Брачный сезон, или Эксперименты с женой - Константин Николаев

- Почти что в "Метрополь". Надевай все, что есть, - приказал я. - Буду ждать тебя без десяти восемь на "Октябрьской".

- Странно как-то. Неужто у тебя на тачку не хватит, если в ресторан зовешь? - удивилась жена торговца кетчупом. - Да и какой смысл где-то встречаться? Ты ведь живешь в соседнем доме?

- Я подумал, что это ты поедешь на метро. Ты ведь у нас - покинутая женщина. А у меня еще дела в центре, - веско заметил я.

- Ты не очень-то болтай про покинутых жен, - слегка оскорбилась Света. - А то вообще один пойдешь. На все четыре стороны. Хоть в ресторан, хоть за пивом.

Далось же ей это пиво. Небось, вообразила, будто я пытаюсь приударить за ней. Знала бы она, под каким соусом она проходит в "Гаване". Гримерши, или как там...

Ровно без десяти восемь у станции метро "Октябрьская" показалось норковое манто. Надо же, не опоздала. А выглядит хорошо. Волосы рыжей гривой ниспадают на воротник, переплетаясь с норковыми зарослями. Истинный художник это должен отметить.

Да и сам я ничего. Пиджак, Виталькин галстук, одеколон, который мне подарила Катька на прошлый день рожденья...

Света меня поцеловала. В щеку. Я немного опешил. Принято так, что ли, у женщин? Чуть что - сразу целоваться. Я остервенело принялся стирать помаду, которая наверняка осталась на моем лице. После чего потянул Светлану к троллейбусной остановке. Если сейчас подойдет троллейбус, то через десять минут мы будем у "Гаваны".

Но моя спутница не пожелала подметать полы общественного транспорта полами своего мехового изделия. Она вытянула руку, и у обочины тотчас остановился рыженький "Запорожец". Я хотел было запротестовать и заявить, что у меня нет денег даже на такой экипаж, но Света просунула губы в крохотное окошко и сказала водителю:

- Поезжай, дядя. Ты подумал, как я влезу в твою коробчонку? - Она окинула взглядом мою мешковатую фигуру. - А тем более он...

"Запорожец" недовольно фыркнул и затарахтел дальше. Около Светиной руки в черной перчатке остановился старенький "Мерседес".

- О, вот эта лошадка нам подходит! - воскликнула мадам Рыбкина и влезла на переднее сиденье.

Мне пришлось удовольствоваться задним.

Через пару минут мы были у "Гаваны". Заранее покраснев, я изготовился сообщить, что мне нечем расплатиться. Но Светлана почему-то расплатилась сама.

- Не волнуйся, - сказала она, когда мы выбрались из машины, - даже если тебе не хватит денег в ресторане, я добавлю. Просто мне надо немного развеяться. Спасибо, что пригласил.

- Это ты не волнуйся, - заявил я, нагло предвкушая дармовой ужин, денег мне хватит, - и уверенно присовокупил: - Могла и за машину не платить.

Я галантно, как учила мадам Еписеева, подставил Светлане руку, и мы прошествовали к освещенным дверям "Гаваны". Там за стеклом уже маячила расплывчатая фигура Леньки Тимирязьева.

- Старик, ну ты пунктуален, как я не знаю кто, - удивился он, когда мы со Светланой, будто королевская чета, вошли в распахнутые швейцаром двери. - Представь меня даме.

Я представил их друг другу, и Ленька, улучив момент, когда Светлана отвернулась, прошептал:

- Ну, старикан, девочка - блеск! Одна шубка чего стоит. И где только таких отхватывают?

Тимирязьев подвел нас к гардеробу и самолично принял на руки драгоценную шубу мадам Рыбкиной. Под шубой скрывалась невиданная роскошь. Светлана приняла мои слова всерьез и, похоже, нацепила все свои побрякушки. Среди них преобладали бриллианты. Впрочем, изредка, особенно в ушах и на пальцах, встречались сапфиры и изумруды. Она излучала такое сияние, что я не сразу разглядел наряд моей спутницы. Даже видавший виды Тимирязьев остолбенел.

- Прошу в зал, - холуйским тоном просвиристел он. - Позвольте вашу ручку.

- Нет уж, - вмешался я. - Вы, Леонид, идите, занимайтесь делами, репетируйте. Мы как-нибудь сами разберемся.

Ленька, надувшись, удалился, а мы со Светой стали подниматься по лестнице.

- Кто этот пакостный тип? - поинтересовалась она.

- Да так, один знакомый.

- Это, небось, он тебя пригласил?

- Скорее я его, - бесстыже возвестил я, надеясь, что Светлана еще убедится в "обслуживающих" функциях моего разлюбезного друга.

Народу в зале было немного. Однако сам хозяин вечера со своей дамой, по-видимому, еще не появлялись. Блеск, исходящий от Светланы, не привлек ничьего внимания. Такого здесь было достаточно. Зато сама она привлекла внимание какой-то толстенной тетки с внешностью артистки театра "Ромэн".

- Привет, Изольда, - почему-то поздоровалась с ней Светлана. Здравствуйте, Георг Георгиевич, - бросила она импозантному седому спутнику цыганки.

Изольда и Георг Георгиевич улыбнулись и закивали в ответ.

Мы сели за свободный столик, и я спросил Светлану:

- Что, знакомые?

- Мир тесен! - ответила она. - Это Виталькины сослуживцы.

В этот момент из дальнего конца раздалось:

- Привет, Светочка! Как дела?

Мадам Рыбкина помахала рукой бритому мужику с золотыми зубами и толстенной золотой же цепью на бычьей шее.

- Опять знакомый? - уже недовольно спросил я.

- Представь себе, опять, - по густо напудренному лицу Светы блуждала растерянная полуулыбка.

- Оно не удивительно, - стал успокаивать я. - Мир, действительно, тесен. А потом, ресторан-то дорогой, так что немудрено, что ты встретила сослуживцев своего бывшего. Может, они здесь завсегдатаи...

К нашему столику подошел Ленька. Несмотря на напускную хмурость, при взгляде на Светлану он всякий раз расплывался в улыбке.

- Ты бы видел этот текст! - сказал он, вероятно имея в виду песню, заказанную хозяином вечера.

- Вы его все-таки нашли?

- Ага, бомж один напел. За бутылку. Мат, правда, пришлось заменить. Хотя, как знать, может, нашему бандиту песенка дорога именно из-за мата? Так что споем на свой страх и риск.

К Леньке подвалил красноносый дядька в бабочке, под мышкой он держал стопку нот.

- Ну и где этот кекс с гадиной? - непонятно спросил он.

- Похоже, они появятся после того, как мы отыграем эту дрянь, ответил Тимирязьев и сказал Светлане: - Кушайте, не стесняйтесь. Сейчас начинаем.

Ну надо же, "кушайте"! И откуда только в лексиконе моего друга взялось это лакейское словцо?

Красноносый и Ленька поднялись на сцену. Саксофон предупреждающе фыркнул. Скрежет ножей и вилок прекратился, но через мгновение возобновился с удвоенной силой. Как будто кузнечики в августовский полдень.

Ленька перекинул саксофон за спину и взял в руки микрофон.

- Друзья, - затянул он гнусавым ресторанным голосом, - все мы собрались здесь, чтобы отметить одно достославное знакомство. Скажем так, одного известного вам замечательного джентльмена с пока неизвестной вам, но, безусловно, прекрасной леди. Вы получили от них интригующие пригласительные билеты и пришли сюда. За что вам огромное спасибо! Имен наша пара просила пока не называть, но... - Ленька перевел дух и заорал, стараясь перекричать чавканье: - Дорогие гости! Вы сами должны отгадать, кто сейчас предстанет перед вашими уважаемыми очами! Итак, песня!

Музыканты встрепенулись, Тимирязьев перекинул саксофон на грудь и выпучил глаза. К микрофону выдвинулся пухлый солист в розовой рубахе, ужасно напоминавший огромного младенца. Он старательно пригладил блестящие длинные кудри и хрипло завел:

Я жиган московский, парень я блатной,

Торможу я тачку и - скорей домой.

Если ты - козлище, роги обломлю.

Вынимайте тыщи, денежки люблю!

Публика заметно оживилась. Некоторые даже прекратили жевать. Я с улыбкой посмотрел на Светлану и хотел отпустить замечание по поводу изысканности этой песни, но увидел, что на моей спутнице нет лица.

Тем временем солист перешел к припеву. Зал, к моему удивлению, подхватил вместе с ним:

В законе вор, в законе вор. Закон - простой:

Коль в зоне ты, то ты - блатной,

Коль дома ты, то ты - бугор.

В законе вор, в законе вор!

Над столиками повисло матерное жужжание. Чувствовалось, что над текстом изрядно потрудилась редакторская рука. Я с удовольствием приготовился слушать дальше:

У меня в котлете - ровно миллион,

А котлы имеют заграничный звон,

И на барахолке знает фуцманьё,

Кто им всем расставит точечки над "ё".

"Точечки над "ё" меня почти умилили. Вот уж явная Ленькина придумка!

Зал уверенно подхватил припев, и я спросил Светлану:

- Ну как тебе? Прямо Чикаго двадцатых годов!

Она свирепо глянула на меня и прошипела:

- Куда ты меня привел?

- Тебе не нравится? Я думал...

Но солист вместе со златозубым залом не дали мне докончить. Тимирязьев извлекал из своей дуды какие-то пароходные звуки. Со всех сторон раздавалось:

Что ты давишь, тюбик? Что коптишь, охнарь?

Всех столичных улиц я - король и царь,

А чуть что, так стоит пальцем шевельнуть,

И, зажав волыны, вспенится вся муть!

- Это же Виталькина любимая песня! - выкрикнула мадам Рыбкина, как только рев немного утих.

- Ну и что? - не понял я. - Мало ли песен на свете?