Школа - Владимир Козлов

– Твоя Ленка как узнала, что мы день рожденья гуляем, так дала пузырь.

– А чего ты ее саму не привел? – спрашиваю я.

– Я позвал – не захотела. Ну, короче, еще по одной, – за то, чтоб не последнюю.

– А теперь – танцы! – кричит баба Йогана.

У «Ласкового» медляков нет, танцуем всей кучей, тремся между столом и шкафом. Батон уже хороший – ему меньше всех надо. Только бы не нарыгал в комнате, а то потом объясняйся с мамашей.

Я беру «фанеру» за бок. Она почти такого роста, как я. В общем, не такая она нулевая баба – это я сразу не просек. Дрыгаемся под «Белые розы», Йоган со своей сосутся.

Я говорю «фанере»:

– Пошли на балкон – покурим.

– Аи, неохота – холодно там. Давай здесь курить, а?

– Ладно, давай. Тогда пошли на кухню – поможешь мне.

– Что помочь?

– Ну, что-нибудь. Не знаю.

– Аи, неохота.

Она садится на диван покурить, я – рядом. Кладу ей руку на плечи. Она – ноль по фазе. Курит, смотрит, как Йоган со своей танцует. Я предлагаю:

– Давай еще выпьем.

Портвейн кончился, теперь и бабы пьют водяру.

– Аи, потом. Давай лучше так посидим.

– А где твоя эта? Ну, ты говорил, что снял на Пионерах? – спрашивает Йоган.

«Вот дурак, бля».

– Все, нету уже.

– Что, отъебал и кинул?

– Ну, типа того.

– Все вы, пацаны, такие – одно у вас на уме, – говорит баба Йогана.

– А что тебе не нравится? Я ж тебя не кинул.

– Потому я и иду за тебя замуж. А если б был такой гаврик, я б за тебя и не пошла. Сделала б аборт – и все.

Водяра кончилась. Йоган сидит со своей за столом, я с «фанерой» на диване, трогаю ее груди – там у нее ничего нет, один лифчик. Около нас на диване вырубился Батон. Зеня со своей и Куля курят на балконе.

– Что ты мне мозги ебешь – твои гроши, мои гроши, твоя хата, моя хата? – говорит своей Йоган.

– Никто тебе мозги не ебет. Твои сказали: даем тысячу – на свадьбу и на подарок. Где деньги?

– Все будет, не сцы, время еще есть. Ты меня заебала уже.

– Никто тебя не ебал, ты такой родился, понял?

– Отстань от меня, всегда ты все обосрешь.

– А тебя никто и не трогает. Кому такое добро нужно?

– Я щас ебну.

– Ну ебни.

– И ебну.

– И ебни. А отдача не замучает?

Я лезу «фанере» в джинсы. Они тугие, рука еле пролазит. Берусь за замок на ширинке – не открывается.

– Как ты меня уже заебала, блядь. С тобой и сходить никуда нельзя! – орет Йоган.

Пацаны приходят с балкона.

– Ладно, хватит тебе, Йоган, -говорит Зеня. – Что ты до нее доебался?

– Это она до меня доебалась, а не я до нее.

– Да успокойся ты, будь как пацан.

– А хули ты меня лечишь? Ты скажи – хули ты меня, блядь, лечишь?

Я вожусь с замком «фанеры», он не идет вниз – и все.

Баба Зени садится рядом. Она в зеленом коротком платье, сама худая, но жопа – класс, и груди здоровые. Везет некоторым.

– Отстаньте вы все от меня! – орет Йоган. – Не ебите мозги, пошли на хуй.

Он опускает голову на стол, в тарелку с объедками, и начинает ныть:

– Еб вашу мать, блядь, заебали вы меня, идите отсюда…

– Забирай его и веди домой, – говорит Куля бабе Йогана. – Давай, чешись.

– А что это ты мне указываешь?

– Никто тебе не указывает. Я тебе цивильно говорю – забирай его и уводи.

– Не, я не поняла что-то. Тебе надо – ты и уводи. Хули ты от меня хочешь?

– Ничего я от тебя не хочу. Еще раз говорю понормальному – забирай его и веди домой спать.

Йоган поднимает голову. К морде налипли кости, на лбу майонез из салата.

– Э, Куля, что ты к моей бабе лезешь?

– Никто к ней не лезет. Я говорю, чтоб забирала тебя и вела домой. Ты сначала рожу вытри.

– Ты мне не указывай, что делать, и отстань от моей бабы. Ты что, может, поебать ее хочешь?

– Не базарь.

– Нет, ты мне скажи, – ты что, поебать ее хочешь?

– С чего ты взял?

– А хули ты тогда к ней лезешь?

– Блядь, ну ты мертвого заебешь.

– Нет, ты скажи, – что ты от нее хочешь?

– Если хочешь знать, – ебал я твою бабу. Я ее пять раз ебал.

– Пиздишь.

– Говорю тебе.

– Света, он тебя ебал?

– Киньте вы этот разговор. Собирайся, пошли домой.

Я отодвигаюсь от «фанеры», откидываюсь на спинку дивана. В голове летают самолетики, вырубиться бы сейчас – чтоб ничего не видеть и не слышать. Так ведь нельзя, надо еще убраться и выкинуть бутылки от водяры, чтоб родоки не видели.

– Говорю тебе, – ебал я ее. Хочешь,– спроси у Белого. В том году еще, когда ты с ней не ходил.

– А это не считается, – говорит Йоган. – Это все давно было.

– Давно и неправда, – подает голос баба Зени.

Все хохочут.

Пол-одиннадцатого, пора расходиться.

– Останься, поможешь посуду помыть, убраться, – говорю я «фанере».

– Аи, ты знаешь, – мне еще домой ехать.

– Ну, как хочешь.

Все одеваются и выходят. Я беру бутылки, выношу в подъезд и ставлю на площадке между третьим и четвертым. Там живет Костя Баран, он лазит по всему району, собирает бутылки, а потом сдает в пункт и покупает себе чернило. Пусть ему будет подарок на мой день рождения.

Перетаскиваю из кухни тарелки с объедками и бычками. На ковре кругом раскидан горошек из салата, кости, пепел. Я все это выметаю, складываю стол, задвигаю в угол, скручиваю скатерть и кидаю на пол в ванной.

Звонок в дверь. Родоки. Батька, как всегда, на рогах, мамаша – злая.

– Ну как отпраздновал с друзьями?

– Хорошо.

Завтра – последний день перед каникулами. Я сижу дома с родоками и смотрю по телевизору старое кино про войну – «Хроника пикирующего бомбардировщика». Звонок в дверь – я поднимаюсь и иду в прихожую.

– Кто там?

В глазке – баба, лет, может, тридцать.

– А Андрей дома?

– Здесь такого нет. Андрей – на первом этаже.

– А… извините.

Наверно, бухая.Подхожу к кухонному окну. Сыплет мокрый снег, на дорожке перед домом – следы. Баба выходит из подъезда. На ней длинное черное пальто. Она идет метров пять, резко разворачивается и прет назад в подъезд. Я жду.

Звонок. Иду к двери. Она.

– А Андрей дома?

– Я же тебе сказал – здесь нет никакого Андрея, он на первом этаже.

– Сергей, почему ты так грубо разговариваешь?! – кричит из комнаты мамаша. – Ну, ошибся человек.

– Она пьяная.

– Ну, все равно. Не надо так разговаривать. Мне не нравится, что ты такой грубый.

Баба звонит опять. Я открываю дверь, выбегаю на площадку. Она высокая, выше меня. Может, потому что на каблуках.

– Я тебе сказал русским языком: Андрей на первом этаже. Чего ты сюда звонишь?

– А какая разница – Андрей, не Андрей… Ты тоже ничего. – Она смотрит на меня и лыбится. Я хватаю ее за руку и волоку вниз по лестнице.

– Пошли покажу, где твой Андрей, а сюда чтоб больше не звонила. Еще раз позвонишь – насую в пятак, поняла?

– Очень я испугалась такого красавца, как ты… – она ржет.

Мы на первом этаже, перед дверью Андрея. Она обита дерматином, но его весь порезали лезвием малые со второго подъезда.

– Вот, звони сюда.

Я поднимаюсь на третий. Родоки стоят на площадке.

– Куда ты ходил? – спрашивает мамаша.

– Показал ей, где живет Андрей, чтоб больше к нам не звонила.

– В тапках, в которых по квартире ходишь, – и в грязный подъезд, да?

– Ну а что?

Сижу на информатике, рассматриваю от нечего делать Коноплеву. Морда – как у свиньи, еще и вся в веснушках. Роста малого, грудей почти нет. Жопа – широчущая, а ноги – как спички.

Она после Восьмого марта поглядела на меня пару раз – думала, я буду к ней подкалываться. А я притворился – типа, вообще не при делах, не знаю, что ей от меня надо.

Информатик сегодня выпивший – он любит бухнуть перед уроком. Несколько раз вообще не приходил на урок. Классная говорила, что был больной, но я знаю, что никакой не больной, а бухой в жопу. Информатик – дружбан директора, поэтому может бухать сколько хочет, и ничего ему за это не будет.

Урок ему до лампочки: никому его информатика не нужна, даже отличникам. Сразу он еще дергался, объяснял – бэйсик, шмэйсик, – а потом забил на это дело. Бухнет где-нибудь, придет на урок – и давай базарить: про перестройку, про Горбачева, про то, как в Африке два года работал. Говорит – в Африке все учиться хотят, не то что у нас. У них в домах света нет, только на улице – так они стоят с книжками под фонарями, зубрят.

– За кого вы голосовать будете, Александр Михайлович? – спрашивает Князева.

Скоро выборы – по всему району расклеили бумажки с фотографиями каких-то дядек. На нашем тоже висит один, малые выкололи ему глаза.

– Я пока еще не определился – анализирую кандидатов. Съезд народных депутатов – вещь серьезная. Все-таки два человека будут представлять всю область.

– А вы верите, что съезд сможет что-то изменить?

– Абсолютно. Изменить все к худшему можно всегда. – Он лыбится. – Я пошутил, ребята. Хуже уже невозможно – хуже просто некуда.

Первый день каникул. Делать нечего. Когда был малый, сидел все каникулы дома, смотрел мультики – капитана Врунгеля и «Вокруг света за восемьдесят дней». Потом, класса с четвертого, – разные детские фильмы. А сейчас уже и фильмы задрали – каждый год те же самые.