Венеция не в Италии - Иван Кальберак

присущем всем нам, но, на мой взгляд, это не оправдание. Мой брат спал и почему-то не храпел. Мама напряженно смотрела вдаль, на дорогу, точно второй пилот. Она всегда волнуется, когда едет в машине, потому что однажды попала в аварию.

Это случилось до моего рождения: они повернули прямо перед носом у грузовика, и он зацепил их с правой стороны, где пассажирское сиденье. У мамы были сломаны обе ноги, и она год не могла ходить. Папа, сидевший за рулем, не получил даже царапины. Как и мой брат в детской корзине, надежно закрепленной на заднем сиденье. Выходит, когда пассажирское сиденье называют «местом мертвеца», в этом есть доля правды, но только доля, раз при аварии человек на этом месте все-таки может выжить. С тех пор мама боится грузовиков, даже когда они не едут, а стоят. Она едва сдерживается, чтобы не закричать, когда надо перейти улицу перед грузовиком. Поэтому она терпеть не может придорожных закусочных. Заставить ее пообедать в таком месте – безнадежное дело: она может наброситься с кулаками на шоферов, сидящих за соседним столиком. И сегодня утром, на дороге, ей было очень страшно.

– Обычно по субботам дальнобойщиков не бывает, – недовольно произнесла она с видом знатока.

– Наверно, это те, кто не успел доехать вчера, – попытался успокоить ее папа.

– Надеюсь, что так, иначе я не продержусь до Венеции.

– Потерпи чуть-чуть, скоро будет привал.

Если верить рекламному панно, через два километра должна была быть придорожная закусочная. Папа улыбался: его ожидала любимая забава.

Итак, рано утром мы сделали первую остановку в придорожной закусочной. Народу, надо сказать, было мало. Программа действий в таких случаях всегда одна и та же: не знаю, замечали ли вы, но первым делом народ бросается в туалет. После этого напряжение немного спадает. Все прохаживаются по местному магазинчику, разглядывают упаковки с печеньем, дешевые сувениры, две-три убогие книжонки, которые там продаются, и подозрительного вида компакт-диски. Обычно люди не гуляют по супермаркету, но в таких торговых точках это, по-видимому, доставляет им удовольствие. Хотя цены тут втрое выше, чем в обычных магазинах, в соответствии с законом спроса и предложения, который правильнее было бы назвать законом вымогателей.

– «Богат как Крёз» – это не про нас сказано, – говорит в таких случаях моя мама (хотя я понятия не имею, кто такой этот Крёз), и мы ничего не покупаем. Все, что может нам понадобиться в дороге, у нас с собой. Однако существует некий загадочный, необъяснимый феномен: даже если у нас в машине есть пачка печенья, мне хочется, чтобы мама купила для меня в точности такую же в придорожном торговом центре. Нелепо, да? Я долго размышлял и пришел к выводу, что речь идет о слабости, присущей всему роду человеческому, а именно о желании заполучить где-то на краю света то, что у тебя уже есть. И мы можем наблюдать невообразимый кавардак в мировом масштабе, когда подобные желания возникают у кого-то из руководителей стран Большой семерки. Или Большой двадцатки – я в этом не очень разбираюсь.

Мой папа не прогуливается по магазину. У него, как я вам уже говорил, свое культовое место: прилавок с кофемашиной и стоящие рядом столики, покрытые белым пластиком, на котором полно грязных пятен, но ему на это плевать. Картонный стаканчик, горячая темная жидкость, пластиковая палочка для размешивания сахара – вот все, что ему нужно для счастья. Это настоящий эпикуреец. Мой брат за компанию выпил кофе, а я предпочел шоколад. У них с отцом зашла речь об Италии и об итальянском языке. Папа не знает ни слова по-итальянски, однако он попытался научить Фабриса нескольким выражениям. За недостатком знаний он просто выдумывает, и делает это легко, с потрясающим, прямо-таки профессиональным апломбом. Жаль, что он показывает свои таланты в семье, потому что мы, проявляя полное понимание, все же никак не можем к ним привыкнуть. Особенно раздражается Фабрис, который терпеть не может, когда ему вешают лапшу на уши. И разговор быстро переходит на повышенные тона.

– Папа, «грасиас» – это не по-итальянски, а по-испански!

– Итальянцы тоже так говорят.

– Да нет же, итальянцы говорят «грацие»!

– «Грасиас», «грацие» – не вижу тут большой разницы.

– Но все-таки это не одно и то же!

– Но очень близко!

– Ну хорошо, это близко, но даже если добавить к слову одну букву, смысл изменится, например, «шумный» – это не то же самое, что «умный». Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, но в этом примере ты меняешь первую букву, а когда в слове меняется первая буква, то, конечно, меняется и смысл, а если что-то изменить в конце слова, у тебя остается пространство для маневра.

– Чушь!

– Послушай, Фабрис, если ты говоришь итальянцу «грасиас», он понимает, что это значит «спасибо»! Да или нет?

– Наверно, да. – Вот видишь!

– Если этот итальянец говорит по-испански, он, конечно, поймет.

– Даже если он не говорит по-испански, он все равно поймет. Верно, Эмиль?

Ага, пришло время втянуть меня в спор. Я представил себе западню, волчью яму, кое-как прикрытую ветками: один неосторожный шаг – и я проваливаюсь. Надо схитрить, иначе я получу хорошую головомойку. Я не хочу становиться ни на сторону папы, который часто несет чушь, ни на сторону брата, который обычно бывает прав, потому что тогда папа заявит, что мы якобы сговорились, и за этим последуют репрессии. И я отвечаю:

– К сожалению, я не полиглот.

Спорщики замолчали, видимо, каждый из них пытался вспомнить, где он слышал это слово и что оно в точности значит. А я, воспользовавшись возникшей паузой, опять стал разглядывать шоколадные батончики в витрине.

Мама наконец вернулась из туалета, издали показала нам коробку с печеньем, который вынула из сумки, и это прервало дискуссию, назревавшую между папой и Фабрисом. Вместо того чтобы спорить, они стали обжираться печеньем. И сразу затихли, словно два младенца, которым дали соску. Я тоже съел несколько штук, не дожидаясь, когда они слопают всю коробку. А потом мы вернулись в машину.

И тут случилось нечто очень-очень странное. Папа завел машину, мы поехали. Я смотрел в окно, я делаю так всегда, чтобы проверить, нет ли поблизости красивых девчонок, потому что, когда я вижу идущую мимо очень красивую девчонку, это меня волнует. В самом деле, это одна из самых приятных вещей на свете. Еще приятнее, наверно, если очень красивая девчонка не проходит мимо, а остается, но такого со мной пока не случалось. И вот смотрю я в окно и вдруг вижу: из магазинчика выходит женщина, очаровательная,