Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник

— За кого ты меня принимаешь? Я тебя не гоню! Я съеду сам. Сниму посуточно.

— Съедешь… — повторяю тупо, покачав головой.

— Да. На недельку. Может, на две. Эля… я просто…

Господи, у него в глазах стоят слезы! Ему, наверное, тоже плохо, но моя боль в какой-то момент, наверное, стала такой сильной, что на чувства мужа лично мне стало наплевать. Приваливаюсь к стене. Нет, ну, это, конечно, вполне в Юркином духе. Он ведь хороший правильный парень. Конечно, он не выгонит меня, нет… Пробивает на истерический хохот. А на краю сознания дребезжит — боже мой, это происходит не с нами.

— Я поговорил с Жоркой. Он тебя возьмет к себе.

— А?

— Оформим все переводом.

Я стою, пытаюсь все осознать, но… Нет, это выше моего понимания. Нельзя же так, в одночасье. Нельзя так с людьми. А вот интересно, если бы я ступила на операции, если бы совершила какую-то ошибку, он бы меня с позором выпер? Нет. Вряд ли… Это же Юра. Хороший парень, да. Наверняка он бы даже попытался меня подбодрить, а я уходила бы с мыслью, что все правильно, так мне и надо. И ругала бы себя за криворукость, уничтожала себя, жрала… Зато Юра был бы спокоен, сбагрив меня с чистой совестью. Охренеть.

— Тоже на неделю? — сиплю я.

— В каком смысле?

— Ты сказал, что мы поживем врозь неделю. Перевод в онкологию тоже на неделю будет или…

Мой голос звенит от слез, но что-то не позволяет расплакаться.

— Нет. Кто из-за недели стал бы морочить голову? Поработаешь у Жорки. Не понравится — еще что-нибудь найдем.

Значит, Борисыч не сказал Юрке, что выбьет мне контракт? Решил выждать, раз у нас такие дела в семье? Как стыдно.

— Дай ручку, — командую я, выдергивая из принтера лист бумаги.

— Эля…

— Дай ручку, я напишу это чертово заявление, раз тебе так ненавистно мое присутствие!

— Не пори чушь! Я просто…

Он просто не может простить мне того, что я знаю о его изъяне. Меня предупреждал психолог о том, что в какой-то момент эта проблема может возникнуть. Парадокс, да. Казалось бы, ты рука об руку проходишь с партнером через, возможно, самое сложное испытание в жизни. Но именно этого он тебе и не может простить…

Юрка сдувается. Я сажусь за стол и дрожащей рукой пишу заявление на перевод. Буквы выходят кривыми, потому что руки дрожат.

— Да, и… Тебе не надо снимать квартиру. Это же твой дом. Мы с Мишей съедем.

Валов принимается спорить, но у меня нет на это сил. Взвалив на плечо сумку, выхожу из его кабинета, осторожно, без лишнего шума прикрываю за собой дверь. Натянутые до предела нервы звенят. Почему-то кажется, что нас слышали все, кому не лень. В каждом взгляде мне чудится злорадство. Все-таки хорошо, что меня переводят… Не думаю, что я могла бы отработать в такой обстановке еще хоть день.

Сажусь в машину. Мне ее купил Юра. Он же настоял, чтобы я получила права. Его приводило в ужас то, что я передвигаюсь пешком. Если бы не это — я бы не попала в аварию, заявлял он. А я говорила, что та авария — лучшее, что со мной случилось, ведь она привела к нашей встрече.

Затыкаю ладонью рот, чтобы заглушить рвущиеся наружу всхлипы. Вдох-выдох. Тинь-тилинь…

«Я вызвал тебе такси. Не вздумай садиться за руль в таком состоянии».

Хороший парень Юра. Заботливый. Истерично расхохотавшись, стираю слезы и выезжаю со стоянки. Медлить нельзя. У меня триллион дел. И что-то надо решать с жильем. Помню, Вера в одном из наших разговоров упоминала, что у нее где-то в городе есть квартира, доставшаяся от родителей. Я еще спросила, чего она ее не продаст. А Вера отмахнулась, мол, мало ли, вдруг развестись надумает, и стрельнула глазами в Шведова. Может, позвонить? Так ей сейчас не до этого. Звякнуть, конечно, можно, но так, просто поболтать. Захочет — расскажет про операцию, а нет — так нет. Но тогда мне придется рассказывать о том, что происходит у нас с Юркой. Не решив ничего определенного, паркуюсь у дома… свекров. Дверь распахивается, стоит мне открыть сумку, чтобы достать ключи.

— Юрочка, она дома… Да-да, не волнуйся. Вот уже заходит, — отчитывается свекровь в телефон.

Юркино волнение превращает мою решимость в кисель. Стоит только представить, что где-то там он ходит из угла в угол, переживая о том, как я добралась, и все… Все. Будто ничего плохого и не было. А оно было! Всхлипываю…

— Ох, Эля.

Свекровь меня обнимает. Гладит по полосам. Мишка испуганно таращится на меня из гостиной.

— Спасибо, что забрали Мишку. Я… сейчас… сейчас соберу.

— Что соберешь?

— Наши вещи. Юра сказал, что хочет пожить отдельно. Будет неправильно выгонять его из дома.

Ох, даже не знаю, откуда у меня берутся силы это все озвучить. А свекровь как будто и не удивляется моим словам. Значит, Юрка уже предупредил родителей? Лихо.

— Ну что ты за глупости говоришь, Эля? Ваш с Мишей дом здесь! Мы вас никуда не отпустим, слышишь? Не выдумывай.

— Не хочу навязываться, — отрезаю я и с решимостью, которой на самом деле во мне нет и близко, иду наверх. И даже достаю чемодан, и даже начинаю складывать в него какие-то вещи. Не уверена, что беру самое нужное, ведь из-за слез я вообще ни черта не вижу, но главное ведь — сам факт. А потом упираюсь лбом в стену и начинаю взахлеб рыдать.

— Элька, прекращай рвать душу! Ишь, чего придумала. Все… Все, малыш, доченька, вытирай нос и иди уже… не знаю, прими ванну.

— Но…

— Ни о каком навязывании речь не идет! Это твой дом, Эльвира. Вопрос закрыт. А Юрка никуда не денется, соберет мозги в кучу и явится, — раздается откуда-то сверху решительный голос свекра.

И я с облегчением сдаюсь. Потому что, ну правда, куда мне идти? Потому что если я уйду, трещина между нами с мужем станет такой явной, что уже не получится притворяться, будто ее нет. Потому что это и правда мой дом. А даже если и нет, я сейчас не в том состоянии, чтобы смириться с обратным и не умереть от боли.

Я принимаю ванну и, немного придя в себя, спускаюсь вниз, чтобы побыть хоть немного с сыном. Взгляд цепляется за небольшой чемодан, с которым Юрка обычно ездил в командировки. Может, конечно, это и мой дом, может, Юрка и разочаровал родителей, но он их сын. И они