Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

Лицо расползлось в жалобной гримасе. Воды хлынувшего ливня смешался на нем со слезами.

— Поэтому он отдал тебя мне? — рявкнул Странник, пытаясь перекричать громкий плеск косых струй, бивших о плотные лепестки.

— Он думал, ты найдешь Айгу. И я тоже. Ты ведь бог. А ему ничего не нужно — сегодня он живым вошел в бутон предсмертника.

Они сидела понурясь и словно не замечала заливавших ее струй. А он понял, почему унылая музыка доносилась из деревни весь вечер, пока они нежились в цветке. Ему стало больно.

— Я не Бог, но постараюсь найти. Если она жива, — говорил он это больше себе, стоя

в середине цветка и быстро одеваясь.

Лепестки совсем уже сдвинулись, но она, казалось, не собиралась уходить. Что ж, это было не самое худшее убежище для бедной девушки из этих краев. Влага еще стекала по ее волосам и телу, но плач прекратился, и лицо было почти умиротворенно.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Бекума. Приведи Айгу, Странник. Я буду ждать, — в ее взгляде теплилась надежда.

— Прощай, Бекума.

Он перешел в другую Ветвь прямо из водяного лотоса, в котором ливень совсем смыл аромат любви.

Эпизод 9

Теперь уже гнали не его, он гнался сам — шел по следу Дикой охоты, а тот становился в Ветвях все шире. Он наслушался рассказов о Холде, Фригге, Генри-охотнике и прочих неприятных и опасных личностях. О призрачных всадниках, скачущих в обществе похищенных душ. О младенцах, унесенных вихрем лунного света, о колдовском мусоре, сыплющимся с небес и переносящим каждого, кого коснется, в неведомые, невозможные края, откуда нет возврата. Наконец, в дремучих девственных дебрях набрел на широкую поляну в туманных испарениях, страшную при занимающемся свете утра, изрытую копытами, забрызганную кровью. Запахи ночного леса подавляла приторная вонь свежепролитой крови. Трупы мужчин, женщин и детей валялись в изломанных позах. Внимательно осмотрел все, отвернувшись лишь от трупика годовалого младенца, наколотого в нескольких метрах от земли на обломанный сук древнего дуба, раскинувшего корявые ветви чуть ли ни над всей поляной. Подошел к одному из тел, проверил — оно еще было теплым. Бойня случилась не раньше полуночи. Это мало что давало — Дикая охота уже могла быть в тысяче разных Ветвей. Хотел уйти, но остановился, услышав дрожащий голос:

— Денди Дьявол, сэр. Денди обзавелся подружкой.

Парень был молод и невысок. Темные волосы, заостренные мочки ушей, густые брови, упрямо сжатый рот, сейчас искривленный страхом или ненавистью. Был он без шляпы, в потрепанном камзоле и высоких сапогах, над которыми нависали ножны короткой шпаги со стальным эфесом. Подвитые волосы некогда были собраны в хвост а-ля Катогэн, однако локоны распрямились и частично висели сосульками, а пудра превратилась в неопрятную липкую субстанцию. Кюлоты, да и вся прочая одежда, были запятнаны жирной грязью и зеленились от травы.

— Я, сударь, не местный житель, — ответил Орион, мгновенно встраиваясь в модель здешней культуры, — и обычаи ваши для меня странны и невразумительны. Кто такой, скажите на милость, сей мастер Денди? И в чем провинились эти несчастные, подвергнутые столь жестокой казни?

— Сэр, я тоже не из этих мест. Однако слова Дикая охота для меня вполне объясняют то, что ныне я вижу пред собою.

Юноша, несомненно, принадлежал к элите, что чувствовалось по строю речи. Заметно грассировал, так, что Орион даже заподозрил его в континентальном происхождении. Впрочем, сейчас обстоятельство сие было совершенно неважно.

— Неужели перед нами последствия вторжения нечистых духов в мир Божий? — Орион почел за благо недоверчиво хмыкнуть. — Позволю себе усомниться в вашей правоте, юный сэр. Что до меня, я уверен, что представшая нашим глазам ужасная картина вполне может быть объяснена злодейством разбойников, или же неоправданной жестокостью здешних законов, ибо я вижу, что все эти несчастные принадлежат к гонимому племени египетских бродяг.

Парня следовало разговорить, впрочем, сведения и так еле удерживались в нем.

— Вы, сэр, как я погляжу, порядочный вольнодумец.

Юноша, упрямо вскинув подбородок, говорил горячо и возмущенно. Теперь было заметно, что он вовсе не испуган, а разъярен. От волнения речь его становилась все более невнятной, и он все время нервно потирал ладони.

— Возможно, наши законы излишне строги по отношению к джипси, но ни один из них не предписывает столь зверской расправы над женщинами и детьми! Выслушайте же мое повествование, тогда, быть может, вы поверите в то, что силы ада способны покуситься на души и тела детей рода человеческого.

— Сударь, я весь внимание. Но, прошу вас, отойдем куда-нибудь, где не чувствуется этот мерзкий запах, и присядем. Давеча мне довелось проделать немалое путешествие.

Они отошли на дальний конец поляны, заросшей пышным папоротником, и уселись на замшелый поваленный ствол под большим тисом, оплетенном плющом так, что он напоминал уже не дерево, а мохнатую зеленую стену. Юноша вытащил пенковую трубку с янтарным мундштуком и чашечкой в виде срезанного яйца, схваченного когтистой лапой рептилии, набил, долго раскуривал при помощи огнива, наконец, глубоко затянулся и продолжил:

— Отец мой родом с Зеленого острова, а матушка из этих мест. Но сам я появился на свет в столице, где и обитаю, а в это графство приехал получить небольшое наследство, доставшееся от дяди. Уладив дела и продав имение, я отправился в обратный путь, где на дилижансе, где нанимая лошадей. Вчера под вечер я плелся по этим живописным краям на старой кляче, чье место, положа руку на сердце, не иначе как на живодерне. Леса, как видите, здесь глухие, лихие молодцы не редкость, как и в те давние времена, когда под этими кронами бродили веселые йомены Робина из Локсли. Посему одной рукой я держал поводья, а вторую не вынимал из кармана камзола, где у меня лежит заряженный пистолет. Я уже потерял надежду до ночи выйти к какому-нибудь жилью и смирился с насущной необходимостью заночевать в чаще. Однако вскоре мне показалось, что я слышу отдаленную музыку, а потом увидел трепещущие меж деревьев отблески пламени, и направил лошадь туда. Чем ближе, тем отчетливее раздавались музыка и смех. Я уже ободрился, уповая на веселый ночлег, но, подъехав к краю поляны, понял, что наткнулся на джипси. Это был небольшой табор, всего человек пятнадцать, да еще пара ослов с поклажей. Они разложили свой костер у подножья огромного дуба, который, говорят, в старые времена служил местом сбора разбойников. Лагерь их предстал передо мною в весьма живописном виде — блики костра на диких лицах, пестрое тряпье, смуглые женщины, укачивающие плачущих младенцев — все заставляло представить, что я созерцаю одну из картин знаменитого маэстро Сальваторе, которые видел во время путешествия на континент.