Штрафной батальон - Евгений Погребов

У Павла от недоброго предчувствия сжалось сердце.

Минут через пять эшелон потихоньку тронулся. Со всех сторон, россыпью, перемахивая через станционную ограду, неслись к нему штрафники с мешками и свертками в руках, на ходу запрыгивая в теплушки. Машинист нарочно придерживал пары, чтобы отставшие могли догнать состав.

Мимо проплыло старинное здание вокзала, потянулись платформы и пакгаузы. Под ногами дробно простучали выходные стрелки.

Павел с тревогой огляделся вокруг, проверяя, все ли на месте. Штрафники, грудясь у двери и на нарах, возбужденно обсуждали подробности беспорядков, учиненных на ртищевском вокзале, прикидывали, сойдет или не сойдет с рук им это безобразие. Большинство склонялось к мысли, что виновным несдобровать, — комбат был в ярости. Всюду взгляд натыкался на потные разгоряченные лица, подозрительно блестевшие глаза. По вагону предвестником беды распространялся резкий сивушный дух.

Предчувствие не обмануло Павла. Не успели отъехать десятка километров, как с верхних нар мешком свалился на пол Покровский. С трудом поднялся на нетвердых ногах и, выхватив из кармана поллитровую бутылку, с перекошенным от ненависти лицом бросился на солдат:

— Расшибу сволочей!

Увернувшись от удара, Шведов коротко и сильно ткнул его в челюсть.

Вскинув руки, Покровский отлетел спиной к стене вагона, осел по ней, бессильно обвиснув, на пол и вдруг заплакал, встал на четвереньки и побито пополз под нары, что-то бессвязно бормоча и по-пьяному жалко всхлипывая, и вскоре там затих.

Все это произошло столь неожиданно и скоротечно, что никто из штрафников не успел понять причины безумного буйства Покровского.

— Че он возбух-то, ребят?

— А черт его, дурака, знает!

— Дак кривей вина он, не видите, что ли?

— Ну да? Тверезый будто садился…

— Ну дак что? Успел уже, долго, что ль? Засосал пузырь, и шары на лоб…

Шведов, похоже, испытывал неловкость и угрызения совести за то, что так безжалостно саданул хлипкого Покровского. Потирая ушибленную руку, говорил, словно оправдываясь:

— Полудохлый, тварь, а бутылкой машет. Ты знаешь, взводный, на какие деньги он дряни свекловичной нализался? Опять, собака, за старое взялся. Не хотел я говорить — белье ведь он с себя продал. Сам видел, как на базаре кальсонами тряс. Надо было отнять, а я, дурак, мимо прошел. Еще концы отдаст ненароком — отвечай тогда как за хорошего, живой он там, что ли? Эй! — Наклонившись, Шведов подергал Покровского за ногу. Тот пьяно замычал, прикрыл голову руками.

— Не трожь! — посоветовал Павел. — Проспится, ни черта ему не сделается.

Он полагал, что одним происшествием дело не ограничится, и не ошибся. Вскоре драка в углу среди уголовников вспыхнула.

— За что бьешь? — взвыл на весь вагон штрафник Таныгин, известный больше по кличке Семерик, вскакивая на ноги и намереваясь бежать. Но получил удар в живот и распластался на полу, добитый сбоку.

С кошачьим проворством метнулся к нему Тихарь и моментально сверху оказался. Вцепился обеими руками в горло и, стервенея, стал колотить его изо всех сил головой о дощатый настил.

— Брось, гад, что делаешь!

Шведов, по воле случая вновь оказавшийся к месту происшествия ближе своих друзей, подскочил к Тихарю и, схватив его за шиворот, рванул на себя, отбросил назад. Безуспешно цепляясь за стойки нар, Тихарь отлетел к стене. На мгновение блеснуло у него тонкое жало финки. Но, разглядев перед собой подоспевших Колычева и Махтурова, вовремя спохватился. Поднимаясь с колен, спрятал лезвие обратно в рукав. Все в нем дрожало от возбуждения, от ненависти, но он пересилил себя. Отряхнув пыль с ладоней, полез на верхнюю полку, уже оттуда просипел, задыхаясь от клокотавшей злобы:

— Вы, фреи чистой воды, в наши босяцкие дела лучше не суйтесь. Без вас разберемся, а то допроситесь…

— Чего допросимся? — Павел подступил вплотную к нарам, приподнялся, ступив ногой на перекладину. — Договаривай!

— Тогда узнаешь! — буркнул Тихарь, но на всякий случай отодвинулся подальше, вглубь, принялся с ожесточением ломать горбушку хлеба на разостланную тряпку.

По существу, он трухнул, и Павел укротил гнев, отступил, сознавая, что дальнейшее выяснение отношений не имеет смысла.

Посчитав инцидент исчерпанным, наверх к Тихарю молча полезли Карзубый, Яффа и Башкан. Боря Рыжий по очереди стянул с каждого сапоги, заботливо разложил портянки на просушку. Затем притащил и подал котелок с водой, сам, однако, оставаясь внизу.

Тихарь в знак благодарности швырнул ему небрежно сверху кусок горбушки. После этого уголовники приступили к трапезе. Чинно, мирно, будто и не было недавней драки.

А внизу, в проходе, валялся избитый Семерик…

В Аркадаке штрафникам готовилась встреча. Эшелон был направлен прямиком в тупик, под стволы ручных пулеметов и автоматов, которыми солдаты заградительного батальона и бойцы взвода местной комендатуры, выставленные в оцепление, упирали в проемы дверей.

— Не выходить из вагонов! Назад, живо! Всем по своим местам! — размахивая зажатым в руке пистолетом, кричал метавшийся по платформе командир заградчиков, осаживая приготовившихся было попрыгать на землю штрафников.

А из штабного вагона тем временем выгружались по тревоге автоматчики комендантского взвода. Следом по ступенькам лесенки спускались начальник особого отдела, командир комендантского взвода и дежурный по эшелону старший лейтенант Наташкин.

Взяв автоматы на изготовку, бойцы комендантского взвода двумя рукавами растекались вдоль состава, загоняли обратно тех штрафников, кто не внял предупреждению и все-таки опустился на землю.

Сбившись к дверям, штрафники с любопытством и опаской следили за тем, что произойдет дальше.

— Н-да, ехали — веселились, а приехали — прослезились, — мрачновато пошутил Махтуров, и Павел, раскаивавшийся в душе за то, что позволил уговорить на выпивку, последствия которой могли обернуться для всех троих большими неприятностями, случись что-нибудь серьезное, определил по настроению друга, что и того терзают те же мысли.

— Кое-кому, кажется, и вовсе «Слезай-приехали!» командуют, — сказал Бачунский, указывая в голову эшелона, откуда по направлению к ним двигалась группа автоматчиков во главе с незнакомым лейтенантом-танкистом. Останавливаясь поочередно около каждого вагона, лейтенант вызывал двоих-троих штрафников, которых тут же заключал под арест.

Когда процессия достигла теплушки второй роты, число арестованных превысило двадцать человек. Приблизившись к двери, лейтенант сверился со списком, выкликнул:

— Василевич, Порядников — на выход! — Собираясь, Тихарь и Яффа стали совещаться, брать или не брать выигранные тряпки. И брать, и оставлять их на попечение Карзубого и Башкана было в равной мере опасно. Наконец воровское чутье подсказало — брать. Отнимут или нет — неизвестно, а от своих компаньонов наверняка назад не получишь. — Кому приказано — выходи! Долго еще вас ждать? — начиная терять терпение, прикрикнул лейтенант.

Прихватив мешки, сначала Яффа, а за ним Тихарь торопливо спустились вниз, присоединились к арестованным.

— Давно пора их к порядку призвать! Сволочи!

— Еще бы вон тех двоих не мешало за компанию с ними отправить! Тоже хороши штучки!.. — раздались возгласы.

Препроводив арестованных в пустовавший до той поры вагон-гауптвахту, лейтенант собственноручно навесил на дверные скобы массивный амбарный замок. По обе стороны теплушки заняли посты автоматчики-охранники.

Следуя обратно, бойцы, подгоняемые лейтенантом, задвигали тяжелые двери теплушек и для верности закручивали их проволокой.

— Так-то оно лучше. Не хотели по-человечески — повезут как скотов! — резюмировал Махтуров. — Безопасней и спокойней будет.

Под лязг опустившихся защелок Башкан, кривляясь, попытался было затянуть блатную ухарскую песенку, но сорвался на крик:

— Эй, урки, этапчиком запахло! Куда гонют-та? Можа, и на Бакинский порт повернут! На Колыму, в края полные!

— Повернут, повернут. Если на фронте уцелеешь, то обязательно тебя, гада, опять туда отвезут, не беспокойся. Никуда те края от тебя не денутся, — успокоил его Бачунский.

Башкан как-то сразу скис, да и остальные дружки и прихлебатели присмирели. Не огрызались в ответ, как обычно.

Павел решил, что настал выгодный момент укрепить командирский авторитет.

— Халявин!

— Чего? — после продолжительной паузы нехотя отозвался Карзубый.

— Не «чего», а «я». Пора наконец усвоить. Живо сюда!

Думал, не подчинится приказу Карзубый, настраивал себя на то, что, возможно, придется проявить твердость. Но Халявин, похоже, нутром почувствовал его настрой. Спустился с нар, вразвалку подошел к Павлу: «Чего надо?»