Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник

вполне себе грамотно. Уже какой-никакой плюс. Глядишь, Мишка унаследовал от него не только приметную внешность, но и что-то хорошее по части интеллекта. Врожденную грамотность, например. Чем плохо?

Смешно. Я ведь совсем не думала о наследственности до этого. А надо было, все же я медик.

«Не скажу, что мне было легко согласиться на вашу просьбу не вмешиваться»…

Это означает, что он все-таки согласился? Поерзав на кресле, с жадностью скольжу взглядом дальше:

«Детей у меня нет. И теперь, вполне вероятно, не будет»…

Всхлипываю. Закрываю ладонью рот.

«Какой откровенный у нас выходит разговор, да?»

Слизав текущие по губам слезы, киваю. Сумасшествие! Он же этого не видит! А я не могу отделаться от ощущения, что мы вживую с ним говорим.

«А раз так, не буду скрывать. Мне бы, конечно, хотелось узнать своего ребенка. На данный момент я ведь даже не в курсе, девочка это или мальчик. Не уверен, что это этично — спрашивать. Хотя в сложившейся ситуации этика вообще последнее, о чем мне хочется думать. Верх берут животные инстинкты, знаете ли»…

В этом месте мой оппонент ставит две трогательных скобочки. И они почему-то мощно меня выносят. Плачу.

«Вы, должно быть, в курсе, что инстинкт размножения — где-то на верхушке топа?.. Я себе говорю: раз все обстоит так, как вы описали, мне стоит утешиться тем, что я все-таки наследил в истории. И отступить. В конце концов, вы правы. Для ребенка мое появление будет стрессом, а уж суды… Смогу ли я называть себя отцом, если заставлю пройти ни в чем не виновного малыша через это? Вряд ли. Но я не могу вас не попросить, если вдруг что-то изменится, если вам нужна будет какая-то помощь, или совет — да что угодно, напишите мне. И, кстати, как бы странно это не прозвучало — спасибо за ребенка».

Я понимаю, что реву взахлеб. Это невозможно… Невозможно уложить в голове, что кто-то может вот так поступиться своими правами, амбициями и черт его знает чем еще ради ребенка, которого этот кто-то даже не видел. Это что вообще? Та самая восточная мудрость? Благородство? Вот так уступить, поставив чужие интересы выше своих собственных. Боже мой… И дело ведь не только в ребенке. За себя я просила не меньше. Понимала ведь, что если на горизонте возникнет Мишкин биологический папа, наши отношения с Юрой этого просто не выдержат.

И он уступил, да. Так вообще бывает?

Перечитываю письмо по второму кругу, по третьему! М-да уж. Может, он не очень-то и хотел? Тогда зачем эта приписка про «напишите мне, если что-то изменится»? А это его «спасибо», из-за которого я, успокоившись, опять начинаю плакать. Все-таки я циничная дрянь. Все время жду подвоха.

Вытерев нос плечом, пишу:

«Спасибо. Спасибо вам… Вы не представляете, что для нас сделали. Я пока пытаюсь это осознать. Моя вера в людей в последнее время сильно пошатнулась, и на фоне этого ваше письмо — как глоток свежего воздуха. Я надеюсь, наш сын (это мальчик, да) унаследует хотя бы часть вашего благородства. На этой возвышенной ноте я бы очень хотела поставить точку, но (пожалуйста, извините за этот вопрос, я не могу его не задать) не было ли у вас в роду каких-то тяжелых наследственных заболеваний?

Чуть поколебавшись, отправляю ответ. В чувствах — сумбур. Я как шарик, из которого выкачали воздух. Достаю салфетки, вытираю лицо. Красная точка над значком приложения почты сигнализирует о том, что мне прислали ответ. Пальцы тянутся к телефону, но в последний момент я отдёргиваю руку. Если я прочитаю это сейчас, опять непонятно насколько зависну. А ведь меня уже наверняка заждались дома. Надо брать себя в руки.

Доезжаю без приключений, поспев ровно к ужину. Вроде бы все как всегда, я становлюсь рядом со свекровью, чтобы помочь с салатом. Мишка крутится возле ног. Где-то фоном идет сериал, а мы болтаем, но… Нельзя ведь не заметить, как старательно свекровь отводит заплаканные глаза. И это давит больше, чем я могла бы представить. Быстро ем, убираю тарелки и, наигранно-бодро улыбнувшись, интересуюсь:

— Ну, что, Мишань, пойдем гулять?

— На мое?

— Угу. Можем взять твое ведро. И пистолет. Только чур, в маму не брызгать.

— Хоёсо. Буду в папу, — обещает сын. Делаю вид, что не услышала. Интересно, что Юра будет Мишке врать, когда тот спросит, почему его так долго не было?

Захватив с собой попить, полотенце и целую гору Мишкиных игрушек, бредем на пляж. Купаться я при Мишке не собираюсь, иначе он тоже полезет в воду, а ее качество тут оставляет желать лучшего, но позагорать вполне можно. Лето перевалило за середину, а я его и не видела из-за своих проблем. Надо наверстывать, как бы там ни было.

Расстилаю полотенце, намазываю Мишку кремом от солнца. Зря стараюсь, конечно, он уже дочерна загорел. Какой-то не азиатский у него совсем загар. Да и вообще, если так разобраться, что-то восточное прослеживается только в его глазах.

Убедившись, что сын целиком и полностью занят погрузкой песка в большой оранжевый грузовик, я возвращаюсь к непрочитанному письму. Яркое солнце заставляет щуриться.

«У меня была онкология, требовавшая довольно агрессивного лечения. Собственно, я поэтому и замораживал сперму. Никаких других заболеваний по моей линии вроде нет. Да и рак передается по наследству лишь в мизерном проценте случаев. Не думаю, что вам стоит волноваться».

Пипец… Онкология, да? Ну, вот и как мне с этим жить?

Я со стоном переворачиваюсь на бок и утыкаюсь в коленки носом.

ГЛАВА 15

Правда, муки совести очень скоро сходят на нет. Как бы там ни было, отказ Мишкиного биологического родителя от своих прав не может меня не радовать. Я вижу в этом добрый знак. Гарантию благополучия для своей семьи. А те сомнения, что во мне зародились после разговора с Верой, я теперь старательно гоню прочь, убеждая себя, что просто сгустила краски.

В общем, жизнь налаживается. В среду я еду в университет и отвожу нужные для восстановления в нем документы. Конечно, мне неловко отпрашиваться на второй день работы, но откладывать на потом такое важное дело не хочется. К тому же я знаю, что Бутенко не будет против. Мне вообще, как это ни странно, под его руководством легче дышится. Не могу этого объяснить. У Юры ведь тоже в отделении порядок. И все процессы отточены, отлажены до автоматизма. Не придерёшься. Но там ты почему-то все время находишься