Маркиз Роккавердина - Луиджи Капуана

— Об этом десятилетнем мальчике, — снова заговорила Цозима.

— Что ей надо было?.. Кто она?

— Несчастная вдова Нели Казаччо.

— Но… — Маркиз умолк.

— Она умоляла: «Не надо никаких денег. Только бы хлеба ему кусок да одежды, хоть какой-нибудь одежонки. Может, возьмете его к себе, ваша милость, мальчиком на побегушках? Он смекалистый и проворный». Что я могла ответить ей? Она ни за что не хотела поверить, что я не маркиза Роккавердина!

— И она правильно поступила, — ответил он. — Что касается мальчика, нет, это невозможно, мы не можем взять его в наш дом. Его присутствие постоянно напоминало бы мне о слишком печальных вещах. Нет, нет!

— Несчастная женщина! — воскликнула баронесса.

— Дорогая тетушка! Если оказывать помощь всем, кто просит… Каждый делает что может.

— Замечу только, — снова заговорила баронесса, — что прежде мужчины были любезнее, чем сейчас. На первую просьбу синьорины — и она выделила слова «первая» и «синьорина» — никогда не ответили бы отказом. По крайней мере, пообещали бы, а потом… Известное дело, разные обстоятельства…

— Цозима, — сказал маркиз, — держу пари, что вы предпочитаете мою… нелюбезность.

— Да, — ответила она.

19

Однажды утром из-за холмов Баррезе показались тучи. Они двигались медленно, будто им было стыдно появиться после того, как они заставили себя ждать полтора года, или будто забыли дорогу в Раббато.

Теснясь, сгущаясь, наползая друг на друга, они растянулись по всему горизонту. Потом остановились.

Из окон и с балконов, выходивших в сторону Баррезе, мужчины, женщины, дети протягивали руки, призывая их, зовя, как людей, способных слышать и понимать. Из всех домишек, лепившихся вдоль склонов холма, из переулков и улиц народ стекался туда, откуда можно было своими глазами увидеть их и убедиться, что слух, мгновенно разнесшийся повсюду: «Тучи! Тучи!», не был чьей-то злой шуткой.

Площадка у замка кишела людьми всех сословий, собравшихся посмотреть на тучи как на какое-то новое и неожиданное зрелище. Так и будут они стоять там? Или разойдутся? Что мешает им двинуться дальше и пролиться дождем?

Густые, почти черные в середине и белесые по краям, они растекались, клубились, вытягивались и перемешивались, образуя темное покрывало над грядой холмов Баррезе.

— Не движутся, боятся нас, потому что мы смотрим на них, — сказал какой-то крестьянин и засмеялся.

Но никто не присоединился к нему. Все напряженно, в тревожном ожидании наблюдали, как медленно-медленно меняются, то сгущаясь, то разрежаясь, бесформенные очертания, шептали молитвы и заклинания, увещевая этих жеманниц, не решавшихся продолжить свой полет, приблизиться и пролить свое животворное сокровище — дождь — на эту землю, беспрестанно, в течение долгих месяцев изнемогающую от жажды и тысячами трещин, похожих на пересохшие рты, молящую о спасительных каплях влаги.

Потом одна из самых легких туч оторвалась от других и, словно флагманский корабль, двинулась вперед, а за нею сразу же последовали вторая, третья… И у людей, следивших за каждым их движением, слезы навернулись на глаза, и сердца их, замиравшие в тревожном ожидании, затрепетали от радости, когда они увидели, что тучи бесшумно движутся — не друг за дружкой, а все вместе — и, опускаясь все ниже от тяжести своей ноши, заполняют и затмевают собой лазурное небо.

А из-за холмов Баррезе, гонимые поднявшимся вдруг, пропитанным влагой восточным ветром, появились новые, еще более густые и темные тучи, и едва они выплывали из-за волнистой линии холмов на горизонте, как вслед за ними показывались другие, устремлялись вверх и наползали на плывущие впереди, которые ускоряли свой бег к Раббато, погружали в тень залитые солнцем поля и долины, словно вбирая в себя его золотое сияние, и приближались к протянутым им навстречу рукам, благословляющим те из них, что уже достигли Раббато и стремительно уносились дальше.

При первых же редких, крупных каплях дождя раздался крик:

— Да будет благословенно божественное провидение!

Это кричали не только несколько десятков человек, словно обезумевших от радости на площадке у замка, об этом протяжно звонили колокола всех церквей, кричал весь Раббато — из окон, с балконов, на улицах, на площадях, куда стекался народ, чтобы насладиться зрелищем замечательного проливного дождя, который все еще казался невероятным.

Никто и не подумал прятаться от ливня, всем хотелось почувствовать, как он льет прямо на непокрытую голову, на запрокинутые кверху лица, хотелось собрать в ладони эту божью благодать, неудержимо низвергавшуюся с неба, стучавшую по черепицам, наполнявшую канавы, разливавшуюся ручьями и лужами, где вздувались и лопались тысячи пузырьков, словно вода кипела.

До наступления вечера люди снова поднимались под дождем на площадку у замка, чтобы посмотреть оттуда на поля, которые пили, пили, пили и никак не могли утолить жажду! Блестели только тропинки, дорожки, проселочные дороги, образуя серебристую сеть на потемневшей почве; блестела вздувшаяся река, что извивалась вдали у подножия холмов; блестели потоки, срывавшиеся с каменистых склонов, которым воду девать было некуда, и они отсылали ее туда, где влага была нужнее.

А дождь, ровный и плотный, все лил и лил, развешивая свой огромный занавес, за которым не различить было линии, контуры и краски, размывая очертания гор и холмов, так что даже Этну можно было принять за отдаленное облако, разрешившееся дождем.

Кавалер Пергола, укрывшись зонтом, искал глазами свои небольшие угодья, едва различимые справа, слева и чуть подальше впереди. Смотрел он и в сторону Марджителло, где на фоне темной, напоенной водой земли белело здание аграрного общества со своими черными дырами оконных проемов без рам и стенами без крыши, походившее на брошенный там гниющий скелет какого-то огромного животного.

— И вы здесь, кум Санти? Ведь теперь вам уже не на что больше смотреть отсюда.

— А я и пришел посмотреть на то, чего у меня больше нет, верно говорите, ваша милость. Моим добром владеет теперь маркиз Роккавердина!

— Он же заплатил вам за него.

— Кто ж говорит, что нет. Но он отобрал его у меня почти силой. И мне пришлось приткнуться на крутом склоне Пьетранеры, а это проклятое место!

— Ну, сейчас, после такого дождя…

— Там, в Марджителло, осталось мое сердце! Вы же знаете, ваша милость, как было дело. Хотели втянуть меня в этот процесс… Потому что мы с маркизовым Рокко немного повздорили из-за границы участка на западе. Рокко — да простит ему бог — защищал интересы хозяина всеми правдами и неправдами, и что касается меня, то он был не прав.

— Вы еще не забыли об этом?

— Пока жив, всегда буду помнить!

— Вот увидите, после такого дождя даже виноградники в Пьетранере дадут урожай. Вы не прогадали, выбрав этот участок, и жалуетесь только по дурной привычке.

— Да, что и говорить, мы, бедняки, всегда не правы!

— Вот и дождь, кавалер! Каждая капля — все равно что кусок золота, падающий с неба!

— Именно так, дон Стефано!

— Наконец-то святой Исидоро смилостивился над нами!

— Вы, дон Джузеппе, разумеется, льете воду на свою мельницу, недаром же вы пономарь!

Люди бесстрашно собирались группами, не обращая внимания на то, что зонты плохо укрывали их. И если кто-то покидал площадку, то на смену ему приходило двое, трое, будто людям мало было слушать, как шумит вода в каналах, видеть, как вздуваются потоки на улицах, — они хотели насмотреться на эти поля, что пили, пили, пили и все не могли утолить жажду! Ах, этому дождю идти бы целую неделю, не прекращаясь ни на минуту! Земле надо было напиться влагой по крайней мере на три пяди в глубину!

Из дома в Марджителло инженер показал маркизу на людей, собравшихся на площадке у замка. Несмотря на завесу дождя, можно было различить черные точки, которые появлялись там вдали, перемещались с места на место, расходились в разные стороны, потом снова собирались вместе.

Даже сюда, в долину, долетал благовест всех церквей, зазвонивших при первых каплях дождя. И тут, во дворе, крестьяне и рабочие тоже безудержно ликовали, кричали и прыгали от радости, а ребятишки забавлялись, бегая по лужам и брызгаясь собранной в пригоршни водой.

Теперь же, толпясь в дверях на первом этаже, они шутя выталкивали друг друга под дождь, чтобы он окатил, как из ушата.

— Эй, ребята!.. Прекратите! — крикнул маркиз, выглянув в окно.

А ведь это веселье должно было бы радовать!

Но дождь, столь желанный, столь долгожданный, лишь опечалил его; шутки детей раздражали.

В последний раз он опять сказал Цозиме: «Нет дождя! Видите?.. Нет», и ее ответ: «А к чему спешить?» — не понравился ему. Правда, впечатление это сразу же стерлось, едва она добавила: «Марджителло не оставляет вам времени подумать о чем-нибудь другом!» И теперь, когда пошел дождь — да еще какой! — теперь, когда не осталось и этой незначительной преграды между ними, он не только не испытывал радости, но стоял у окна, с тоской уставившись на эвкалипты, — с их кривых ветвей и старых удлиненных листьев стекала вода, смывая толстый слой пыли, от которой они высохли и пожелтели, — стоял, уставившись в одну точку, и ему казалось, будто мечта, что вот-вот должна была осуществиться, быстро улетает прочь и он ничего не может поделать, не может удержать или вернуть ее.