Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

— Полагаю, вам знакомо это существо, коль скоро вы столь уверенно называете его по имени?

Орион знал, что сейчас услышит страшное, и бессознательно оттягивал этот миг.

— Мне рассказывал о нем отец — в его краях все слышали о предводителе Дикой охоты. Здесь, правда, многие полагают, что ее ведет призрак прославленного мореплавателя сэра Фрэнсиса. Однако я не могу предположить, что сей доблестный рыцарь, будь он хоть трижды еретик и пират, живой или мертвый, предводительствует бесовским сим шабашем. Итак, я впервые видел Денди, и, надеюсь никогда его больше не видеть. Он выглядит как человек, и даже казался бы довольно благообразным, не будь крив на один глаз. У него большая полуседая борода и хриплый голос. На нем синий плащ, на голове стальная каска с рогами, а в руках копье. Но главная его особенность — невыносимое ощущение смерти и адской муки, распространяющееся от него. Словно бы ты уже оказался в огненной геенне, без малейшей надежды на спасение души… Он спустился на своем громадном вороном на поляну, и осматривал ее, как мне показалось, с довольным видом. Потом махнул рукой, подзывая прочих охотников. Из их толпы выехала пышноволосая дама, прекрасней, но и ужасней которой я не видел. Ее лицо словно само источало свет, так же, как и обнаженная грудь, и озаряло поляну, подобно второй луне. Но прекрасные черты выражали лишь непреклонную жестокость. В руке ее был лук, а на голове серебряный обруч с маленькими рожками. «Добрая охота, Ди! — трубным гласом возопил Денди. — Мы славно здесь прогулялись, полагаю, ночь сия принесет нам еще премного удовольствия!». Она же в ответ лишь рассмеялась.

Последние минуты Орион бессознательно сдерживал дыхание, и теперь никак не мог восстановить его. У него темнело перед глазами, в ушах стоял противный звон. Но разъедающую его раны повесть впитывал стоически.

— Я, как и прочие, осведомлен, что есть немало женщин, которые кричат при виде мыши, зато способны с ангельскою улыбкой отравить мужа. Но ныне я воочию видел не обыденную порочность дочери Евы, а само воплощение зла в образе богини. Когда я понял это, страх мой куда-то исчез, и я ощутил праведную ярость на этих нелюдей. Я поднял пистолет, колеблясь, в кого выпустить пулю, и почему-то выстрелил не в нее, а в Денди. Пуля ударила в плечо, я явственно видел это, но никакого видимого вреда ему не причинила. Сонмище бесов взвыло, а женщина мгновенно выхватила стрелу и натянула лук. Здесь какая-то сила уберегла меня, и я уповаю на то, что это Господь наш снизошел ко грешнику и не отдал его на глумление нечистой силе. Я кинулся в чащу, подобно испуганной лани, продирался сквозь кусты, не разбирая дороги, много раз падал, споткнувшись о корни деревьев. А сзади приближались гиканье и визг дьявольской охоты. Наконец, я упал, ударился головой обо что-то твердое, и милосердное забытье, от коего я очнулся лишь час назад, лишило меня всех чувств. Обнаружив, что занимается утро, а я лежу в неглубокой болотине, весь в грязи, но живой и невредимый, я отправился на эту поляну, в надежде найти здесь хоть кого-то живого. И встретил вас, сэр.

У Ориона не было мыслей, да и чувств, только огромная тугая боль. Он больше ни к чему не стремился, не собирался продолжать погоню, и в другую Ветвь тоже не хотел. Зато не против был, например, умереть. Или заснуть — навеки. Или сойти с ума. Или напиться. Последняя идея вызвала в нем вялый отклик. Юноша смотрел недоуменно, но Ориону было уже не до него. Наскоро попрощавшись, направился сквозь чащу в сторону дороги, бросив на ходу, что надо разыскать шерифа и сообщить ему о происшествии.

…Продленные во всем подобны людям. За исключением того, что они — Продленные. Организм их функционирует вполне по-человечески, однако способен выдержать в десятки тысяч раз большую нагрузку, чем у Кратких. Продленный может заразиться болезнью, подвергнуться лучевому поражению или принять смертельную дозу яда, но все последствия этого очень быстро сходят на нет. Иногда, впрочем, подобные свойства создают для них неудобства. Как в данном случае: Орион хотел получить интоксикацию этиловым спиртом, чтобы не помнить ни о чем — желание в его состоянии довольно извинительное. Однако сделать это было не просто: его организм от двух-трех литров алкоголя имел столь же несерьезное опьянение, как если бы он принял лишь рюмку. Но ему было все равно, рано или поздно он доведет себя до амнезии, сколько бы на это не понадобилось времени — год, три, десять. Он же никуда больше не спешил.

С того момента воспоминания его становились отрывочны и размыты. Выйдя на проселочную дорогу и ориентируясь по церковному шпилю, добрел до маленькой деревушки и безошибочно нашел кабачок с многообещающей надписью над входом: «Пьяный за пенс, смертельно пьяный за два, свежая солома — бесплатно». Без улыбки взглянув на эту антисоциальный слоган, вошел внутрь, сел за длинный грязный стол, подальше от компании тепленьких уже путников и местных забулдыг, и бросил подбежавшей замарашке-служанке:

— Джина.

То было время, когда в головах и желудках подданных королевства царила можжевеловка. Напиток, рожденный как лекарственная настойка, поглощался миллионами литров. Варварски подслащенный сахаром джин пили все — аристократы при дворе, пираты в дальних морях, крестьяне в глухих деревушках, городские бездельники и блестящие литераторы. А еще женщины и дети. Плохой джин стоил дешевле хорошего пива и валил народ наповал. И хотя недавно были приняты строгие законы против этого вида пьянства, оно расцветало и благоухало тяжким ароматом.

Орион равнодушно окунулся в этот вонючий омут. Он прошел путь до столицы, не миновав, похоже, ни одной, самой захудалой, таверны. И в каждой выпивал по несколько литров, оставляя посетителей пялиться друг на друга в безмолвном изумлении. Перед тем, как опрокинуть последний стакан, он завел правило мрачно повторять, ни к кому не обращаясь: «Вот доберусь до столицы, и, коли будет на то благословение Божие, думаю я напиться пьян», — от чего публика вовсе впадала в ступор. Он никогда не платил за выпитое, да ему и нечем было, а добывать деньги способами, принятыми у Продленных, не утруждался. Это было лишнее — короткого взгляда на хозяина доставало, чтобы тот забывал об оплате. Обычно члены Ордена не любят афишировать таким образом свое пребывание в Ветви, ибо магическое воздействие всегда оставляет заметные следы. Но Ориону было глубоко наплевать, найдет ли его кто из собратьев.

Он брел по прослелочным дорогам в развевающихся лохмотьях, размеренно, но быстро переставляя ноги, уставив мутный взгляд вдаль. Встречные шарахались, когда их настигал исходящий от него смрад — телесный и душевный. То было дыхание смерти. Однажды под вечер, на глухом отрезке дороги, восемь-десять еще более удручающих оборванцев преградили ему путь. Бог весть, что они хотели — завалявшуюся медную монетку, остатки водки в бутылке… Может, просто пришла им охота потешить свою унылую лютость убийством беззащитного. Склабясь, поджидали, поигрывая узловатыми дубинками и ножами. Но ухмылки мгновенно опали, когда убогий пьянчуга, словно не видя их, не останавливаясь, но и не прибавляя скорости, каким-то чудесным образом очутился рядом. Дальше все пошло так быстро и страшно, что немногие оставшиеся в живых, в пьяном рассказе приятелю доходя до этого места, спотыкались и замолкали, расширенными от ужаса зрачками вперившись в прошлое.