Московский бенефис - Леонид Влодавец

— А тот человек, что передал письмо, разве он не рассказал им о нем? — спросила Росита. — Да и отец мог его расспросить…

— Тот человек принес письмо после долгих скитаний и умер в тот же день, как добрался до нас. Только теперь я узнала, что его звали Антонио… Когда братья велели мне либо искать жениха, который возьмет меня без приданого, либо уходить в монастырь, я подговорила Роситу, и мы сбежали. Я украла у братьев немного денег и при этом случайно унесла с собой эту шкатулку… Но братья стали искать меня, и мы с Роситой поплыли в Америку.

Но вместо Вера-Крус, где у меня были родственники, мы попали на корабль О'Брайена… И когда я оказалась у него на корабле, то узнала, что он не случайно перехватил корабль, на котором мы ехали в Америку… Оказывается, был еще кто-то, не известный мне, кто знал о письме дядюшки моему отцу. Этот человек, спустя несколько дней после моего побега, приехал в Сарагосу и рассказал о письме моим братьям. Они пустились за мной в погоню, взяв с собой этого человека, большого, между прочим, пройдоху. Он выманил у моих глупых братьев порядочно денег и удрал. При этом он выследил нас и сообщил о нашем отплытии О'Брайену, кораблю которого удалось стать на якорь в гавани Кадиса. О'Брайен вышел в море вслед за судном, на котором мы плыли, и захватить его ему не составило труда. После этого мы долго таскались по морю. О'Брайен, которого я обожествляла, все время был галантен и развлекал меня своей любовью, но я заметила, что он все чаще и чаще заводил разговор о письме из моей шкатулки. В ночь, когда мы снялись с якоря, он впервые прямо и довольно грубо потребовал от меня отдать ему это письмо. Наверно, в конце концов, он применил бы силу, но случай помог мне…

— А все же, сеньора, — заметила Росита, — вам было горько, когда он бросил нас на горящем судне…

— Верно… — сказала донья и, тряхнув головой, добавила: — Но все равно я его не прощу…

Мы уже миновали речку и шли теперь по берегу бухты.

— Так вот, — продолжала донья, — из письма я поняла, что полгода назад один тип поднял бунт на этом острове и угнал корабль, оставив моего дядюшку здесь, больного и слабого. Тот долго держался, но, когда наконец понял, что наступил его конец, составил предсмертное письмо, где завещал все, что было тут, первому, кто найдет этот остров, поскольку уже не надеялся, что сюда прибудет мой отец, затем запер все двери и положил под них ключи. А сам сел в лодку и уплыл в море, чтобы никто не искал его тело. И, судя по дате на письме, приехали мы сюда вскоре после его смерти.

— А может, он жив еще? — спросил я. — И может, лодка с ним еще где-нибудь в море…

— Нет, — печально сказала донья, — вряд ли… Он взял с собой пистолет с одним зарядом… За этот месяц он мог бы умереть с голоду, если раньше его не убила бы болезнь, и пистолет должен был помочь ему избавиться от мук…

— Упокой, Господи, его душу! — перекрестилась Росита.

Некоторое время мы шли совсем молча, на душе было тяжело. Потом донья вдруг выхватила шпагу и закричала, словно хотела разбудить кого-то.

— Защищайся, Росита!

— Да я уж и забыла, сеньора! — охнула Росита, замахав руками. — Учили вы меня, учили, а без толку…

— Смотри, проткну! — угрожающе сказала донья, наставив на Роситу острие шпаги.

— Сеньора, она же острая! — заметила Росита, испуганно отскакивая назад и выхватывая свою шпагу. Шпаги звякнули — тряк! Я испугался, что они друг друга заколют, и закричал:

— Не надо! Не надо!

Но они меня не слушали и дрались так, будто были мужчинами… Попрыгав так некоторое время, они устали и, весело отдуваясь, вложили шпаги в ножны.

— Что, испугался? — смеясь, произнесла донья. — Видишь, какие мы?! Надо будет — и тебя научим. Доставай свою шпагу… Так! Теперь в позицию!

Она повернула меня правым плечом вперед, а потом долго прилаживала мои пальцы на рукоятке шпаги. Наконец, держа мою ладонь с зажатой в ней шпагой, она стала наступать на Роситу.

— Вот так! Коли! — И выбросила вперед руку со шпагой, припав на правую ногу. — Это называется «выпад»! Повтори!

— Выпад! — сказал я.

— Дуралей! — проворчала доньи. — Повтори, как это сделала я!

Я несколько раз сделал эти самые выпады.

Эх, попасть бы сейчас домой да и пульнуть в толстое пузо Грегорио из пистолета или пырнуть его шпагой — вот здорово было бы! Я подумал, что мне надо многому научиться, прежде всего читать. Тогда я тоже смогу узнать то, что написано на бумаге. Потом надо научиться считать хотя бы так, как Росита. Еще надо научиться драться шпагой, стрелять из ружья, пистолета и пушки. Тогда мне никакой Грегорио не страшен и — никакие голландцы…

И вдруг донья вскрикнула, увидев что-то у меня за спиной. Я обернулся.

В бухту входил большой корабль, медленно втягиваясь между скалами, пользуясь так же, как и я в свое время, силой прилива.

— Английский? — удивилась донья, разглядывая флаг, болтавшийся на задней мачте. — Кто же это пожаловал сюда?

— Может быть, вернулись те, кто убежал от вашего дядюшки? — прошептала Росита.

— На английском корабле? — сомневающимся голосом сказала донья.

— Да ведь они пираты, они хоть какой флаг поднимут!

— Верно, но этот корабль больше похож на военное судно. Он слишком чистый, словно вчера выкрашенный.

— Если так, то нам нечего бояться, сеньора! — обрадовалась Росита.

— Не думаю… — задумчиво сказала донья, — став обладателями таких богатств, надо бояться всех! Давайте-ка в лес, пока нас не обнаружили…

Прячась за кустами, мы, пригнувшись, отбежали в лес, под прикрытие деревьев. Корабль тем временем остановился, загрохотали цепи, и с носа что-то шлепнулось в воду.

— Отдали якорь! — объяснила донья. — Теперь надо ждать шлюпку.

Действительно, скоро с борта спустили шлюпку, которая, поблескивая на солнце мокрыми веслами, стала быстро приближаться к берегу. Прямо к нам.

— Так! — сказала донья, обращаясь к Росите. — Кое-кто не хотел брать оружие… Жалко, что мы не прихватили с собой одну из пушек…

— Сеньора! — воскликнула Росита шепотом. — Неужели вы хотите в них стрелять? Ведь они нам ничего не сделали?

— Когда сделают, милая, будет поздно! — заметила донья. — Запомни раз и навсегда: если не хочешь, чтобы тебе сделали гадость, сделай ее первой! Впрочем, пока мы послушаем, о чем они тут будут говорить. Если они пойдут по реке, нам нельзя пропускать их туда.

Шлюпка приблизилась к берегу и ткнулась носом в песок. Нам было очень хорошо слышно, как ее днище прошуршало по песку. Из шлюпки один за другим вышли семь человек с ружьями, пистолетами и шпагами.

— Вот что! — прошептала донья. — Не вздумайте высовываться раньше, чем я скажу. Говорить с ними буду только я. Если что, стреляйте!

— Сеньора! — ахнула Росита, прикрывая рот рукой.

— Не трусь! Ты прекрасно стреляешь! А ты, Мануэльчик, если понадобится твоя помощь, наставь на них пистолет и нажми вот эту штучку! Понял?

Мне почему-то стало страшно.

Люди с корабля уже шли по берегу речки. Шагах в пятидесяти от нас они остановились. И тут донья громко, каким-то хриплым, мужским голосом прокричала:

— Сто-о-ой! Дальше ни шагу!

Они сразу же остановились и схватились за пистолеты и ружья.

— Бросай оружие! — сказала донья еще более страшным голосом.

— Сеньор! — сказал один из них. — Вы испанец?

Тут мне немножко стало смешно — как это он подумал, что наша донья — сеньор. Вот дурак! Но потом мне опять стало страшно…

— Ну, допустим, — сказала донья, — а что это меняет?

— Я тоже испанец, сеньор! Надеюсь, вы можете отличить меня от англичанина?

— А почему на корабле флаг безбожной, еретической и беззаконной Британии?! — сурово спросила донья.

— Всякий носит шляпу того фасона, который пожелает! — заорал моряк. — Мне нет дела до того, почему вы прячетесь в кусты, услышав испанскую речь! Какого же черта вы интересуетесь тем, почему наш корабль, где плавают испанцы, идет под английским флагом?

— А дело в том, что, когда люди, которых считаешь англичанами по флагу, заговаривают с тобой по-испански, то ждешь подвоха!

— Кто бы ты ни был, парень, но ты, ей-Богу, плохо кончишь, не будь я Рамон-Головорез! — разъяренно выкрикнул незваный гость, рванул из-за пояса пистолет и, молниеносно упав на землю, боком откатился за валун. Тут же грохнуло у меня над самым ухом, да так, что я с перепугу шлепнулся задом на землю. В ушах у меня зазвенело, а во рту посолонело и пересохло. Тут же бабахнуло еще три раза, и кто-то заорал истошно, на весь лес:

— Убили-и-и-и-и-и! Карросо убили-и-и! Тут еще два раза грохнуло, и на меня сверху упала перебитая ветка.

— Донья! — завопил я истошно, потому что, сидя между кустов, я не видел ни ее, ни Роситы, а подняться было страшно. Но тут опять грохнуло, посыпались листья, и меня, конечно, никто не услышал. Только тут я вспомнил,