Лига запуганных мужчин - Рекс Стаут

— В общем, я скумекал такую вещь. Недели две назад Чейпина прижали копы. Что если он пронюхал о том, что у него могут устроить шмон, а дома у него было кое-что, чему не следовало бы попадаться им на глаза? Он мог придумать множество вещей; а одна из них — это завернуть эту штуку в бумагу и отдать на сохранение своим знакомым в книжную лавку. Это такое же надежное место, как и любое другое. Короче, я решил, что я так люблю Чейпина, что могу оказать ему услугу и позаботиться о его пакете. В лавке с писчебумажными товарами я купил конверт, отправился в некую контору по торговле недвижимостью и попросил у них разрешения написать кое-что на их пишущей машинке. Там я настукал миленькое послание в эту книжную лавку. На фотографии с автографом я обратил внимание на его подпись, и она у меня совсем неплохо получилась. Но я все же побоялся посылать за пакетом сразу же после того, как я там был и они о нем упоминали. Я решил подождать до ленча. А несколько минут назад я поймал одного мальчишку и послал его с этим посланием в книжную лавку. И что вы думаете — сработало, они отдали ему этот пакет. — Орри указал кивком в направлении стола. — Вот он тут.

Я встал и снова вынул нож, но Вульф остановил меня.

— Нет. Лучше развяжи.

Я принялся развязывать шнурок. Орри потер рукой лоб и заявил:

— Боже, если окажется, что там всего лишь катушка для спиннинга, или лампочка, или еще что-то в этом роде, вам придется дать мне стаканчик. Это единственное, что помогает мне преодолеть невезуху.

— Между прочим, есть надежда, что мы обнаружим комплект шрифта к пишущей машинке, — вмешался я. — Или любовное письмо от миссис Бертон, а? С этим узлом ничего не получается. Он явно не хочет, чтобы его развязывали ни я, ни кто-либо еще. И даже если бы я совершил чудо и развязал его, я никогда не смог бы завязать его тем же способом. — Я снова вытащил нож и посмотрел на Вульфа. Он кивнул, и я перерезал бечевку.

Я развернул несколько слоев бумаги. Это оказался вовсе не чемодан. Это была продолговатая шкатулка из светло-коричневой телячьей кожи, сделанная на заказ, с изящным тисненым узором по углам. Первоклассная вещь. Орри охнул:

— Господи Боже, да за такое меня могут упечь, как за приличную кражу!

Вульф скомандовал мне: «Продолжай», однако сам даже не встал, чтобы взглянуть на нее.

— Не могу, она заперта.

— Ну и что?

Я подошел к сейфу и, вынув из него несколько связок своих ключей, вернулся к шкатулке и начал пробовать один ключ за другим. Замок был довольно простой, через пару минут я его открыл. Я отложил в сторону ключи и поднял крышку. Орри встал и заглянул в нее вместе со мной. Несколько секунд мы молчали, а потом посмотрели друг на друга. Никогда еще я не видел Орри таким разочарованным.

Вульф спросил:

— Пустая?

— Нет, сэр. Придется нам выдать Орри стаканчик. Это не его, это ее. Я имею в виду Дору Чейпин. Это ее шкатулка для перчаток, чулок, а возможно, и других деталей туалета.

— В самом деле? — К моему величайшему удивлению Вульфа это заинтриговало. Он втягивал и вытягивал губы и даже попытался встать. Он привстал, а я пододвинул к нему шкатулку.

— В самом деле! Подозреваю, что… конечно, так и должно быть. Арчи, будь любезен, вынь все это и разложи на столе. Вот здесь, я тебе помогу. Нет, Орри, вам пришлось бы вначале вымыть руки. Смотрите-ка, тут и совсем интимные предметы! Но по бо́льшей части чулки и перчатки. Не так грубо, Арчи, побольше уважения, ведь то, что мы с тобой сейчас раскладываем на столе — не что иное, как человеческая душа! По этим предметам мы можем определить различные ее стороны — например, ты обратил внимание на эти перчатки? Они различаются по цвету и материалу, но размер один и тот же. Среди двадцати или даже больше пар — ни одного исключения. Можно ли ожидать большей преданности и верности? «О, если бы я был ее перчаткой, чтобы коснуться мне ее щеки!» Только для Ромео это был всего лишь риторический оборот, в то время как для Пола Чейпина перчатка — действительно настоящее сокровище, более того, у него нет никакой надежды, ни сладкой, ни горькой. Но, если подумать, такова вся жизнь — безрассудное и напрасное брожение материи, которое изначально должно было покорить космос, даже не затронув его. А теперь мы, к сожалению, оказались в центре самого страшного хаоса, и единственное, что нам пришло в голову, чтобы сделать жизнь более приемлемой, — это перестроиться и прорубить себе самую большую просеку туда, куда ведет нас наш разум. Однако мы не должны позволять сбить себя с толку, замечая только одну сторону какого-либо явления, а остальные оставлять без внимания, это значило бы перечеркнуть их. В данном случае, например, мы не можем не обратить внимания на тот факт, что все эти предметы сделаны из дорогого материала, штучной работы, и доктору Бертону они обошлись долларов этак в триста, поэтому он вправе был ожидать, что их будут и дальше носить. В самом деле, некоторые из них практически совершенно новые. С другой стороны…

Орри снова уселся и только таращил на него глаза. Я перебил его:

— А Бертон-то здесь при чем? Я спрашиваю прямо и открыто.

Вульф еще немного покопался в перчатках, а затем поднял вверх чулок и начал рассматривать его на свет. Глядя на то, как он обращается с дамским бельем, как будто он что-то в нем понимает, я еще раз получил представление о мере его нескромности. Он посмотрел на свет и другие чулки, деликатно опустил их обратно на стол, вынул из кармана платок и старательно вытер руки — пальцы и ладони. Потом снова сел в кресло.

— Читай англосаксонских поэтов, Арчи. Ромео был англичанином, что бы там ни утверждала география. Я не стараюсь вас одурачить, я просто придерживаюсь традиции.

— Отлично. Ну а как сюда попал Бертон?

— Я же сказал: он платил по счетам. За все эти предметы заплатил он, а носила их его жена Дора Риттер, в замужестве Чейпин, присвоила их, а Пол Чейпин хранил их как сокровище.

— Откуда вы все это знаете?

— А как же мне не знать? Все это ношеные вещи Пол Чейпин хранит их в элегантной запертой шкатулке, а в минуту опасности сам относит их в надежное место, подальше от нежелательных любопытных глаз. Ты же видел, какие крупные руки у Доры Чейпин, и посмотри на эти перчатки — они ей не принадлежат. В понедельник ты слышал об истории любви Пола Чейпина к женщине, которая ныне жена доктора Бертона. Ты знаешь, что Дора Чейпин, тогда еще Риттер, была много лет служанкой у миссис Бертон и что до сих пор она время от времени приходит к ней, по меньшей мере раз в неделю, чтобы ее причесать. Полагаю, что только безнадежный глупец, зная все эти факты…

— Да, сэр. О’кей, с глупцом я согласен. Но Доре-то зачем было их красть? Возможно, что их стибрил сам Чейпин.

— Возможно, хотя маловероятно. Он же не снимал чулки с ее ног, и сомневаюсь, что он смог бы разобраться в ее гардеробе. Преданная Дора…

— Преданная? Кому? Миссис Бертон, у которой она таскала вещички?

— Но, Арчи, ты же видел Дору. Разве ты не считаешь, что у нее тоже может быть своя слабость? Каждый второй человек может быть предан своему работодателю, такой преданностью отличаются миллионы людей, ежедневно, неустанно, но в данном случае мы имеем дело с одним из самых необычайных и самых дурацких проявлений верности. И нам даже нет смысла предполагать, якобы в Дориной груди проснулась вдруг волна сочувствия, когда она увидела страстные мучения романтического сердца искалеченного мужчины. Я бы скорее поверил, что речь могла идти о совершенно нормальной и порядочной сделке. Пол Чейпин предложил ей деньги за то, чтобы она принесла ему пару перчаток, которые носила его недоступная любимая, и заплатил ей. Боюсь, однако, что дело обстоит иначе. Я видел Дору и подозреваю, что она посвятила себя служению романтической любви — и в этом заключается ее верность. Этим, возможно, объясняется и то, почему она продолжает навещать миссис Бертон, хотя не обязана больше этого делать, поскольку ее замужество практически освободило ее от этой необходимости. Нет сомнения, что время от времени она добавляет в коллекцию новые экземпляры. Какое счастье для Чейпина! По первому же требованию он получает запах своей любимой, интимную ткань, которая касалась кожи той, кого он боготворит, более того, пальцы, которые всего час назад играли с ее волосами, теперь подают ему вечерний кофе. Ежедневно он ощущает все, даже самые деликатные ассоциации с предметом своей страсти, полностью избегая при этом неизбежных каждодневных контактов, которые обычно придают подобным наслаждениям сомнительную ценность. Таковы преимущества той особой жажды, которая называется чувственной. Правда, ограничившись коллекционированием перчаток и чулок в кожаные шкатулки, человечество не смогло бы выжить, но биологические проблемы — это уже иная сфера.

— Ага, это я на фронте знал одного парня, — отозвался Орри Кэтер, — так тот каждый раз перед сном вытаскивал платочек своей девушки и целовал его. Как-то раз я его у него стибрил из кармана куртки, и мы на него кое-что вылили. Слышали бы вы его, когда в тот вечер он сунул туда свой шнобель. Так он его сжег! А потом лег и ревел — вот такой это был чудак.