Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Елисеева

Пока императрице читали вслух, она занималась «ручной работой»: вышивала, вязала или шила по канве. «Я вяжу теперь одеяло для моего друга Томаса, — писала Екатерина 3 августа 1774 года Гримму, — которое генерал Потемкин собирается у него украсть»[179]. Помимо покрывала для собачки, были и чулки и чепчики для внуков. Государыню не смущало то, что с иголкой и пяльцами в руках она напоминает простую сельскую барыню. «Что мне делать? — говорила Екатерина. — Мадемуазель Кардель более меня ничему не выучила. Эта моя гофмейстерина была старосветская француженка. Она не худо приготовила меня для замужества в нашем соседстве. Но, право, ни девица Кардель, ни я сама не ожидали всего этого».

Под «всем этим» следует понимать управление империей. Конечно же Екатерина кокетничала и трунила над собой. Позднее императрица признавалась, что именно Элизабет Кардель пристрастила ее к чтению: «У Бабет было своеобразное средство усаживать меня за работу: она любила читать; по окончании моих уроков она, если была мною довольна, читала вслух; если нет, читала про себя; для меня было большим огорчением, когда она не делала мне чести допускать меня к своему чтению»[180].

В «Записках» государыня отдавала должное уму и сердцу своей воспитательницы: «смею сказать, образцу добродетели и благоразумия… Было бы желательно, чтобы могли всегда найти подобную при всех детях». Полагаем, что, подыскивая достойную гофмейстерину для внучек, Екатерина держала перед глазами именно образ незабвенной «Бабет», научившей ее сочетать упражнения для ума с простой домашней работой. Такую даму государыня нашла в лице Шарлотты Карловны Ливен, небогатой лифляндской дворянки, отлично воспитавшей своих детей. Впоследствии у царской семьи не было случая раскаиваться в этом выборе.

«Каменная лихорадка»

Однако всякому дамскому рукоделию Екатерина предпочитала слепки с камей. На этом многолетнем хобби следует остановиться подробнее, так как оно захватило не одну государыню, а, как водится, двор, свет и всех, кто мог себе позволить дорогое увлечение.

В детстве Екатерине очень хотелось заниматься живописью. Позднее она сожалела об упущенных возможностях: «Я охотно писала бы и рисовала; меня почти не научили рисовать за неимением учителя»[181]. В течение всего царствования императрица собирала разнообразные коллекции — книжные, живописные, минералогические. Но настоящей ее страстью стали «резные камни», что вполне соответствовало вкусу века.

Их принято было называть «антиками», вне зависимости от того, в какую историческую эпоху они создавались[182]. Коллекция Екатерины положила начало собиранию гемм русскими вельможами. В конце XVIII — первой половине XIX века это превратилось почти в повальное, как тогда говорили «записное», увлечение аристократии. Ныне Эрмитаж включает собрания Строгановых, Шуваловых, Нелидовых, Юсуповых, заложенные именно в екатерининское время.

Еще в начале царствования, в 1763 году, в Кунсткамере хранилось всего 150 камей и им не придавали серьезного значения. Императрица даже была разочарована, приобретя в 1779 году знаменитую камею «Персей и Андромеда», которая перед этим оказалась не по карману испанскому королю. «Каким, однако, хламом восхищаются порой знатоки!»[183] — писала Екатерина барону Гримму. Задетая за живое собственным непониманием предмета новой европейской мании, государыня занялась самообразованием. Вскоре она уже неплохо разбиралась в вопросе. В 80-е годы по ее заказу в Россию были доставлены 16 тысяч слепков с «резных камней», созданных на мануфактуре шотландца Д. Тасси. Их сопровождали научные описания Р. Э. Распе, больше известного современному читателю, как автор «Приключений барона Мюнхгаузена». Археолог и собиратель, он составил объемный труд «Каталог всех европейских кабинетов гемм», с которым и познакомилась Екатерина[184].

Страстными любителями «антиков» были два фаворита императрицы А. Д. Ланской и А. М. Дмитриев-Мамонов. Они во многом спровоцировали в ней азарт коллекционера. В 1782 году Екатерина, по рекомендации княгини Дашковой, купила собрание шотландского художника Д. Баэрса, 25 лет приобретавшего в Риме произведения искусства. Камеи привозились из Англии, Франции и Италии. В 80-е — начале 90-х годов коллекция значительно пополнилась за счет французского собрания д’Эннери, английского — лорда А. Перси, венского — нумизмата И. Франца, хранителя Венского кабинета древностей. В 1787 году в Россию прибыло полторы тысячи гемм — так называемая коллекция Орлеанского дома, собиравшаяся несколькими поколениями принцев. После Французской революции множество «резных камней» хлынуло в Петербург из разоренных коллекций эмигрантов. Государыня охотно приобретала их, называя свою страсть «обжорством» или «каменной лихорадкой».

Ланской обратил внимание Екатерины на то, что камни Сибири и Урала могут быть использованы для резки современных гемм. В результате были созданы Колывановская и Екатеринбургская императорские фабрики «каменного художества». Императрица собственноручно делала оттиски из папье-маше, ее невестка Мария Федоровна успешно обучилась резьбе, выполнив портреты свекрови и супруга. Известен портрет Екатерины, вырезанный Мамоновым. В медальном классе Академии художеств было открыто отделение «резьбы по крепким камням» — аквамарину, сапфиру, изумруду — им руководил немецкий мастер И. К. Эгер[185]. Золотая брошь его работы хранится сейчас в Алмазном фонде. В нее вставлен крупный изумруд 36 карат с резным портретом императрицы.

«Одному Богу известно, — писала Екатерина барону Гримму, — сколько радости дается общением со всем этим, какой в них заключен источник всяких познаний»[186]. В 1784 году она поручила дворцовому библиотекарю А. И. Лужкову составить описание коллекции. Систематизация заняла десять лет. По завершении его труда императрица с удовлетворением сообщала корреспонденту: «Все расположено в систематическом порядке, начиная с египтян, и проходит затем через все мифологии и истории легендарные и не легендарные вплоть до наших дней»[187]. Через год не без хвастовства она добавляла: «Все собрания Европы, по сравнению с нашим, представляют собой лишь детские затеи».

Для подобной самоуверенности у Екатерины были основания. Ее коллекция к 1795 году насчитывала 10 тысяч «антиков» и еще 34 тысячи слепков. Эту «бездну», как именовала ее императрица, пришлось перевезти в новое здание Эрмитажа. Под нее отвели пять шкафов-кабинетов красного дерева по сто ящиков каждый. В «Завещании» государыня отдавала свое собрание внуку Александру[188]. В связи с этим подарком современная московская исследовательница Е. Н. Гореликова-Голенко справедливо отмечала: «Если поверить, что человек в такие минуты думает о главном, мы можем оценить значимость для Екатерины ее камней и антиков»[189].

Увлечение из Зимнего перекочевало во дворцы других вельмож. Одной из первых русских собирательниц была княгиня Дашкова. Во время длительного заграничного путешествия она информировала императрицу обо всех примечательных вещах, которые встретились ей по пути. Так, посетив ризницу Мадонны в Лоретто, княгиня описывала собранные там богатства: великолепные изумруды, присланные испанским монархом, драгоценные регалии шведской королевы Кристины, которые та пожертвовала Пресвятой Деве, отрекшись от престола и переехав в Италию.

Самой Дашковой принадлежал крупный опал королевы Кристины, который купил Н. И. Панин, будучи в молодые годы послом в Стокгольме, а затем подарил племяннице. По прошествии многих лет княгиня в знак дружбы передала камень Марте Вильмот[190]. Кристина Шведская — одна из первых августейших последовательниц просветительской философии, ранний вариант «мудреца на троне». Поэтому ее вещи — драгоценности, камеи, перстни — имели в глазах образованной дамы XVIII века особый смысл.

Как и Екатерина, Дашкова увлекалась собиранием гемм. В Риме она взяла для себя и своих детей несколько уроков гравирования и вечерами много занималась с резцом[191]. Став в Петербурге директором Академии наук, княгиня организовала общедоступные публичные лекции по основным отраслям знания. Важное место в программе занимала минералогия, которую читал профессор В. М. Севергин. Для наглядности Дашкова передала ему одну из личных коллекций минералов. Большим собранием «ископаемых минералов и раковин», найденных на Урале, владел старинный знакомец княгини — П. Г. Демидов, который даже подарил кое-что из раритетов Дени Дидро во время его приезда в Москву в 1773 году[192].

Прогулки