Похищение чудовищ. Античность на Руси - Ольга Александровна Кузнецова

Кентавра. Физиолог Дамаскина Студита. XVIII

Знаменательно, что кентавроиды (а иногда и сатиры) в самых разных сюжетах изображаются с типовыми жестами. Обычно фигура размещена вполоборота, обе руки согнуты, как будто просительно, или дальняя от зрителя рука простерта, словно указующе. Вероятно, авторы художественных произведений, еще в древности сделавшихся образцовыми, закладывали в этот жест нечто конкретное (например, указание пути Антонию Великому или покаяние). Но при перерисовке необычного существа для новых иллюстраций жест и поза могли воспроизводиться механически, и связь с сюжетом терялась. Вихры и бороды указывают скорее на демонизм, чуждость средневековому читателю всех этих странных народов, тогда как их жесты благочестивы — вероятно, потому, что в историях, для которых делались их изображения, кто-то из знаковых персонажей вступал с ними в контакт: если не вездесущий Александр Македонский, то христианские проповедники. Кажется, позитивный посыл, заключенный в жесте иппокентавра, подразумевается и в тексте «Букваря» (1693) Кариона Истомина: по крайней мере, это «созданно животно» характеризуется в контексте тезиса о хвале Творца всякой тварью.

Толпа сатиров среди диких народов. Сборник, XVIII в.

Чудовища в качестве действующих лиц жития христианского святого (дивные существа, но не демоны, скорее помощники) — явление поистине чудесное. В XVII в. кентавр и сатир потихоньку начинают исчезать из жития Павла Фивейского, чтобы не сбивать народ с толку неоднозначными персонажами (в поздних рассказах Антоний встречал лишь диких зверей). Но все-таки и в древности появление этих чудовищ закономерно смущало авторов, поэтому они использовали исторический довод в качестве доказательства своих слов. Раз все приключившееся с Антонием Великим было на самом деле, то чудищам обеспечена долгая жизнь.

Кентавроиды с типовыми жестами из сочинений о мире и букварей XVII–XVIII в.

О сем же звере да никто же мнит неверно быти, зане и при царе Констянтии в Александрии явися видение всему народу: его же тело умершу осолися, да не скоро согинет, и к царю в Антиохию послася.

↓

…сие животно при царе Конст<а>нтине, или диво сатир жив, во Александрию приведен бысть в великое всему народу удивление; егда же издше, тело его, да не абие согниет, солию осолиша и во Антиохию для ведома к царю послаша.

Конрад Ликостен (XVI в.) утверждал, что и сам «дохтор святый» Иероним видел сатира: низкорослого человечка с длинным носом, козлиными ногами, рогатого, страшного. Якобы Иероним Стридонский присутствовал при встрече Антония и сатира. Антоний перекрестился, но чудище не исчезло, а объяснило, что оно собой представляет, и посетовало, что язычники обзывают его народ дикими людьми (по крайней мере, так это понял русский переводчик).

…дохтор святый Иероним о тех людех пишет: видел человека — невелика, з долгим носом, у него и чело страшно, и роги на главе — которой до пояса человек, а от пояса козел. А святый отец Антоний тут же был и, прекрестився, того чюда спросил, кто он таков есть. И он отказал: аз-де смертен — един, которые живут на пустых местех, и поганые люди за посмех нас дикими людми зовут…

Уже в Античности, когда чудовища были «разжалованы» из мифологических существ в дикари и игру природы, стали появляться рассказы о том, как реальные исторические лица сталкиваются с ними в виде трофеев, предзнаменований, подарков. Обычная земная женщина могла ни с того ни с сего родить неведому зверюшку, что толковалось как дурной знак для действующего правителя. В VII книге «Естественной истории» Плиния Старшего (I в.) помещены рассказы о странных народах и странных младенцах — например, как в Египте родился и сразу погиб кентавр, тело которого законсервировали при помощи меда и доставили Цезарю Клавдию. «Сравнительные жизнеописания» (I–II вв.) Плутарха содержат рассказ о поимке сатира легионерами Суллы. Известное сочинение «Рассказы о диковинах» с изложением природных и исторических казусов приписывают Аристотелю. В древности существовало целое направление по собиранию в тексте любопытных фактов, впоследствии названное парадоксографией [53: 152–153]. Еще в Античности удивительные сюжеты странствовали по авторским текстам и собирались в околонаучные своды знаний.

В Средние века авторы продолжают собирать истории о рождении диковинных существ, да и сами причудливые животные оказываются предметами коллекционирования [44] в виде чучел, препаратов, статуэток-имитаций (часто, конечно, фальсификаций) и рисунков. Подобный интерес возникает в России XVIII в., благодаря чему в Петербурге открывается Кунсткамера. Под влиянием этого интереса к причудливым явлениям все на свете смешивается: недавно открытые обезьяны соотносятся с сатирами, фантастические изображения толкуются с рациональных позиций (как реально существующие и жизнеспособные животные), откровенно сатирические произведения (например, о том, как изловили чудище, похожее на епископа или императора) при переходе в другую культуру принимаются за реальные новости о монстрах и т. д. Кентавры и сатиры то и дело появляются среди диковинок. И один из таких рассказов «пристраивается» к рассказу о странствиях Антония Великого (вероятно, эта связка возникает у Иеронима Стридонского), хотя в русских рукописях факты чужой истории искажаются. Царь Констанций превращается в более понятного Константина, который якобы был современником погибшего и забальзамированного сатира. Это свидетельство становится доказательством существования сатиров на насколько веков. Даже исчезнув из жития, оно все еще оставалось в сборниках о животных, откуда наверняка попало и в «Книгу естествословную».

Сатир. Лубок, XVIII в.

Во второй половине XVIII в. подобные рассказы отправляются в развлекательную литературу. Забавные лубочные листы содержат красочные изображения и описания всяких заморских диковинок (нередко почему-то из Барселоны). Лубок с сатиром, с одной стороны, изображает очередного уродца: его шуточное, раешное описание, в котором значительно преумножена монструозность существа, составляется по картинке (а само изображение, видимо, имеет западноевропейский источник). С другой стороны, этот «народный» сатир все больше напоминает кота (хотя и очень крупного), о чем говорит и его описание, и особая