Советская правда - Всеволод Анисимович Кочетов

Врангель, ни тишайший, образованнейший генерал Алексеев. Но в контрразведках их Добровольческой армии культурные же офицеры живьем сдирали кожу с коммунистов, с красноармейцев, с людей, сочувствовавших Советской власти. Культурнейшие немецкие фельдмаршалы подписывали приказы о поголовном истреблении жителей тех русских деревень, которые находились в районах действий наших партизан; они же стерли с лица земли чешскую Лидице, перепахав тяжелыми плугами даже место, на котором она стояла. Культурнейшие немецкие артиллеристы били из крупнокалиберных орудий по госпиталям, школам, детским садам и яслям блокированного Ленинграда.

Нет более острой и непримиримой борьбы, чем борьба противоположных по идеям лагерей. Для лагеря, исповедующего идеи отжившие, обреченные на уход, реакционные, нет таких путей и средств для самосохранения, которые бы считались там недозволенными, недопустимыми. «Великий» Торквемада перед лицом растущего реформистского движения в Европе, чтобы сохранить чистоту католической религии в Испании, живьем сжег на кострах четырнадцать тысяч тех, кто, по представлениям «святой» инквизиции, впал в ересь, угрожал основам папизма. В Освенциме «великие» фюреры Гитлер, Гиммлер и другие, отстаивая позиции империализма, над которым повисла угроза всемирных коммунистических побед, уничтожили четыре миллиона людей; миллионы нашли смерть в других лагерях, были замучены, убиты в городах и селах Советского Союза, во «рвах смерти», в «лесах смерти», возле «стенок смерти» – всюду, куда только дотянулись руки нацистов.

Что же иное, как не все ту же идею коммунизма, пытаются отвести от обреченного империалистического мира воинственные круги США, создавая в том числе и тайные войска специального назначения? Не во имя ли этого жгут и расстреливают они ракетами мирных хлебопашцев Вьетнама? Не для этого ли используют любые омерзительнейшие средства? Нападать на них – и они это прекрасно знают сами – никто не собирается. Они своими армиями, морским и воздушным флотами воюют против идей, бьют по идеям из пушек, целят в них залпы ракет, они подсыпают яд в колодцы местностей, в которых, как им видится, живут идеи более правильного, более справедливого устройства жизни на нашей планете. За свои денежные мешки, за сейфы и заводы, за право выжимать из людей соки, командовать странами и материками владыки Соединенных Штатов Америки вступили в открытую и тайную войну чуть ли не во всех частях света. Команды типа «Альфа» – один из видов их несущего смерть, коварного оружия. И тот, кто написал книгу «Смерть – мое ремесло», француз Робер Мерль, и тот, кто создал книгу «Команда „Альфа“», венгр Миклош Сабо, услышав голос чеха Юлиуса Фучика, вслед за ним предупреждают человечество: «Люди, во имя мира на земле мы взялись за перо и написали эти книги. Будьте бдительны!»

А в Польше не так давно вышла книга под названием «Диверсия», главы из которой были опубликованы в журнале «Октябрь». В той книге рассказывалось, как в полном взаимодействии с командами «Альфа» и «Бета» (наверно же, есть и продолжение этого алфавита?) подрывную работу против лагеря социализма ведет пропагандистская армия США, команды наемников не с бесшумными пистолетами в руках, а с паркеровскими авторучками, пишущими машинками и радиомикрофонами.

И польского автора, как авторов французского и венгерского, заботила та же мысль: не позволить человечеству уж слишком-то уходить «под тихими, укачивающими звуками музыки в свои мысли, скажем, о любви…». А не то отравят, и многим, очень многим людям, целым народам может стать дурно.

В начале декабря 1965 года Виктор Маевский писал в «Правде» о «логове в Лэнгли», о нравах и деятельности Центрального разведывательного управления США – ЦРУ. В самом этом логове, оборудованном среди лесистых холмов в двадцати минутах езды от Вашингтона, сидят и плетут шпионско-подрывные сети ни много ни мало десять тысяч человек! А сколько их, кто получает гонорар в кассе этого учреждения, бродит по всему белу свету с паспортами дипломатов или «деловых людей», с документами пресловутого «корпуса мира», всяческих экспертов на международных конференциях, симпозиумах и под видом просто туристов!

Летом 1962 года к нам в редакцию «Октября» заползла одна рептилия дамского пола, выращенная все там же, в заокеанском змеятнике. Она, видите ли, сотрудничает и в «Лайфе», и в других изданиях, не раз и прежде бывала в Москве, она знаток России, и ей понадобилось вот побеседовать теперь со мной. Что ж, пожалуйста! Достала из сумки записную книжечку, вечное перышко, уставилась немигающими голубенькими глазенками и принялась задавать вопросы, из которых явствовало, что ей давным-давно все ясно, и все, что будет ею написано после нашей беседы, она уже продумала до разговора.

К весне 1963 года в журнале «Энкаунтер», лелеемом теми же, кто прислал в Москву эту «кремленологессу», то есть знатока «кремлевских тайн», появилось ее обширное сочинение. Это было предисловие к помещенной в «Энкаунтере» некой «Антологии» «молодой советской поэзии и прозы», составленной, подобранной, понятно, соответствующим образом. Чего только не нагородила бойкая «кремленологесса»! Она – это уж само собой – поносила со злобой, с яростью все партийное, народное в нашей литературе, все подлинно художественное, самобытное, направо и налево рубя своей паркеровской сабелькой «догматиков», «реакционеров», «сталинистов», «конформистов». Но чьи же стихи и рассказы и что же, кто же приводил ее в восторг, который обычно определяют словом «телячий»? Тщательно, в подробностях описав один из вечеров поэзии того времени, где, судя по всему, происходило нечто подобное действу на Лысой горе, радетельница за советскую литературу, захлебываясь от вышеупомянутого восторга, начертала:

«После окончания вечера поэзии Н. (она называет фамилию сильно тогда шумевшего молодого поэта. – В. К.) пригласил меня поужинать вместе с ним и его друзьями. Было уже после полуночи, и все рестораны Москвы закрыли свои двери, однако удалось уговорить директора ресторана ВТО пустить нас через служебный ход. Ничего подобного я до сих пор в Москве не видела. Прелестные девушки с прическами „улей“ и зелеными веками, одетые в пушистые итальянские шерстяные кофты и короткие юбки в складку, ходили между столиков, приветствуя друзей. За одним из столиков сидела группа молодых людей в сверхмодных костюмах и пела на каком-то подобии английского языка песенку „Синие замшевые башмаки“. Это вполне мог бы быть ночной клуб богемы в Гринвич-виллидж в Нью-Йорке (за исключением некоторых деталей, вроде прозрачных туфель из пластика на одной из девушек, с розой в каждом из каблуков).

Н. заказал несколько бутылок сладкого кавказского шампанского и прекрасного болгарского вина для своих гостей, а также фрукты и шоколад, поскольку кухня уже была закрыта. Нас было семь человек (она всех перечисляет. – В. К.)… Возбужденный успехом вечера, Н. подливал всем вино и кормил нас из руки кусочками шоколада. Певица прелестно исполнила нам несколько песенок Эллы Фицджеральд. Мы пили за Н., за поэзию, за любовь».

Дальше идет целая серия ночных похождений этой средних