Четыре. История дивергента - Вероника Рот

«В день, который ты больше всего ненавидишь,

В час, когда она умерла,

В месте, где ты первый раз прыгнул».

Сначала слова кажутся мне абсолютной чепухой, и я принимаю все за шутку с целью запугать меня, что вполне сработало, поскольку у меня подкашиваются колени. Я с трудом сажусь на стул и не отрываю глаз от записки. Я перечитываю текст снова и снова, и постепенно он начинает обретать смысл. «В месте, где ты первый раз прыгнул». Видимо, речь идет о железнодорожной платформе, куда я поднялся сразу после того, как присоединился к Лихачеству. «В час, когда она умерла». Слово «она» может относиться к только одной женщине – моей матери. Мама умерла глубокой ночью, поэтому, когда я проснулся, ее тела уже не было – отец со своими друзьями из Альтруизма уже увез ее. Потом он сказал мне, что она скончалась около двух часов ночи. «В день, который ты больше всего ненавидишь». Тут меня подстерегает самый сложный вопрос – имеется в виду обычный будний день в году, мой день рождения или какой-нибудь праздник? Но и то и другое – еще не скоро, и я не понимаю, зачем кому-то оставлять записку заранее. Наверное, это относится ко дню недели. Что же я в таком случае больше всего ненавидел? Я быстро нахожу ответ – день собрания совета, когда отец приходил домой очень поздно и в плохом настроении. Среда.

В среду, в два часа ночи на платформе рядом с «Втулкой». То есть сегодня. Во всем мире есть один-единственный человек, который знает всю эту информацию, – Маркус.

Я сжимаю сложенный лист в кулаке, но почему-то не чувствую его. Мои пальцы покалывает, и они начали неметь, как только я вспомнил его имя. Я оставляю дверь в квартиру настежь открытой. Мои ботинки не зашнурованы. Я прохожу вдоль стены Ямы, не замечая высоты, затем бегу по лестнице в «Спайр», даже не испытав искушение глянуть вниз. Пару дней назад Зик упомянул о том, где находится диспетчерская. Я могу лишь надеяться, что он до сих пор там, потому что, если я захочу получить доступ к записям камеры снаружи моей квартиры, мне понадобится его помощь. Я знаю, где установлена камера, – она спрятана за углом, где, как считают лихачи, ее никто не заметит. Но я-то ее углядел. Моя мама тоже замечала подобные вещи. Когда мы вдвоем гуляли по сектору Альтруизма, она указывала мне на камеры, спрятанные в пузырях темного стекла или установленные на краю зданий. Она никогда ничего о них не говорила и, казалось, не волновалась о них, но она была всегда осведомлена, где они находятся. Проходя мимо них, она специально смотрела прямо в объектив, будто говоря: «Я вас тоже вижу». В общем, я рос, всматриваясь и выискивая мелочи в окружающем мире.

Я поднимаюсь на лифте на четвертый этаж и следую указателям, ведущим в диспетчерскую. Она находится в самом конце коридора за поворотом. Дверь помещения распахнута и перед моим взглядом открывается стена с экранами – напротив которой сидят несколько служащих. Вдоль стен выстроились письменные столы, где сидит еще больше лихачей – каждый за своим компьютером. Кадры меняются каждые пять секунд, показывая разные части Города – поля Товарищества, улицы возле «Втулки», лагерь Лихачества, даже огромный супермаркет безжалостности. Я бросаю взгляд на сектор Альтруизма, показанный на ближайшем экране, затем выхожу из ступора и ищу Зика. Он скрючился за столом, что-то печатая в диалоговом окне в левой стороне своего экрана, пока справа транслируется запись из Ямы. На всех присутствующих надеты наушники – думаю, они слушают то, за чем должны наблюдать.

– Зик, – тихо окликаю я его.

Кое-кто оборачивается на меня, будто осуждая меня за вторжение, но никто ничего не говорит.

– А, Четыре! – восклицает Зик. – Я рад, что ты пришел. Я жутко устал… что случилось?

Зик переводит взгляд с моего лица на мой кулак, в котором до сих сжат листок бумаги. Я не знаю, как объяснить ему все, поэтому даже не пытаюсь.

– Мне нужно посмотреть запись с камеры снаружи моей квартиры, – выдавливаю я. – За последний час или несколько часов. Можешь помочь?

– Зачем? – спрашивает Зик. – Что стряслось-то?

– Кто-то был у меня дома, – объясняю я. – Я хочу знать, кто именно.

Он смотрит по сторонам, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает. И не подслушивает.

– Послушай, я не могу – даже нам нельзя извлекать записи, если только мы не замечаем что-то странное. Здесь все на беспрерывной трансляции…

– Ты мне должен, помнишь? – настаиваю я.

– Я знаю. – Зик опять озирается по сторонам, потом закрывает старое диалоговое окно и открывает новое. Я смотрю, какой код он вводит, чтобы получить доступ к нужной пленке, и, к своему удивлению, я уже понимаю. И это – после всего лишь одного занятия! На экране появляется изображение – один из коридоров Лихачества рядом со столовой. Зик нажимает на картинку, и его сменяет другое – вид уже снаружи столовой. Затем на мониторе появляются тату-салон и больница.

Зик прокручивает записи с разных камер в лагере Лихачества, а я смотрю, как они мелькают, демонстрируя нам отрывки из обычной жизни лихачей – люди теребят свой пирсинг, стоя в очереди за свежей одеждой, тренируют удары в тренажерном зале… Макс находится в своем личном кабинете. Он расположился на одном из стульев, напротив него сидит женщина. У нее светлые волосы, завязанные в тугой узел. Я кладу руку на плечо Зика.

– Подожди. – Кусочек бумаги в моей руке уже не кажется таким важным. – Отмотай назад.

Зик подчиняется, и мои подозрения подтверждаются – Джанин Мэтьюз сидит в кабинете Макса с папкой в руке. У нее – прямая осанка, а ее костюм идеально выглажен. Я снимаю наушники с головы Зика, из-за чего удостаиваюсь сердитого взгляда, но мне все равно.

Макс и Джанин говорят тихо, но я их слышу!

– Я сузил круг до шести человек, – заявляет Макс. – Довольно-таки неплохо для второго дня, правда?

– Бессмысленно, – возражает Джанин. – У нас уже есть кандидат. Я обо всем позаботилась. В этом и заключался план.

– Вы никогда не спрашивали меня, что я думаю о плане, кроме того, вам незачем хозяйничать в моей фракции, – сухо произносит Макс. – Мне он не нравится. А я не хочу целыми днями работать с кем-то, кто мне не по нраву. Поэтому вы должны позволить мне хотя бы попытаться найти человека, который соответствует нашим критериям…

– Отлично. – Джанин встает, прижимая к себе папку. – Но, надеюсь, вскоре вы сможете признать свое поражение – ведь не найдете более достойного кандидата. Я не терплю гордость лихачей.

– Да, потому что Эрудиты олицетворяют смирение, – кисло выдавливает Макс.

– Эй, – шипит Зик, – мой руководитель таращится на нас. Отдай наушники. – Он снимает их с моей головы, отчего они ударяют мне по ушам, вызывая жгучую боль. – Тебе надо уходить отсюда, иначе я потеряю работу.