Сфагнум - Виктор Мартинович

— Золото, — повторил Серый.

— Господи, да как же утомили такие вот придурки! — он с вызовом глянул на Серого. — Для которых интеллектуалы — инструмент в погоне за фантазмами, порожденными наивным воображением. Такие идут в университет не за знаниями, а за картой немецких дотов, чтобы найти пулемет времен войны — а они думают, что пулемет времен войны непременно лежит в доте и дожидается таких вот олухов. Нет, не надо сравнивать их с Индианой Джонс! — отбросил Вайчик мысль, которая пришла к нему в голову. — Индиана Джонс хотя бы мог читать по-арамейски. К тому же, он знал, что такое Ковчег Завета и Грааль. Эти же напридумывают себе ковчегов, выкованных из красной ртути, причем эти ковчеги утопнут непременно рядом с их селом во время эпического перехода Наполеона через реку Доколька. И, главное, им достанет смелости явиться к ученым прямо в грязных кроссовках, — он опять с презрением окинул взглядом Серого, — и начать свои даунские расспросы.

Если бы Вайчик был менее интеллигентен, он бы сплюнул. Но поскольку он считал себя интеллектуалом, он просто сморщил лицо и покачал головой.

— Это ты, что ли, ученый? — поинтересовался у него Серый. В других условиях он бы уже давно ударил Вайчика, но обстановка аудитории, трибуна, величественность позы лектора и та несчастная парта, за которой он сам сидел, его останавливали.

— Да, я что ли ученый, — сказал Вайчик с достоинством. — Закончил истфак БГУ, магистратуру «Сравнительная история стран Центральной и Восточной Европы», стажировался в Штатах.

— У нас во дворе зек был, Серегой звали, — парировал спорщик, — в свой сорокет пятнаху на нарах отпарил. Вот он — ученый. Мог авторитетно обрисовать, как себя вести, если другие зеки тебе у дверей камеры полотенце постелили, принимая в коллэктив. Или, например, курил ты и случайно на пол в камере чинарь уронил. Что делать? А? Ученый, объясни, что делать? Ну?

Было видно, что Вайчик не хочет отвечать: ему противен разговор о жизни деклассированных элементов.

— Ну давай, чего молчишь? Чего с чинарем делать, если на пол в хате уронил?

— Поднять, — наконец, брезгливо произнес Вайчик, — если курить хочешь. А если не хочешь — затоптать и выкинуть.

— А вот и добро пожаловать в петухи! — Серый вел себя так, как обычно вел себя Хомяк. Это Хома любил порассуждать о тюремной школе. — Если ты, голуба, к чинарю на полу рукой прикоснешься, — даже чтобы выкинуть, — пиздец тебе полный! Понял? Ученый он!

— Послушайте, давайте уже прощаться, — почесал шею раздраженный Вайчик.

— Отзынь, Серый, — Шульга понял, что разговор приобретает нежелательный для них поворот, и взял инициативу в свои руки. — Мы, может быть, заспорились, а между тем ехали к вам издалека. Так получилось, что мы интересуемся прикладной археологией и даже уже начали раскопки в одном месте, но ничего не нашли. Все-таки, где еще поискать клады, которые не были выкопаны и вывезены в Германию во время оккупации?

— Это какой оккупации? — не понял Вайчик.

— Немецкой, ясное дело, — пожал плечами Шульга.

— Единственная оккупация, которая была у нас в двадцатом веке, — голос Вайчика набрал громовую силу и эхом метнулся по зданию училища, — это советская оккупация.

Красные оккупировали территории свободной Литвы, Украины, Польши и Беларуси. Из-за красных погибла Белорусская Народная Республика. Это красные вывезли в Москву такие святыни, как тот же крест Евфросинии, который бесследно исчез. А под немцами тут открывались белорусские школы, издавались газеты на языке, творила Наталья Арсеньева.

Серый встал и сделал несколько шагов к Вайчику.

— И все-таки вы говорили про карету с драгоценностями, — быстро напомнил Шульга, понимая, что разговор вступил в финальную и, возможно, кровавую стадию.

— Дебилы! — закатил глаза Вайчик. — Какая к черту карета с драгоценностями? Какая золотая комната? Вы бы почитали книги об отступлении армии Наполеона! «Легенды Нясвiжскага замку», например. Дневники солдат, воевавших на стороне Наполеона. Из книг бы вы узнали, что все награбленное в Москве наполеоновская армия отдавала постепенно, оставляя в трактирах и гостиных дворах деревень, через которые прошло отступление. Не было никакой кареты с драгоценностями, утонувшей в Березине! Было десять возов золота, которые мародеры с трудом тащили на себе и оставили в трактирах современных Беларуси и Польши.

— Дядя, что это значит в практической плоскости? — быстро спросил Хомяк, заметив, что Серый подошел уже почти вплотную к трибуне.

— В практической? То, что хватит искать золото Наполеона! Ищите золото тех, кто принимал и кормил его армию.

— Это не совсем практическая плоскость, — усмехнулся Шульга.

— Ну, в Октябрьском есть руины таверны, конец XVIII века, последний известный собственник — некий Моня. Вот, покопайте там. Может, кубышку с монетами найдете.

— А как найти таверну в Октябрьском? — уточнил Шульга.

— За третьим домом от магазина будет пустырь. Там и ищите.

Лектор принужденно улыбнулся, показывая, что иногда может снисходить до низменных интересов аудитории и, обращаясь к Шульге, в котором ощутил родственную душу, уточнил:

— Так а что все-таки нужно было делать? В той социальной ситуации?

— В какой? — не понял Шульга.

— Ну, с сигаретой. Если уронил на пол? Ну, в тюрьме?

Его интонация показывала, что беседа подошла к концу и теперь он проводит с ними последние неформальные минуты.

— А, так нужно быстро сказать: «Газетку постелил». Тогда не запетушат. Потому что пол в камере — табуированная зона, — объяснил Шульга.

Лектор монументально покивал головой, признавая, что вот, был один вопрос, ему не известный, но теперь и этого вопроса нет. Серый тем временем подошел вплотную к трибуне, за которой стоял Вайчик. Несмотря на то, что трибуна была помещена на высокий постамент, глаза Серого оказались на одном уровне с глазами ученого — настолько высок был Серый.

— Повтори, что ты сейчас, блядь, сказал про Красную армию, — прорычал он.

— Серый, не надо! — крикнул Шульга и схватил его за правую руку, зная, что левой ему убить человека с одного удара будет сложней. Хомяк неспешно подошел и обнял двумя руками левую руку Серого, плотно прижав ее к своему телу. Не то, чтобы ему жалко было этого профессорчика, но он понимал, что, если будет драка, будет и милиция, а где милиция, там и проверка документов, а где проверка документов, там и возможные вопросы «где вы были в ночь 10 июня».

— А что я сказал? — переспросил Вайчик.

— Про Красную армию что сказал? — голос Серого провалился в хрип — настолько он был взволнован.

— Что эта армия оккупировала наши земли. А немцы их освободили, предоставив людям свободно развиваться. Если бы не повторная оккупация Советами в сорок четвертом, нас бы ожидало европейское будущее.

— И Гастелло, значит, был оккупантом? — уточнил Серый. Вайчик кивнул.

— И Чапай с Буденным?

Вайчик задумался: тут все было еще менее просто, но Серый ждал однозначного ответа, и он кивнул.

— И этому тебя во время учебы научили? — выяснял Серый причину, по которой наш с виду человек стал таким негодным, гнилым внутри.

— Да, я окончил магистратуру «Сравнительная история стран Центральной и Восточной Европы» Свободного университета Берлина.

— А, так ты в Германии учился? — закричал Серый.

— Да, это очень престижный университет, — не понял причину крика Вайчик.

— У меня, блядь, бабку немцы в Германию, на поезде. Слышишь? В вагоне для скота, слышишь? Там половина людей в этом вагоне передохла, а вторая трупы ела, чтобы доехать! А ты там учился, да?

— А какое это, собственно, имеет отношение? — респектабельно переспросил Вайчик.

— Да такое! Она там кору с деревьев ела, а ты там, сука, учился?

— Ну это же не во время Третьего рейха. — пытался возражать Вайчик.

— У меня дед служил в Красной армии! Получил медаль «За отвагу» и Орден Славы! А ты его «оккупантом»? В него немцы из миномета били, у него след от осколка в предплечье, он подох из-за этого раньше, из-за того, что Минск освобождал! А ты его «оккупантом»?

Серый зарычал и подался вперед, но поскольку приятели надежно держали его руки, а зубами дотянуться до Вайчика он не смог, рывок оказался бесполезен. И тогда, в приступе отчаяния, он со всей силы ударил головой о деревянную кафедру, за которой стоял преподаватель. Раздался хрустящий звук, и как-то сразу стало понятно, что хрустнула не голова Серого, которой такие удары были не страшны, а именно кафедра. Трещины видно не было, но это ничего не значило. Лектор отступил на шаг назад, перепуганно глядя на Серого. Раздражение, которое вызывала в нем эта троица, сменилось растерянным непониманием: ему странно было думать, что ходят по земле люди с такой перевернутой картиной мира в головах. Более того, он вдруг ощутил, что таких людей, быть может, даже большинство, просто никто из них не заговаривал с Вайчиком по душам, как на то решился вдруг Серый.