Полдень XXI век 2003 №5-6 - Журнал «Полдень XXI век»

Я далеко не морской волк, но качки ждал, как манны небесной. Сколько же надо пережить, чтобы посреди океана чувствовать себя в большей безопасности, чем на суше!

По крайней мере, история острова Мбондо закончена. После смерти Марселя, которую еще предстоит объяснять, мне там делать нечего. Тем более что свиньи улетели, не знаю, куда, но туда им и дорога. После всего, что с нами произошло, я, наверное, никогда больше не смогу взять в рот свинину, если вообще в состоянии буду есть мясо. M-r Beaudoin мои озлобленные взгляды принял как должное, верно, делая скидку на мой плачевный облик. Но с ним я еще поговорю, нам наверняка есть что рассказать друг другу.

Тот день, когда нас окружили свиньи, закончился так, как и следовало — немытые, пришибленные, мы молча улеглись поверх спальных мешков. Мне ни о чем не хотелось думать, и сон пришел сразу, я лишь успел закрыть глаза, как погрузился в туман. Проснулся я наутро очень поздно со странно легкой и чистой головой. В просветы сквозило солнце. Я еще не видел, что творится снаружи, но почему-то был уверен, что наши мучители сняли осаду. Встав, я почувствовал, как захрустела на одежде высохшая грязь.

«Марсель, — окликнул я, — вы, кажется, вчера намеревались искупаться в океане!»

Ответом мне, как ни тривиально это звучит, была тишина. Я оглянулся и с удивлением обнаружил, что противоположный угол хижины пуст. Это меня не на шутку встревожило, и я выскочил на улицу. Перед хижиной расстилалась пустая поляна с примятой по краям травой — следами блокады, от воспоминаний о которой мне стало холодно. Но больше на поляне никаких следов не было. Еще сильнее озадаченный, я громко позвал Марселя — безрезультатно. Первым моим побуждением было мчаться на берег, ибо отчего-то мне показалось, что мой друг должен бродить именно там. Потом пришла более трезвая мысль посмотреть в хижине, что Марсель взял с собой; вполне могло статься, что, пока я спал, ему взбрело в голову поквитаться с бестиями, учинившими вчерашний омерзительный спектакль. Я вернулся под крышу и огляделся. Странно — на месте были не только оба «Смит-Вессона» (револьверы так с вечера и лежали посреди хижины), но и грязные штаны и куртка Марселя. Дальнейшее изучение скудной обстановки хижины убедило меня в том, что не взято вообще ничего, то есть Марсель ушел с голыми руками.

То, что он крайне возбужден и раздосадован, я прекрасно понимал. Еще более понятным было бы желание побыть одному, но после всего, что случилось, выйти безоружным — это меня уже по-настоящему испугало. Мелькнула даже мысль (имевшая, кстати, под собой почву), что моего компаньона покинул рассудок, и тогда, даже если бы мне удалось его найти, в дальнейшее наше жительство на Мбондо впрягалась уйма новых трудностей. Еще более я упал духом, когда осознал, что и «Sparrow» может не прийти к нам на помощь, и вполне реален шанс, что об нас сейчас никто не печется, а если когда и вспомнят, то не через месяц и не через два, но лишь по прошествии времени, достаточного, чтобы спохватиться о двух без вести пропавших путешественниках, после чего кому-то надо будет добраться до Рабаула, напасть на след «Йоркшира», вычислить в просторах южных морей его капитана (так ведь и не узнали фамилию!), и лишь пройдя все эти мытарства, обнаружить на острове Архиепископа Даниила Руанского два обглоданных скелета. Перспектива, одним словом.

Не помню уж, сколько времени я пребывал в самом безысходном отчаянии. Из забытья меня вывел то ли крик обезьяны, то ли другой какой звук, и я стал собираться на поиски Марселя. Кое-как отряхнув испачканные брюки, я надел свежую рубашку и чистую куртку, взял револьвер, проверил патроны в барабане и собрался уже выходить, как вдруг что-то меня остановило, словно дорогу загородило невесть откуда выросшее препятствие. Оглядевшись, я понял, что является источником беспокойства — посреди хижины лежал этот вот мой журнал, вещь, с которой я настолько сжился, что привык не замечать и не замечал до тех пор, пока не понял, что вещь лежит не на месте. Я нагнулся поднять журнал и тут заметил, что к моей надписи на обложке «Начато…» добавилось еще что-то. Поднеся тетрадь к свету, я прочел написанное: «Etre assis tout dans la merde, ca ne me plait plus. Vous avez deja compris que personne va nous emmener d'ici, je crois. Et j'ai peur qu'on va avoir mal a la raison, et la chose plus grave est [неразб.] que — mais [снова неразборчиво]… Mille excuses. Votre Marcel. Le 19 juillet 1893». (Списываю с обложки, ибо карандаш на ней может стереться, а здесь у меня, слава Богу, есть чернила.)

Признаюсь, сперва я не понял, как расценивать подобное словесное болото. Потом мелькнуло предположение о самоубийстве, но, спохватившись, я вспомнил про второй револьвер, который так и лежал на полу.

Тем не менее это было именно самоубийство. До сих пор не могу понять, как можно в минуту решительного выбора предпочесть пуле веревку и сук. Хотя теперь это никакого значения не имеет. Я снял труп с дерева и выкопал прямо в центре поляны яму. Похороны были более чем скромные — даже перекладину креста за отсутствием гвоздей пришлось прикрутить к шесту ремнем. Тягостная церемония завершилась шестью выстрелами в воздух — в соответствии с емкостью револьвера.

Оставшиеся дни я с утра до вечера бесцельно бродил по острову. Кроме естественных его обитателей ни в лесу, ни на пляже, ни на болоте я никого не обнаружил — о незваных гостях напоминала лишь вытоптанная растительность да забрызганные грязью деревья. Не скажу, что это меня удивило. Я просто испытал облегчение.

На следующий день пришлось начать инвентаризацию консервов, патронов и т. п. — я не знал, сколько еще продлится моя робинзонада и готовился к худшему. Но Господь сжалился надо мною, и вчера утром я был разбужен выстрелом из пушки. В миле от берега стояло судно. В бинокль я не разглядел названия, но, разумеется, мне было безразлично, кто в конце концов меня вызволит. Я разжег костер, несколько раз выстрелил в воздух, и вскоре с корабля спустили шлюпку. Через четверть часа матросы уже помогали загружать мой багаж. Затем причалила еще одна шлюпка, и в ней оказался собственной персоной Морис Бодуэн. Кажется, он был искренне потрясен известием о смерти Марселя (я, не вдаваясь в подробности, лишь изложил на ходу придуманную историю неизвестной мне тропической болезни). О загадочных гостях не было произнесено ни слова. Постояв в скорбном молчании около могилы, мы отправились на корабль и еще до заката взяли курс на ***.

Сегодня утром ко мне в каюту постучался М. В. и сказал, что после обеда ждет меня. Право, даже не знаю, что можно ему рассказать. Наверное, все же больше, чем я предполагал на острове, ибо бедняга Марсель на его счет ошибался (что, возможно, и стоило ему жизни). Это первое. И второе — ошибались мы с Марселем оба. (Я имею в виду не Бодуэна, но его подопечных, ибо теперь я убежден — у меня было время подумать — в том, что они менее всего желали отомстить за убитого собрата.) Если бы они этого хотели, они бы и с нами поступили не лучше. Им же нужно было другое, и именно невообразимое представление на поляне способно дать ключ к разгадке тайны тварей. Насколько я понял, весь спектакль сводился к тому, чтобы «жертва» приобрела внешний облик, по возможности приближенный к их собственному. Марсель (и я вслед за ним) решил, что это был акт унижения. Что ж, очень жаль, что его нет в живых, ибо теперь я бы доказал ему, что это не так, а как раз наоборот. Когда европеец надевает на дикаря платье и дает в руки Библию, разве он делает это с целью унижения? Нет, он всего лишь, как и наши крылатые свиньи, стремится сделать его похожим на себя, из лучших побуждений, для его же, как он считает, блага. И если теперь меня спросить, что я думаю о бестиях острова Мбондо, первое слово, которое промелькнет у меня в голове, будет слово «миссионеры».