Цыганский барон - Дженнифер Блейк

Ранние зимние сумерки сгустились слишком быстро. Мара нанесла последний визит в кухню, чтобы проверить, как идут приготовления к особому ужину, придуманному ею вместе с мадам поварихой. Кожица жареных цыплят зарумянилась до золотисто-коричневой корочки; телятина в винном соусе тушилась на медленном огне; омары под майонезом испускали аппетитный аромат. Пирожные с заварным кремом уже были разложены по хрустальным вазочкам, а карамельная помадка тихо булькала на задней конфорке огромной плиты, занимавшей в кухне почетное место. Мадам повариха, одетая в серое платье с белоснежным накрахмаленным фартуком и высоким белым колпаком на голове, с гордостью продемонстрировала приготовленные блюда. Мара рассыпалась в похвалах, но ее желудок был стянут таким тугим узлом, что все эти яства с тем же успехом могли быть приготовлены из глины. У нее не было ни малейшего аппетита.

Наконец все было готово. Она приняла ванну, причесалась, надела новое белье и гранатово-красное платье. Лила выложила на постель ее новую ночную рубашку. Воздух благоухал цветами. Мара надушила шею, грудь, сгибы локтей и запястья. Она бросила последний взгляд в зеркало. Платье прекрасно сидело и отбрасывало отсвет румянца на ее щеки. И все-таки она была бледна. Так бледна, что это бросалось в глаза.

— Мадемуазель очень красива.

— Спасибо, Лила. Ты прекрасно шьешь. Ты мне очень помогла.

Мара отвернулась от зеркала и остановилась в нерешительности посреди комнаты Она огляделась вокруг, посмотрела на кровать с нежно-розовым шелковым пологом, на гардероб с резным декоративным верхом и витыми столбиками, на белый мраморный камин, на гобелены и обюсонский ковер с цветочным орнаментом под ногами. Она смотрела на предметы обстановки, словно никогда их раньше не видела. Она и на себя смотрела как на незнакомку. Может быть, у нее действительно произошла потеря памяти? Ей казалось, что Мари Анжелина, девушка, которая флиртовала с Деннисом Малхолландом, а потом оплакивала его смерть, была другим человеком.

— Что-то не так, мадемуазель?

Мара вздрогнула. Она только теперь заметила, что стоит, до боли стиснув руки: костяшки пальцев у нее побелели. Она заставила себя разжать руки и даже попыталась улыбнуться.

— Нет-нет, ничего. Что может быть не так?

Она была встречена приветственными возгласами гвардейцев, они засыпали ее комплиментами, проводили в столовую, причем близнецы — Жак и Жорж — подхватили ее под руки с двух сторон, Этторе шел впереди, а Михал и Лука сзади. Родерик, решив пренебречь протоколом, замыкал шествие вместе с Труди.

Ужин удался на славу. Еда была безупречна, вина, подобранные к каждому блюду, — великолепны. Выпили за здоровье поварихи, выпили за Мару, потом отдельно — за подвиги, совершенные ею на ниве домашнего хозяйства, за ее блестящие способности, за ее красоту. Выпили даже за человека, который вытолкнул ее из кареты и тем самым привел к ним; за Францию, где они ее нашли, за правителя страны Луи Филиппа, а для полной беспристрастности — за Рутению и ее славного короля Рольфа. Мара ела мало, но ей приходилось пить всякий раз, как гвардия провозглашала тост за кого-нибудь или за что-нибудь. Постепенно тугой узел у нее внутри начал ослабевать.

В этот вечер они не ждали гостей. Когда десерт был съеден до последней крошки, сотрапезники перешли в малый салон в крыле короля Рольфа, чтобы выпить кофе, предпочтя его парадной гостиной. Хотя этот салон и считался малым, он тем не менее вмещал два камина в двух противоположных концах и три отдельные группы кресел и кушеток Телохранители рассыпались по комнате, некоторые решили поиграть в кости, другие устроились вокруг шахматной доски. Родерик подсел к роялю и начал играть. Мара, после минутного колебания, прошла к камину в дальнем конце комнаты и села Она до сих пор еще ни разу не оставалась вместе с гвардией после ужина и, несмотря на присутствие Труди, поглощенной игрой в кости, чувствовала себя неловко в чисто мужской компании.

Поднос с кофейным сервизом и вазой, наполненной фруктами, был поставлен перед Марой. Когда она налила кофе для Родерика, Лука отнес чашку к роялю, где принц продолжал наигрывать что-то из Моцарта. Остальные подходили сами и брали себе чашки, задерживаясь возле Мары, чтобы обменяться дружескими шутками и даже тычками.

Мара ожидала, что гвардейцы, выпив кофе, разойдутся, но этого не случилось. Не подозревая о ее желании избавиться от них, они вернулись к своим играм. Она смотрела на них, пытаясь понять, как ей обольщать их командира на глазах у столь представительной аудитории, тем более что эта аудитория во всем видела повод для смеха. Она не могла этого сделать.

Она бросила взгляд на Родерика Пламя свечей в канделябрах на рояле теплыми золотыми отблесками играло в его волосах, высвечивало его широкие славянские скулы, оставляя глаза в тени. В этом неверном, колеблющемся свете его пальцы, покрытые с тыльной стороны тонкими светлыми волосками, казались еще более длинными, чем на самом деле, и фантастически гибкими. Он продолжал играть, словно не замечая того, что происходило вокруг него. У Мары были все основания полагать, что это ложное впечатление. Время от времени Родерик поднимал голову, окидывая внимательным взглядом комнату.

Она ломала голову, изыскивая способ остаться с Родериком наедине. Она могла бы изобрести поручение для одного из телохранителей или даже для двоих, но не могла услать их надолго. А если бы даже ей удалось придумать предлог для устранения всей гвардии в целом, принц, скорее всего, ушел бы вместе со своими друзьями. Она наблюдала за ними в надежде заметить признаки сонливости, но они были бодры, словно только что встали с постели поутру. Прошло полчаса, час… Мара почувствовала, что ею овладевает отчаяние.

Она встала и подошла к группе, игравшей в кости.

— Какие вы все сегодня домоседы, — заметила она, склонившись над плечом Этторе и вглядываясь в раскатившиеся по столу кости. — Неужели в Париже не осталось гостиных, которые можно было бы посетить? Разве в Опере и театре Комедии сегодня нет спектаклей? Наверняка у господина Дюма есть какая-нибудь премьера. У него ведь всегда есть что-то новенькое в запасе!

Сидевший неподалеку Михал оторвался от шахматной доски.

— Кажется, в Историческом театре сегодня дают премьеру его последней драмы — «Хозяин Красного дома».

— Я же говорю: что-то всегда есть!

— У него всегда найдется пара смешных сцен и леденящих душу воплей, — одобрительно отозвалась Труди.

— Сознайся, тебе больше нравятся нежные любовные сцены, — поддразнил ее Жак.

— Говори за себя, — беззлобно отмахнулась Труди. — Мне нравятся поединки на шпагах. В наши дни совсем не осталось повода выхватить клинок.