Дневники и письма комсомольцев - Катаева М. Л. Составитель

потом переправили на «хорошо». По остальным предметам тоже движется. Прямо удивляюсь, откуда у меня хорошие знания. Я и Левицкий, мне кажется, в этом отношении похожи: он так вместо учебы увлекается техникой, я — литературой, критикой и т. п. занятиями. В общем и целом все идет прекрасно. Я таки теперь вижу, что могу хорошо учиться, нужно только время выбрать на учебу.

С общественной работой пошли дела немного похуже. Если правильно выразиться, то я ничего не делаю (в отношении культработы). Ну, другие дела, конечно, находятся: распространение съездовской литературы, 30/III организовываем платный вечер с постановкой «Адвоката Патлена». Мне, исполнителю ответственной роли, приходится еще распространять билеты на вечер среди родителей учеников 8, 9, 10-х классов. Каждый день теперь бывают репетиции чуть ли не до 11 часов. Еще сумеем провести не больше 9 репетиций.

Толя пишет, что 75 % времени во втузе занимает черчение, а задания по черчению, физике, химии одинаковы. «Учиться во втузе теперь — это адский труд» — его выражение. Ох, двинулись люди к науке.

Хожу по заданиям редакции, работа находится каждый день. Сегодня чувствую, что заболел — грипп и ангина. Чувствую себя ужасно паршиво, но не хочу слечь в постель. Нельзя, нельзя мне теперь ложиться. Завтра нужно быть на швейной фабрике по двум вопросам, и завтра еще дадут работу, уверен в этом. Каждый день репетиции, на каникулы ужасно много организационной работы. А кроме этого?! Нет, теперь я ни за что не могу лечь в постель. Не допущу себя до этого, перехожу, переломаю болезнь. Вот и теперь: уже 12 часов ночи, пишу, тело налито свинцом, кости ломит, голова трещит, так бы и заснул. Но нужно пересидеть папашу, посмотреть, что он там поставил за работу по физике. А он засиделся!

24 марта. 21-го я все-таки слег. Утром пошел на швейную фабрику, был в школе, а днем, когда пришел домой, не мог встать с места. Измерил температуру — 38,7°, хотел еще идти, но потом послушался разумного голоса и лег в постель. Вечером температура поднялась до 39,8°, был врач, признал ангину. На второй день я еще провалялся с температурой 39°, сегодня хожу, но чувствую себя плохо: голова кружится, губы обложила лихорадка, и вот это последнее больше всего меня беспокоит, ибо у губ такой противный вид, что стыдно показываться. Следующая репетиция у нас 26-го, если губы до этого времени не пройдут — будет плохо. Витька ко мне заходил все эти дни, нового почти ничего нет.

Папа вчера принес мне мою ведомость отметок. Отметки повысились за счет того, что не пропускал уроков, только 3 «посредственно» (химия, черчение и физкультура), а остальные «хорошо». Даже по немецкому языку «хорошо», кто бы мог подумать, мне кажется, это ошибка в ведомости или в журнале.

Вчера уже отпустили до 1-го, говорят, билеты на 30-е идут удивительно хорошо, намеченные мероприятия тоже, наверное, будут выполнены, а ведь много хороших мероприятий.

Я эти дни только читал, прочел обе части «Дон-Кихота» и продолжение «Трех мушкетеров» — «Двадцать лет спустя».

Соседский мальчик Лева Яновский заболел очень тяжелым крупозным воспалением легких, а затем туберкулезом. Вот несчастная семья. Честное слово, имел бы я возможность помочь им, помог бы не задумываясь. Говорят, что положение Левы безнадежно.

За время каникул думаю окончить свое стихотворное сочинение. Вообще планов много. Сегодня буду читать.

25 марта. И сегодня сижу дома. В чтении сделал перерыв, сыграл с Вовой две партии в шахматы и шашки, оба раза выиграл. А так все остальное время читаю и читаю. Хочется сесть за стихотворение, но чувствую, что совершенно нет творческого настроения!

Был Виктор. Все то же и те же новости. Хлопоты, суета. 30-го вечер, билеты идут, а на репетиции я не могу пойти. Витька завтра должен получить у Чирешкина фотокарточки, сегодня он идет на городской комсомольский актив по итогам XI съезда ЛКСМБ. Как жаль, что я не могу туда пойти.

Приходится все читать и читать, ибо без дела трудно. Чувствую, что если будет так продолжаться, то опротивеют книги, я за эти дни прочел уже их массу. И виной всему — мои лихорадочные «губки».

27 марта. Губы мои немного проходят. Но все равно пока еще нельзя никуда ни выйти, ни пройтись. Был только что у меня Витька, принес мне от Ирки книги: «Туннель» Келлермана, «Госпожу Бовари» Флобера, «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Все эти три книги прославленные. Теперь-то у меня есть что читать.

Вчера изучал «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса, читал хрестоматию Быстрянского «Ленинизм».

2 апреля. 30-го ставили «Адвоката Патлена». Сыграли довольно хорошо, но я после спектакля охрип. 31-го были в кино, смотрели «Подруги». Ожидаемого впечатления эта картина на меня не произвела.

Окончил свою работу в стихах — «Дрянь». Чувствую, что очень слабо, но посоветоваться надо, пошлю в «Комсомолку», пусть критикуют — это полезно. Сегодня думаю сходить на могилевский диспут о натурализме и формализме, — ведь такие диспуты проходят теперь во всех городах.

12 апреля. Как-то незаметно все-таки идет время, и только когда посмотришь в дневник, замечаешь его бег. И главное — каждый день приносит много нового, много новых знаний. Ничто не дает такого обширного круга знаний о жизни, как художественная литература. Вот я прочел Шиллера, читаю Ромена Роллана, некоторые его публицистические статьи, и все это воспитывает, вызывает желание думать о самом важном. Я вижу, что каждому писателю, вообще человеку искусства, необходимо большое трудолюбие. Я вижу, что каждому писателю и поэту нужно любить и понимать музыку…

На днях участвовал в театральной дискуссии о формализме и натурализме. Самому мне кажется, что мое выступление было не особенно сильным, а между тем оказалось, что оно произвело впечатление на работников театра. Главный режиссер РДТ БССР Кумельский в своем заключительном слове склонял мою фамилию во всех падежах. Я говорил, что для того, чтобы хорошо и реально показывать действительность, нужно эту действительность глубоко изучать, причем не только настоящую, но и прошлую (эпоху Шиллера, Островского). Я критиковал Посадова за его высокомерное отношение к провинции, высказал мнение, что у Торхачевой в ее игре много показного героизма, мало естественности.

Меня избрали в комиссию по выработке резолюции. Внутренне я был не удовлетворен этой дискуссией. Очень низок уровень ее. Лишь бы отделаться. Написал статью о дискуссии, там критиковал почти всех выступавших.

5-го был в театре на постановке «Егор Булычев». Она не произвела на меня особенного впечатления. Булычеву в игре Кумельского приходится все время симпатизировать, а с точки