Культ свободы: этика и общество будущего - Илья Свободин

Поэтому друзья, с вашего позволения, я отвлекаюсь от занимательного естествознания и опять углубляюсь в занудные отвлеченные размышления. Наша исходная модель для морального прогресса – это старая добрая "война всех против всех", за тем исключением, что воюют не люди, а коллективы. Когда боевой единицей в подобной войне служит индивид, ситуация становится поистине безвыходной – никакой дальнейший прогресс невозможен. Нет никаких способов прекратить войну, никакой договор не соблюдается, морали нет и ей неоткуда взяться. Выход один, призвать на помощь внешнюю власть – варягов или пришельцев. Однако, когда воюют коллективы, ситуация меняется. Появляется надежда. Ключ в том, что происходит внутри боевой единицы, а не между ними, и что составит предмет нашего дальнейшего рассмотрения. Именно потому голый методологический индивид оказывается бесполезным для нас. Человек, как это ни печально, с его руками, ногами и прочим – если смотреть на него с лучшей, моральной стороны – всего лишь надстройка, придаток коллектива. Пусть даже этот коллектив невидим и неощутим. Одного эгоиста возможно достаточно для экономики – но не для морали. Нет никакого категорического императива, божьей искры или морального закона, заложенного в одиноком индивиде. Все это заложено в коллективе. Так что давайте начнем наш путь с коллектива, не особо вдаваясь, как получилось, что из гордой самолюбивой амебы возник самоотверженный стадный примат.

2 Первобытный альтруизм

– Коллектив-организм

Итак, современный индивид – даже если он и вправду существует вокруг нас – не сразу стал таким индивидуальным. Давным давно было такое золотое время, когда человеческого индивида еще не было (а животного – уже не было), а был только дружный коллектив. Как раз где-то в самом начале появления человека, который и сам-то появился на свет как "гомо-коллективиус" – со множеством рук, ног, голов и сердец. Коллектив жил, думал, работал, размножался. Его члены не воспринимали себя отдельными особями, многие ученые полагают, что у них даже не было понятия "я". Проверить это конечно затруднительно, но выглядит это правдоподобно по нескольким причинам. Во-1-х, все те, кто начинал думать "я" вместо "мы", без задержки вымирали. Во-2-х, только в коллективе мог зародиться разум, а только разум способен увидеть себя в другом и воскликнуть: "Да это ж я!" Т.е. до всякого "я" уже должно быть "мы". В-3-х, все наши человеческие признаки – разум, речь, религия, интернет и даже сама большая наука, имеют не просто коллективную, а прям таки общественную природу. Они, если вдуматься, существуют вне индивида, предшествуют ему. Никакой нормальный индивид даже не в состоянии понять, что там у них происходит в этой науке. В-4-х, самоосознание и самоидентификация всегда требует кого-то еще и чем он опаснее – тем он полезнее для этой цели. Конфликт интересов, а тем паче смертельная вражда, очень хорошо помогает осознать разницу между "я" и "он". Но поскольку человек появился на свет в коллективе, кто-то еще, необходимый для целей идентификации, был не такой же неприметный стадный винтик, прозябающий рядом, а вражеский коллектив, страшнее которого ничего нет и быть не может. Даже до сих пор еще те, кого мы высокомерно относим к "чужим", выглядят для нас на одно лицо – вот он, атавизм первобытной коллективной идентичности.

Теперь пора приступить к обещанному черчению. Первобытный коллектив, нарисованный нашим воображением, выглядел как на рис. 1.1: сплошной равномерный круг – все общее, все как один, большая верная семья. Полная тождественность "я" и "мы". А вокруг, поодаль – и чем дальше, тем лучше – прочие круги, вражеские, "они". Или, точнее, "он". Большие и маленькие, все они озабочены одним – как жить дальше. И для этого желательно истребить соседей, пока они не успели истребить нас. В переводе на язык морали, которая пока еще не слишком отличалась от животного инстинкта, свои – это всё хорошее, чужие – всё плохое. По отношению к своим человек – полный альтруист, по отношению к тем, другим – полный, до степени абсолютного антагонизма, эгоист (рис. 1.2). Иными словами, абстракция "всё хорошее", несмотря на животный примитивизм, влекла за собой вполне конкретные ценностные ориентиры. Первой ценностью был свой коллектив, члены которого не просто исключались из питательного рациона, но были частью коллективной души и тела.

Если посмотреть на эту жизнь с точки зрения свободы, то ни о какой свободе и речи не шло. И внутри, и снаружи человека поджидал жесткий детерминизм. В таких условиях никакой иной, самостоятельной человеческой индивидуальности просто неоткуда было взяться. Можно сказать, что график на рисунке 1.2 – точная копия души каждого первобытного коллективиста не имеющего ни имени, ни фамилии.

Эту стройную картину несколько усложняет стадная иерархия. Конечно, типичный первобытный коллектив не был абсолютно однороден. Силовые возможности его членов были разными и когда сила – главное человеческое качество, иерархия, вероятно, естественна. С другой стороны, абсолютный альтруизм подразумевает ее избыточность. Когда каждый стремится самоотвержено отдаться общему делу, внутреннее давление излишне и непродуктивно – оно только озлобляет и вносит раскол. Поэтому я склоняюсь к тому мнению, что альтруизм в какой-то момент – или на какой-то короткий момент – вытеснил природные иерархические задатки в пользу первобытного равенства и сплоченности. Тем более, что и многие находки антропологов упрямо свидетельствуют в защиту существование золотого века. Так или иначе, сама по себе иерархия не повод, чтобы ломать нашу концепцию, разбирать коллектив на индивидов и рассматривать их по отдельности. Как раз напротив. Во всяком организме есть разные части – и чтобы он стал единым целым, каждая должна занимать отведенное место. Для концепции важно, что с моральной точки зрения, т.е. точки зрения межколлективной, все одинаковы – альтруисты до мозга костей.

– Насильственная "мораль"

С тех самых пор, еще до зарождения настоящей морали, все первые, самые основные моральные категории оказываются связаны с коллективом, с отношениями между людьми, а не, скажем, с полным брюхом или ясной погодой. Да друзья, не все что приятно или полезно – истинное добро, даже если мы походя именуем сытость и комфорт добром и благом. Напротив, истинное добро иногда требует крайне неприятных жертв. Оно оказывается чем-то абсолютно чужеродным биологическому организму – оно требует задуматься о вечности. Коллектив, в отличие от индивида, потенциально не умирает и, более того, именно это его свойство напрямую связано с добром, напрямую