Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник

хоть плачь. Все же люди — жуткие эгоисты. Погрязнув в своих проблемах, я о Вере забыла и думать. Нет, мы перебрасывались какими-то сообщениями в мессенджерах, но на этом все. А ведь я знала и об операции, что ей довелось пережить, и могла вполне догадаться о том, что ей предстоит после. Знала, да… И ничего не сделала, чтобы как-то поддержать подругу. Оправдывает ли меня то, что она сама не посчитала нужным рассказать о своих проблемах? Хотелось бы в это верить, но как-то не верится.

Будто извиняясь, касаюсь исхудавшей руки подруги. Вера обстригла волосы. И это глупо, конечно, глупо, но я едва держусь, чтобы не зарыдать, оплакивая ее шикарные кудри. Боже, ну какие там у меня проблемы? С мужем? Так ведь это решаемо. А тут… Тут тоже решаемо. Бутенко — бог, что бы он там не говорил. А рак уже давно лечится. Особенно если настроиться на борьбу.

— Ну как ты? Не тошнит?

— Да где там. Видно, даже умереть, не помучившись, не получится.

— Эй… Ты чего, Вер? — удивляюсь я странному настроению подруги. — Какой «умереть»? У тебя же это последний курс, — заглядываю в карту. — Все будет хорошо.

— Хорошо? — Вера моргает, болезненно морщится и прикрывает глаза рукой. — Ну, да.

Сжимаю ее холодную влажную ладонь. Вообще-то у меня полно дел, но я не могу уйти, оставив подругу в таком странном состоянии. Надо что-то сказать. Только все слова, даже это чертово «хорошо», звучат нарочито фальшиво, учитывая, что передо мной лежит молодая женщина, у которой удалены все женские органы, и ей никогда теперь не родить, а ведь они с мужем наверняка хотели.

— Тебя кто встретит после? Шведов?

— А то. Удивительно, что он еще сюда не примелся. Обычно сколько меня капают — столько он тут сидит.

Голос Веры буквально сочится ядом. С чего вдруг? Почему?

— Разве это плохо?

Вера резко отводит ладонь от лица, приподнимается на локте, будто в горячке.

— Осторожно! Вену проткнешь, — шикаю я. Вера сдувается и, так ничего не сказав, откидывается на подушки.

— Я думала, он бросит меня хоть теперь. Ан нет. Нет, представляешь?

— Так ведь хорошо, что не бросил? Значит, ты ему важнее всего. Важней собственных амбиций, детей и всего остального.

Я сглатываю несколько раз и с ужасом понимаю, что это вообще не помогает. Слезы подступают к глазам. Потому что я волей-неволей начинаю сравнивать, примерять ситуацию на себя, и мне совсем не нравится картинка, что вырисовывается в итоге. Вот окажись я на месте Веры, как бы себя повел мой Юра? Ходил бы со мной на химиотерапию, как Шведов? Да, наверное, он же правильный парень. Или нет? Страшно, но я больше ни в чем не уверена. Я не уверена в нем. И как бы все не закончилось, никогда уже, наверное, не буду. Падаю, как подкошенная, на стул. Правда выбивает из-под ног единственную подпорку. Это все… Это же все! Наверное, в глубине души я понимала, что все происходящее — агония, и только, и в моих метаниях нет никакого смысла. Даже если Юра вернется, прежних отношений нам не вернуть.

— Элька, ты не рано меня оплакиваешь? — сухо замечает Вера.

— Нет-нет, дурочка! Это вообще не о тебе… Я… Ты же ничего не знаешь, да? А от меня Юра ушел. Пока не совсем, сказал, что ему нужно побыть одному, но…

Сбиваясь и всхлипывая, выкладываю Вере свою историю. И мне легче, и ей есть над чем подумать. Уж не знаю, что у них со Шведовым происходит, какого черта она хотела, чтобы он ее бросил. И почему, если он ей так опостылел, она сама от него не уйдет, но я надеюсь, мой рассказ заставит ее пересмотреть свои желания. Потому что разрушить отношения так легко! А потом что?

Нарушая наше уединение, дверь в палату открывается. Я торопливо отворачиваюсь к раковине. Включаю воду, но все равно палюсь, что ревела белугой, угодив в капкан внимательного взгляда шефа в зеркале.

— Как дела?

— Как сажа бела, — устало усмехается Вера.

— Я позже зайду проверить… — киваю на кронштейн. — Если понадоблюсь раньше, жми на кнопочку.

Убегаю, оставляя Бутенко с Верой наедине. Я и так слишком долго у нее просидела, наверняка меня уже потеряли. Остаток рабочего дня верчусь как белка в колесе. Запоминать приходится много. В моем случае это благо. Иначе мысли опять возвращаются к Юре, и все по кругу: боль, ужас, сомнения, снова боль…

Стоит чуть забыться, на телефон падает сообщение от мужа:

«Привет. Как тебе на новом месте?»

«А что? Хочешь вернуть на старое?» — строчу в ответ и отправляю прежде, чем успеваю передумать.

«Я сегодня вспоминал, как мы начинали», — пишет Юра, закономерно проигнорировав мою попытку поскандалить. Откидываюсь на стену. Зачем он так? Вот зачем? Знает, что больно, и теребит, теребит, теребит…

«Да? А я по большей части о том, как закончили».

«Язва. Люблю тебя».

И я… Самое поганое, что я тоже люблю. Знаете, это страшно. Любить до боли того, в ком разочаровался. Испытывать тягу на уровне физики. Стыдную бабскую тягу. Понимать, что все не так, как ты представлял, совсем не так… и все равно на что-то надеяться. Только этой надеждой жить. Ведь нет смысла отрицать, что я на все закрою глаза, если он вернется! Пусть только он вернется. Я на все. Закрою. Глаза. Притворюсь, что не было ничего. Что это так, пустяк. Что я не ощущаю его уход в самый сложный момент нашей жизни предательством… Хотя, конечно же, именно так я это и чувствую. Плевать. Что, я не найду разумное оправдание своей бесхребетности? Да ладно! Ведь всегда можно наскрести пяток разумных доводов в пользу того, чтобы остаться. Ребенок, классный секс, налаженный быт, достаток… Привычка, в конце концов! И вот ты уже не половая тряпка, а вполне разумная женщина. Глядишь, о втором ЭКО договоришься, не через четыре года, так через год, а там девять месяцев — как-то универ да и окончишь. И вот еще один якоречек… Да, Эля?

В этих мыслях напрочь забываю об объявившемся доноре. Поэтому чуть было не отправляю в спам упавшее мне на мыло письмо. А в последний момент доходит — да это же он!

«Здравствуйте. Извините за такой долгий ответ. Пауза вышла драматической, но не специальной. Мне тоже нужно было все хорошенько обдумать, как вы понимаете…»

Заглушив двигатель, часто-часто киваю, мол, ну еще бы не нужно! Живот сводит от страха. Строчки расплываются. Машинально отмечаю, что мужик изъясняется