Червоточина - Андрей Буторин

– Ой, не верю я в это, – нерешительно махнула рукой жена. – Может, мне и правда привиделось. Думаю ведь все время об одном, вот и…

– Ты знаешь, – посмотрел на супругу Бессонов, – был у меня в детстве такой случай… Мне тогда и семи лет не исполнилось, в школу я точно еще не ходил. Привезли меня родители в первый раз в деревню к бабушке. Помню, что нас до места на телеге довезли. Там и сейчас-то этот вид транспорта в ходу, а уж тогда – самым наипервейшим считался. Но суть не в этом. В общем, заехали мы в деревню, я головой верчу – интересно, внове все для городского мальчишки. Ну, чем еще в тот день занимался, не помню – может, и сразу спать лег. А только утром проснулся, вышел во двор, смотрю на деревню и ничего понять не могу… Другая деревня передо мной! Зеркально вчерашней расположенная!.. Точно помню, что вот эти дома с другой стороны были, а не с этой, что конюшня не справа стояла, а слева, а дорога как раз справа тянулась, а не так, как сейчас… Вот и не знаю теперь, что со мной тогда было, куда я на самом деле попал. Такой вот хард-рок.

– Ты хочешь сказать, что переместился тогда в другое измерение? – улыбнулась Зоя Валерьевна. – Что на самом деле ты выходец из другого мира?

– Не знаю я, – серьезным тоном ответил Бессонов. – Но случай такой был, факт.

Зоя Валерьевна вздохнула.

– Да пусть бы Коленька хоть и в параллельный мир попал, только бы знать, что жив он…

– Он жив! – подхватился Геннадий Николаевич. – Ты ведь его видела! Да и… – Бессонов хотел рассказать про Зоино гадание, но осекся. Даже сам не понял – почему. Словно вину перед женой почувствовал, что с бывшей возлюбленной встречался. «Да с какой еще возлюбленной! – разозлился он на себя. – Ты еще скажи – с любовницей!» И будто назло себе сказал: – Я ведь сейчас знаешь у кого был? У своей давней-предавней коллеги. Ее тоже Зоей зовут.

Супруга едва заметно вздрогнула и посмотрела на мужа вроде бы с обычным интересом – мол, да, слушаю, рассказывай дальше, – но Геннадий Николаевич заметил во взгляде жены искорку тревоги, которую вполне можно было принять и за ревность.

– Мы с ней уже лет тридцать не виделись, – словно оправдываясь, заговорил Бессонов. – Я даже не знал, что она в наш город вернулась. Но самое-то интересное, что я ведь не просто так к ней в гости пошел! Нам в милиции ее адрес дали. Дескать, такая-то вот подавала заявление о пропаже дочери. И есть очень большая вероятность, что эта девушка ехала в той же самой маршрутке, что и Нича!..

– Да?! – ахнула Зоя Валерьевна. Теперь уж все намеки на ревность в ее взгляде рассеялись. – И что она тебе рассказала?..

– Ты понимаешь… – замялся Бессонов. – Она гадать умеет.

– И что же? Что?!

– Да не шуми ты!.. Ну, не верю я в гадания эти…

– А в параллельные миры веришь?!. Говори, что она тебе нагадала! Быстро говори, не мучай меня!..

Зоя Валерьевна готова была заплакать, и Геннадий Николаевич поспешно выпалил:

– Да хорошо она нагадала, хорошо, Зоюшка!.. Что жив-здоров Нича, что он вроде как далеко сейчас, но в то же время и близко.

– А еще?..

– Да вроде и все… – пожал плечами Бессонов. – Ну, то еще, что Колька наш сейчас с ее дочерью вместе. И… – тут он замолчал, подумав, что остальное уж точно к делу не относится и вообще чушь на постном масле. Но от супруги не так-то просто было что-либо утаить.

– Что «и»? – сурово спросила она. – Что? Говори же!.. Ну, почему тебе так нравится меня мучить?!

– Да не нравится мне… То есть не мучаю я тебя. Просто… Ну ерунда там дальше. Хард-рок полнейший. Вроде как Нича и дальше с ее Соней будет. То есть навсегда.

– Где навсегда? – ахнула и схватилась за щеки супруга. – Там?!

– Да не там, а вообще. В принципе, – поморщился Геннадий Николаевич. – Я же говорю – чушь.

– А может – судьба, – неожиданно спокойным голосом возразила жена.

3

Нича осторожно, готовый в любой миг отпрянуть, толкнул дверь, ведущую из тамбура в вагон. Подождав пару секунд, открыл ее шире. Никто из вагона не выскочил, ничья когтистая лапа оттуда не высунулась, никаких прочих беспорядков не возникло. Вагон вел себя тихо и мирно, как порядочному вагону и полагается. Если бы еще и попал в него Нича, как полагается – с вокзального перрона, а не через квартирную дверь, то можно было перестать волноваться и нервничать. А пока не получалось. Хоть Нича и постарался взять себя в руки.

Вагон оказался купейным. Проем, за которым начинался пассажирский блок, призывно манил Ничу распахнутой дверью, но сначала он решил заглянуть в купе проводников. Не то чтобы он ждал там кого-то увидеть – скорее, наоборот, хотел убедиться, что там никого нет. Проблем и без этого хватало.

Как он и надеялся, ни в служебном, ни в спальном купе людей не было. Равно как волков, слонов и прочей живности. А то с одним говорящим волком уже довелось познакомиться, отчего бы танцующему слону проводником не работать? Чай, не посудная лавка!

Нича нервно хмыкнул и двинулся в проход к пассажирским купе. Остановился у первого, огляделся. Вагон, как и раньше, притворялся вполне обычным: девять купейных дверей слева; девять окон, прикрытых желтыми занавесочками, справа; в меру потертая синяя ковровая дорожка вдоль прохода. Все купе закрыты, из-за их дверей не доносится ни звука, только колеса стучат по стыкам рельсов, да Ничино сердце подыгрывает им в такт. Казалось бы, никакой угрозы нет, а страшно. И не просто страшно – жутко!..

Но стоять и бояться неизвестно чего – это еще хуже, чем видеть опасность, осознавать ее и прикидывать возможные шансы на спасение. Поэтому Нича решился и протянул ладонь к ручке первого купе. И замер. Купе лишь по счету было первым. На белом же прямоугольничке, красующемся на двери, значилась цифра 5. Нича посмотрел на соседнюю дверь. Она была пронумерована числом 15. Нича глянул дальше: 25, 35… Что за цифры украшали пятое и далее по счету купе, он отсюда не видел, но даже не подумал стаптывать ноги, чтобы уточнить. И так было ясно, что на девятой, конечной двери, чернели восьмерка с пятеркой.

Что могла означать подобная нумерация, Нича придумать не смог. Да не сильно, по правде говоря, и старался, не видел пока в этом смысла. Куда полезней, на его взгляд, было все же открыть дверь в купе. И он сделал вторую попытку.

В купе возле окна сидел мальчик. Он обернулся на звук открываемой двери, бросил равнодушный взгляд на Ничу и снова уставился в окно.

Нича плохо умел определять возраст детей, но мальчику было вряд ли больше пяти. Одет он был в клетчатую, зеленую с желтым, фланелевую рубашку, шею скрывал намотанный в два-три слоя толстый серый шарф. На макушке ребенка топорщился хохолок, взглянув на который Нича сразу почувствовал, что страх отступил. Не исчез совсем, а слегка отодвинулся, будто давал Ниче возможность перевести дух. Соберись, дескать, с силами, отвлекись, расслабься, с ребеночком потетешкайся, а вот потом-то я тебя ужо как следует попугаю!..