Кремлевский опекун - Александр Смоленский

– Только объективности, не мне вас учить.

– Какая объективность, если детали следствия давно обсасываются в городе, если все кругом клокочет, как вулкан, а тут еще этот Бахтин со своим портфелем? И никто не знает, что у него в этом портфеле. Хоть бы предупредили, что ли!

– Вы разберётесь, я не сомневаюсь, – продолжал односложно твердить Никодимов. То ли он не мог позволить себе изъясняться многословнее и определеннее в присутствии посторонних, то ли давал понять, что не собирается персонально «засвечиваться» в деле Сироткина. Скорее, и то и другое вместе.

Что ж, не хочет говорить – не надо! У нее тоже есть самолюбие.

Впрочем, она ничуть не сожалела, что позвонила. По сдержанному поведению начальника нетрудно было заключить, что вхождение Бахтина в процесс не прошло мимо него. Вероятнее всего, шеф и сам очутился меж двух огней. Председатель всегда обладал тонким нюхом и выслуживаться умел как никто. Поговаривали, что у него в Подмосковье роскошная трехэтажная дачка, и деньжат столько, что с лихвой хватит на внуков и правнуков. То, что на этот раз Никодимов даже намеком не обмолвился, куда гнет палку, свидетельствовало о многом. И прежде всего подтвердило ее самые худшие опасения. На процессе, точнее, за его кулисами, неожиданно возникла противоборствующая сторона. И даже изворотливый Никодимов пытается проскользнуть ужом, не зная, чью сторону принять.

Через день утреннее заседание Зуева открыла бодро и уверенно, из чего Багрянский заключил, что предпринятые им шаги оказались весьма своевременными.

– В адрес суда поступило заявление гражданина Сироткина с просьбой допустить к процессу в качестве его защитника господина Бахтина Бориса Фиратовича. Усиление линии защиты в ходе судебного расследования не противоречит Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации, – подчеркнула судья, как бы умывая руки и отсылая к тем, кто составлял кодекс. Она холодно, но весьма выразительно посмотрела на Гришайло.

Прокурор заерзал на стуле, будто в сиденье вылез старый гвоздь.

– Мне не совсем понятна позиция защиты, – осторожно проговорил он. – Ее можно рассматривать как стремление искусственно затянуть процесс.

Весь вчерашний вечер Виталий Титович тоже просидел на телефоне, но, как видно, ничего более аргументированного для того, чтобы подкрепить свой протест, так и не подыскал.

– Суд не станет возвращаться к уже исследованным в ходе судебного следствия доказательствам, – пояснила Зуева. – Я предупреждаю Бориса Фиратовича, что мы продолжим с того места, где остановились. Что касается дополнительных аргументов, фактов, мотивов – в этом мы не вправе вам препятствовать.

Бахтин согласно кивнул.

– Можете занять свое место за столом защиты. Продолжаем. Сторонам предстоит допросить подсудимого, а затем – допрос свидетелей. Есть ли какиенибудь замечания по процедуре?

– Вы позволите, ваша честь? – тут же попросил слова Бахтин.

Казалось, он с первого же дня присутствует в зале и уже вник во все тонкости дела. – У меня как раз замечание по процедуре, если считать атмосферу зала судебного заседания тоже неотъемлемой частью всей процедуры.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду безобразные решетки, за которыми находится подсудимый. Защита склонна рассматривать их как элемент унижения человеческого достоинства, морального давления на подсудимого и метод отягощения его вины еще до вынесения приговора. К тому же хочу напомнить, что мы не в классическом зале суда, а в Доме культуры! Где решетка на сцене противоречит светлому образу этого храма цивилизации. А что, если в ближайшее воскресенье здесь состоится концерт мастеров культуры? На фоне безобразной решетки? И потом, от кого мы отгораживаемся? Кто из вас, господа, прежде всего я обращаюсь к дамам, боится, что подсудимый спрыгнет в зал и кого-то изнасилует?

Он посмотрел на присяжных, которые с нескрываемым удовольствием захихикали. Трудно было понять, соглашаются ли они с доводами адвоката. Зуева опять постучала молоточком.

– Прошу тишины! Изъяснитесь, пожалуйста, яснее.

– Яснее не бывает. Подсудимый Дмитрий Сироткин, как это явствует из материалов предварительного следствия, не является личностью, представляющей социальную опасность. Он с готовностью сотрудничал со следственными органами, даже вопреки личным интересам, никогда не оказывал сопротивления сотрудникам правоохранительных структур. Потерпевшая, если можно так выразиться...

– Это абсолютно точная юридическая формулировка! – прервала адвоката судья.

– Приношу свои извинения и прошу исключить фразу «если можно так выразиться» из протокола, – согласился Бахтин, вторично фиксируя эту мятежную мысль в головах оторопевших присяжных. – Потерпевшая не обращалась в суд и другие инстанции с жалобами на гражданина Сироткина. Насколько мне известно, не было подобных жалоб и со стороны других граждан. Он психически нормален и устойчив. Об этом свидетельствует медицинское заключение в деле. А судя по разукрашенной внешности подсудимого...

– Этот момент уже зафиксирован в протоколе как неудачное падение, – парировал обвинитель.

– Да, стало быть, такая защитная мера в виде решетки не избавила его от... неудачного падения.

Среди присяжных вновь раздались непроизвольные смешки.

«Началось!» – озабоченно подумал прокурор, с тревогой посмотрев в зал, где он только что потерял нескольких своих сторонников.

– Ваша честь, – Гришайло счел необходимым вмешаться, еще не предполагая, чем закончится его неуклюжая попытка отстоять свои позиции. Лучше бы он этого не делал! – По имеющимся косвенным свидетельствам Дмитрий Сироткин в некоторых обстоятельствах вел себя достаточно агрессивно и хорошо известен в городе как драчун. Данные факты не имеют прямого отношения к совращению несовершеннолетней, в котором он обвиняется, поэтому я не счел необходимым останавливать на них внимание суда и присяжных.

– Как видите, Виталий Титович, ситуация несколько изменилась. Вы могли бы привести конкретные примеры, свидетельствующие об особой агрессивности подсудимого?

– Да. Будучи в курсе манеры господина Бахтина строить защиту на второстепенных деталях, я захватил с собой кое-что. Думаю, эти сведения представляют определенный интерес и могут служить убедительной характеристикой личности подсудимого. В две тысячи четвертом году в приемный покой районной больницы обратились трое молодых людей, которые отказались зафиксировать свои имена... Думаю, установить имена в нашем городе не представляет серьезной трудности, – ехидно добавил Гришайло, оторвавшись от чтения подготовленной для него справки. – У всех троих на теле обнаружены следы серьезных увечий. В неформальной беседе пострадавшие сообщили, что были жестоко избиты Дмитрием Сироткиным. – Картинным жестом прокурор указал на решетку, за которой сидел ощетинившийся Дмитрий. – Обращаться в милицию они отказались, фамилию Сироткина просили не упоминать, как видно, опасаясь мести с его стороны. Медицинская сестра, оказывавшая первую помощь потерпевшим, произвела необходимую запись в журнале и в общепринятой форме уведомила отдел внутренних дел. Ввиду отсутствия в последующем каких-либо заявлений и жалоб уголовное дело по данному факту не возбуждалось.

Бахтин мгновенно заметил, как присяжные стали шептаться друг с другом.

– Протестуем, ваша честь, – вскочила со своего места молодая адвокатша. Девушка разрумянилась от волнения. Ей казалось, что она наконец-то подловила прокурора на тенденциозности. – Я в курсе данного документа. Он крайне неубедительный и неконкретный. В нем даже не указано имя медсестры.

– Отчего же, – невозмутимо усмехнулся Гришайло. – Пожалуйста, пригласите в зал свидетельницу Елену Викторовну Масюкову. Она готова при необходимости ответить на интересующие суд вопросы.

Зуеву поразило выражение лица Бахтина. Нет, он нисколько не смешался, напротив, глаза его смеялись. Галина Николаевна даже не предполагала, какую необыкновенную изобретательность он проявил, чтобы уже утром злополучная справка оказалась в руках Виталия Титовича. Она просто нутром учуяла, что что-то здесь не так.

Масюкова, женщина средних лет и неприметной внешности, типичная медсестра, если накинуть на нее белый халат, нервничала. Ей еще никогда не приходилось выступать перед столь большой аудиторией. Под властным взглядом судьи она вообще вся сжалась и почти скрылась за кафедрой.

– Вы знакомы с документом, о котором говорил сейчас прокурор?

– Что? Какой документ? Я не помню...

– Вы информировали милицию о том, что оказали медицинскую помощь трем избитым юношам? – упростила вопрос Зуева.

– Да. А что было делать? Они были в крови...

– Елена Викторовна, не нервничайте. Вы все правильно сделали. Нас интересует сам факт. Имел ли он действительно место?

– Как имел место? Какое место?