Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин - Андрей Добров

–  Какого рода консультация вам нужна? – спросил Войнаровский.

Было понятно, что он с удовольствием заполучит знаменитость в качестве клиента – это послужило бы ему хорошей рекламой для врачебной практики.

–  Видите ли, – признался Шаляпин. – В последнее время меня иногда донимают боли в горле. Не сказать, чтобы сильно. Возможно, вообще в этом нет ничего страшного, но я – певец. И потому обращаю внимание даже на такие мелочи. Голос – это мой главный инструмент. Понимаете?

–  Конечно! – с жаром ответил Войнаровский. – Почту за честь! Вы совершенно правильно делаете, что обращаетесь к специалисту. Знаете ли вы, что иногда простая боль в горле может означать опасное заболевание? Вы курите?

–  Да.

–  Много?

Шаляпин замялся:

–  Когда как.

–  Коробку папирос в день выкуриваете?

–  Бывает и больше.

–  Ага! – сказал Войнаровский. – Вот видите! Вам надобно пройти исследование у меня. Не откладывая. Я не хочу, чтобы Россия лишилась своего лучшего голоса.

Шаляпин немного побледнел:

–  Вы считаете, это может быть серьезно?

–  Не могу ничего утверждать, прежде чем вас не посмотрю.

–  Тогда я готов прямо сейчас, если вам это удобно.

–  Несомненно, – кивнул Войнаровский. – Пойдемте! Меня ждет карета – поедем сразу ко мне, не будем терять времени!

Стоя на улице, я посмотрел вслед карете доктора, увозившей Федора Ивановича, потом кликнул извозчику и поехал за ними – в Пушкарев переулок.

Ждать пришлось долго – больше часа. Я не мог даже отбежать на Сретенку, чтобы выпить чая и съесть что-нибудь – боялся упустить Шаляпина. За это время в воздухе сгустился туман, и я с трудом различал дверь подъезда профессора. Наконец Шаляпин вышел. Он увидел меня и, еле заметно кивнув, начал спускаться в сторону Цветного. Сначала я шел за ним, а потом, убедившись, что дом Войнаровского уже скрылся в тумане, догнал певца.

–  Федор Иванович! Я краем уха слышал ваш разговор с профессором в лектории. У вас правда болит горло? – с тревогой спросил я.

Шаляпин остановился и расхохотался:

–  Горло? Конечно нет! Никогда не болело! Что вы, Владимир Алексеевич, я здоров как бык!

–  Слава богу!

–  Но хороший повод проникнуть в дом Войнаровского, правда?

Я энергично кивнул:

–  Вы осмотрели квартиру?

–  В подробности! Профессор лично провел экскурсию. Показал мне и кабинет, и даже свою частную операционную. Знаете, у него есть и операционная – прямо в квартире, представляете?

–  А какие-нибудь следы мальчиков? Запертые двери? Может, он их содержит где-то у себя, а вам не показал?

–  Нет, – покачал головой Шаляпин. – Невозможно. Операционная есть, и я вполне могу представить, что именно там он удалял им связки. – Певец поежился. – Но самих мальчиков он содержит не в доме.

Мы пешком дошли до флигеля Шаляпина. Пока он заваривал кофе, я сидел в кресле и молча изучал записи, сделанные во время диспута.

–  Если это действительно тот, кто нам нужен, то где же он держит детей? – спросил певец, усаживаясь напротив.

–  Вы пропустили почти весь диспут, а ведь Войнаровский на нем совершенно точно дал понять где, – ответил я. – Его главная мысль заключалась в том, что на природе человеческий организм восстанавливается намного быстрей. Теперь понятно, про результаты какого эксперимента он говорил…

–  Но кто их туда отвозит?

Я пожал плечами:

–  Или сам Войнаровский, или его поставщик – Воробьев. Но как? Завтра постараюсь выяснить.

Мы еще немного поговорили, а потом я поехал к себе в Столешников, думая, как сильно я уже испытываю стоическое терпение Маши, моей жены.

15

Голицыно

На следующее утро наконец выглянуло солнце; правда, тепла от него уже почти не шло, так что я оделся поплотнее и поехал на Остоженку. Пусть и не хотелось вмешивать в это дело посторонних, однако сам я мог бы и не справиться со слишком большим объемом работы.

В Российской империи тогда уголовным сыском официально занималось МВД. Политический сыск вели Охранные отделения. Но обыватели не очень-то доверяли полиции, и потому в газетах можно было встретить объявления частных детективных агентств. Конечно, до американского агентства Пинкертона им было как от Земли до Луны, но мне и не нужны были их мозги – только ноги. Хотя правительство с большим неудовольствием наблюдало за их деятельностью, сделать оно ничего не могло – агентства проходили по линии обществ взаимопомощи и свою бухгалтерию вели на основе добровольных пожертвований, а вовсе не платы за работу. Обычно они занимались разоблачением неверных супругов, поиском домашних питомцев и наблюдением за прислугой. Однако этим не ограничивались.

Как раз на Остоженке располагалась контора под названием «Ваш Ангел-хранитель» с широким штатом частных филеров, многие из которых по тем или иным причинам ушли из Охранного отделения – кто в силу возраста, а кто и из-за нечистоплотности, несмотря на строгий отбор сотрудников, который тогда был в охранке. Старики, как правило, занимались обучением новичков основам слежки. Бывало, что и молодые «ангелы» переходили работать в охранку, но очень редко – МВД проверяло их с особой строгостью, потому как методы охранки и частных филеров иногда отличались очень резко.

У двери дома, который был мне нужен, висела скромная табличка с одним только названием агентства. Войдя в полутемный коридор, я увидел справа небольшую каморку, дверь которой была снята с петель, чтобы не загораживать обзор. За столом сидел пожилой мужчина в старомодном сюртуке и широком строгом галстуке. Цепким взглядом он прошелся по моей фигуре и вежливо спросил, что мне надобно.

–  Меня зовут Владимир Гиляровский. Хочу поговорить с Петром Петровичем.

– У вас назначена встреча?

–  Нет. Но мы старые знакомцы, и я думаю, он меня примет прямо сейчас.

–  Подождите, пожалуйста, я справлюсь, на месте ли он.

Пожилой филер встал и прошел мимо меня, скрывшись за поворотом коридора. Впрочем, ждать пришлось недолго – он вернулся и проводил меня к нужной двери, в которую я и вошел.

Кабинет хозяина «ангелов» был очень небольшим, я бы даже сказал тесным. Стол с аккуратными стопками бумаги, большое бюро с ящичками, помеченными литерами, – картотека, и окно, забранное снаружи решеткой. Вот и все, если не считать большой карты Москвы, висевшей за спиной человека, сидевшего за столом. Это и был Петр Петрович Арцаков.

История его была занятной и, наверное, заслуживала бы целой книги, которая наверняка понравилась бы читателю. Вот только сам Арцаков старался держаться в тени. Нас не связывала никакая дружба, но мы были знакомы несколько лет, пересекаясь время от времени в цирке, заядлым любителем которого был главный «ангел». Именно там мы и познакомились, выяснив, что оба когда-то работали на этой стезе. Арцаков был в молодости борцом, выступал под именем Махмуд-оглы и представлял собой беглого янычара, выходя на арену для схваток с другими борцами. Боролись они скорее на публику, чем всерьез, ставя целью зрелищность схватки. Тем не менее борцом Арцаков был неплохим, имел широченные плечи и толстые руки. Однажды во время борьбы соперник случайно повредил ему руку – сломал в двух местах при неудачном броске. После этого Арцаков был вынужден оставить борьбу, некоторое время еще работал помощником дрессировщика, а потом ушел и основал артель охранников – телохранителей, которых купцы подряжали при перевозке крупных сумм денег. Из этой артели и выросло его агентство. Говорили, что кроме охраны и сыска «ангелы» Арцакова промышляют выбиванием денег из должников. И якобы это было основным источником дохода. «Ангелы» ходили в черных пальто или костюмах, в одинаковых, почти форменных котелках.

–  Владимир Алексеевич! Здорово! – поприветствовал меня Арцаков. – Сколько лет, сколько зим! Садись!

Он указал на стул перед собой.

–  Ты ведь здесь никогда не бывал? – спросил Петр Петрович. – По нужде или так?

–  По нужде.

–  Разве тебя обидел кто? Тебя ведь обидишь! – засмеялся Арцаков. – Читал твои книги, читал. «Трущобные люди» – шедевр! Правда, есть у меня к автору несколько замечаний…

–  Какие же?

–  Знаешь, Владимир Алексеевич, не в обиду тебе будь сказано, но сдается мне, перемудрил ты.

–  Чего же перемудрил? – удивился я.

–  Уж больно все у тебя плохо и безысходно.

–  А разве не так?

Арцаков потыкал толстым пальцем с аккуратно отгрызенным ногтем в столешницу, как бы стараясь сформулировать свои мысли помягче.

–  Оно, конечно, тебе видней как писателю. Только вот читал я тебя, и так всё у тебя черным-черно. Как будто и рассвета никогда над миром не встает. Одна грязь да несчастья.

–  А разве не так?

Арцаков вынул из стола чистую пепельницу и початую коробку папирос «Нарзан».

–  Ты, кажется, не курил? – спросил он.