» – ограничивался созерцанием шнурков, но явно придерживался того же мнения. Против таких атак Альбер, даже будь у него силы, не нашел бы возражений, так как день ото дня и сам все больше был с ними согласен.

Похоже, все и вся ополчились против него, и впрямь время выдалось нелегкое.

Встреча была назначена возле общественного писсуара на улице Сен-Сабен. Альбер понятия не имел, как это вообще происходит. Он связался с Греком, позвонив в кафе и сославшись на кого-то, кто знал еще кого-то; Грек не задавал никаких вопросов, тем более что по-французски знал слов двадцать. Антонапулос. Все называли его Пулос. Даже он сам.

Прибыв на место, он так и представился:

– Пулос.

Для такого дородного человека он перемещался удивительно скоро, мелкими, семенящими, чрезвычайно быстрыми шажками. Ножик был слишком короткий, тип слишком быстрый… Альбер и в самом деле довольно туманно представлял, что делать. Бегло оглядевшись, Грек ухватил его за руку и потащил в общественный писсуар. Воды там давным-давно не было, воздух был непригоден для дыхания, однако Пулоса это ни капли не смущало. Зловонная клоака была для него чем-то вроде зала ожидания. А для Альбера, страшившегося закрытого пространства, это обернулось пыткой вдвойне.

– Деньги! – потребовал Грек.

Он хотел взглянуть на банкноты, взглядом Пулос указал на карман Альбера, он не знал, что там нож, размер которого теперь, когда двое мужчин втиснулись в одну кабинку, казался еще более смехотворным. Альбер слегка повернулся, чтобы указать на другой карман, демонстративно высунул оттуда несколько банкнот по двадцать франков. Пулос молча кивнул.

– Пять, – сказал он.

Так условились по телефону. Грек собрался выходить.

– Погоди! – воскликнул Альбер, хватая его за рукав.

Пулос остановился, обеспокоенно глядя на него.

– Мне нужно больше… – прошептал Альбер.

Он старательно выговаривал слова, подкрепляя сказанное движениями рук (обращаясь к иностранцам, он часто говорил так, будто они были глухими). Пулос сдвинул густые брови.

– Двенадцать, – сказал Альбер.

И он показал всю пачку, но не мог отдать деньги, ведь это было все, чем он располагал, чтобы продержаться еще около трех недель. Во взгляде Пулоса загорелся огонек. Ткнув пальцем в Альбера, он кивнул:

– Двенадцать. Стой здесь!

И двинулся прочь.

– Нет! – крикнул Альбер.

Зловонный запах писсуара и стремление покинуть этот закуток, где ему с каждым мигом становилось все тревожнее, помогли ему нащупать верный тон. Его единственная задумка состояла в том, чтобы каким-то образом увязаться за Греком.

Пулос помотал головой.

– Хорошо, – сказал Альбер, решительно протискиваясь мимо Грека.

Тот поймал его за рукав, слегка заколебавшись. Альбер внушал жалость. Порой это оборачивалось его сильной стороной. Стараться особо не приходилось, он и без того выглядел плачевно. После восьми месяцев на гражданке он по-прежнему носил одежду, полученную при демобилизации. Тогда у него был выбор: взять одежду или пятьдесят два франка. Он сделал выбор в пользу одежды, потому что было холодно, однако государство на самом деле загоняло ветеранам наспех перекрашенные армейские куртки. В тот же вечер под дождем куртка начала линять. Потеки печали! Альбер вернулся, заявив, что в конце концов лучше возьмет пятьдесят два франка, но оказалось слишком поздно, раньше было нужно думать.

Еще у него остались армейские поношенные ботинки и два солдатских одеяла. Все это накладывало определенный отпечаток, и дело было не только в потеках краски; у Альбера на лице было написано, что он устал и пал духом, как и многие демобилизованные; казалось, он потерпел поражение и смирился с этим.

Вглядевшись в его осунувшуюся физиономию, Грек принял решение.

– Идем, быстро! – прошептал он.

С этого момента Альбер вновь окунулся в неведомое, он понятия не имел, как взяться за дело.

Они двинулись по улице Седен к пассажу Саларнье. Прибыв туда, Пулос указал на тротуар, повторив:

– Стоять!

Альбер огляделся, вокруг не было ни души. Вечером, в начале восьмого, единственным светлым пятном были окна кафе в сотне метров отсюда.

– Здесь!

С приказами не спорят.

Впрочем, Грек удалился, не дожидаясь ответа.

Он несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что клиент смирно стоит на указанном месте. Альбер бессильно глядел ему вслед, но, как только Грек резко свернул направо, тотчас припустил за ним, он промчался через пассаж на полной скорости, не сводя глаз с того места, где скрылся Пулос, – это было обветшалое здание, откуда сильно пахло едой. Толкнув дверь, Альбер углубился в коридор. Несколько ступенек вели в подвал, он спустился. Окно с грязными квадратиками стекол пропускало немного света с улицы. Он обнаружил, что Грек, опустившись на корточки, роется левой рукой в специально оборудованном проеме в стене. Рядом лежала маленькая деревянная дверца, видимо маскировавшая этот тайник. Альбер, ни на миг не замедляя движения, пересек подвал, схватил дверцу, которая оказалась гораздо тяжелее, чем он думал, и обеими руками обрушил ее на голову Грека. Удар прозвучал как гонг, Пулос рухнул. Лишь в этот момент до Альбера дошло, чту он только что сделал, в ужасе он хотел было удариться в бегство…

Но остановился. Жив ли Грек?

Склонившись к нему, Альбер прислушался. Пулос тяжело дышал. Трудно было сказать, насколько он тяжело ранен, но по лбу стекала струйка крови. Альбер был в состоянии оцепенения, почти на грани обморока, он сжимал кулаки, твердя: «Давай, давай!» Он наклонился, сунул руку в тайник и достал оттуда коробку из-под обуви. Истинное чудо: коробка была доверху заполнена ампулами по двадцать и тридцать миллиграммов. Альбер уже давно научился определять дозировку.

Он закрыл коробку и вдруг увидел, что рука Пулоса описывает в воздухе дугу… Грек-то был вооружен как следует, настоящий, хорошо заточенный нож со стопором. Лезвие чиркнуло по левой руке Альбера мгновенно, так что он ощутил лишь, что по руке прокатилась жаркая волна. Он крутанулся на месте, его нога взметнулась в воздух, и удар каблука угодил Греку в висок. Голова того стукнулась о стену с гулким звуком, напоминавшим удар гонга. Альбер, не выпуская обувную коробку, несколько раз топнул по руке Пулоса, все еще сжимавшей нож. Потом он поставил коробку на пол, схватил деревянную дверцу и принялся бить ею Пулоса по голове. Альбер остановился, прерывисто дыша от усилий и страха. Из руки обильно струилась кровь, порез был очень глубоким, куртка сильно испачкана кровью. Вид крови всегда приводил его в ужас. Только сейчас он ощутил боль, до него дошло, что нужно срочно принимать меры. Обшарив подвал, он нашел пыльную тряпицу и перетянул левую руку. Осторожно, словно боясь разбудить спящего зверя, Альбер склонился над Греком. Услышал тяжелые равномерные вздохи – череп у Грека явно был прочным. Альбера колотила дрожь, он выбрался на улицу, зажав коробку под мышкой.

С такой раной не войдешь в трамвай или метро. Ему удалось кое-как замаскировать импровизированную повязку и пятна крови на куртке, а потом взять такси у Бастилии.

Шофер был примерно такого же возраста, как Альбер. Сидя за рулем, он долго с недоверием оглядывал белого как мел клиента, который, присев на краешек сиденья, покачивался, прижимая к себе руку. Беспокойство водителя удвоилось, когда Альбер самовольно открыл окошко, так как ему стало нестерпимо тревожно в закрытом помещении. Шофер даже решил, что пассажира сейчас стошнит прямо в машине.

– Надеюсь, вы хоть не больны?

– Нет-нет, – ответил Альбер из последних сил.

– Если вы больны, я вас высажу!

– Да нет же, – возразил Альбер, – я просто устал.

Несмотря на его заверения, подозрения шофера усилились.

– У вас точно есть деньги?