Знакомый почерк - Владимир Востоков

— Ты и курсы знаешь?

— А как же. И представляешь, сколько мы будем иметь процентов прибыли? Пятьсот процентов, дорогой, пятьсот минимум.

— Да-а… Есть на чем шею сломать. — Фастов тоже налил себе и выпил.

— Ты же через досмотр не проходишь?

— Пока верят… А там — поди знай…

Миша коротко махнул рукой.

— Сколько ты в загранку ходишь?

— Одиннадцать годков.

— Что ж, на двенадцатом проверять будут?

— Искушаешь ты меня, Миша, ох, искушаешь.

— Я бы на твоем месте не задумывался.

— Я бы на твоем тоже.

— Скажи лучше — трусишь.

— Не без этого. Но и совесть — она еще где-то там трепыхается.

— Но ты уже оскоромился, ты ж два раза из этой лужицы пил. Какая разница — один глоток или досыта напиться? Лужа-то отравлена, ты уж отравился.

— Пока не смертельно.

— И не будет смертельно.

Фастов взял уже подсохшую лепешечку, повертел ее в пальцах.

— Ну, привезу я доллары, что мы с ними делать будем?

— Не твоя забота. Найдутся люди.

— У меня лежат на книжке деньги, но я снимать не буду. Машинные. Скоро получать, — сказал Фастов, и это надо было понимать как полное согласие.

Миша улыбнулся.

— Найдем…

Тут-то в голове у Фастова и возникли соображения, которые заставили его вспомнить о высокой двери, обитой настоящей кожей. Опустив голову, он думал: что за человек этот Миша? Тот ли, за кого себя выдает? Судя по всему, он сильно смахивает на какого-то подпольного дельца. Почти никогда не ходит на службу. Иногда исчезает на несколько дней, и никто не знает куда. И разве можно на зарплату юрисконсульта, даже работая на двух фабриках, жить так широко? А Миша однажды выбросил за один вечер тысячу двести рублей — они гуляли тогда большой компанией в ресторане аэропорта…

Да, но дверь… Разве подпольные дельцы обивают двери своих квартир натуральной кожей, да еще стеганой? Снаружи они скорее предпочитают придавать ей такой вид, будто об нее собаки когти точили.

Как ни странно, Мишина дверь оказалась для него более убедительным аргументом, чем все другие, заставлявшие настораживаться. А может быть, наоборот, это не странно, а вполне логично.

Они ударили по рукам.

Так Фастов кинулся во все тяжкие, и ходу назад ему не было…

Бармен Фред встретил его как всегда, но с первого же взгляда определил, что на сей раз «товарищ Альбатрос» несколько взволнован, и, угостив его обычной рюмкой джина, проявил редкий такт и проницательность. Хотя бар, как обычно в этот дневной час, был пуст, Фред сказал:

— Может быть, мы пройдем ко мне за кулисы? Там вам будет уютнее.

— Да, так лучше.

Фастов вслед за барменом прошел через дверь сбоку от стойки в узкий коридорчик. Фред толкнул дверь справа и пропустил Фастова в просторную комнату с двумя окнами, выходившими на чистенький дворик. Она была похожа на контору, только, кроме конторской мебели, в ней стояла широкая кровать на низких медных ножках в форме львиных лап.

— Садитесь, прошу вас. — Фред отодвинул для него свое, хозяйское, кресло перед столом, а сам остался стоять.

— Присядьте и вы, надо поговорить.

— Может быть, сначала принести вам чего-нибудь?

— Не надо. Серьезный вопрос, Фред.

Бармен сел.

— Слушаю вас, товарищ Альбатрос.

Фастов развернул пакет из плотной бумаги и поставил на стол сверкавший серебряными гранями маленький, на литр, самоварчик.

— О, какая прелесть! Спасибо, спасибо!

Фред взял самоварчик и поворачивал его из стороны в сторону, цокая и прищелкивая языком, как это делают, когда играют с младенцем.

— Фред, я пришел с очень серьезным делом. Даже боюсь начинать.

Бармен поставил самоварчик.

— Моряк чего-то боится? Тогда он не моряк. Вы, наверное, насчет валюты?

— Да, но сумма слишком велика.

— Сколько?

— Три тысячи.

Фред внимательно посмотрел на него.

— Вы хотите, наверное, долларами?

— Да.

— Надо подумать. — Фред по привычке тронул мизинцем свои аккуратные чаплинские усики. — Вы, наверное, догадываетесь, что в превращениях одних денег в другие участвую не один я…

— Скорее всего.

— Разрешите, я тут же позвоню одному человеку?

— Ну, конечно.

Фред подвинул к себе стоявший на столе телефон, покрутил диск и заговорил быстро, как хоккейный радиокомментатор. Языка Фастов не понимал.

Потом Фред слушал, а потом зажал микрофон ладонью и спросил у Фастова:

— Вам удобно, если один господин придет сейчас сюда?

— Я вам доверяюсь, Фред.

Еще несколько слов в трубку, и разговор закончился. В комнате мелодично прозвенело, как будто кто-то чокнулся хрустальными рюмками.

— Это меня зовут, — объяснил Фред, вставая. — На стойке есть кнопка. Пойду отпущу.

Его не было минут десять. Фастов уже начинал ежиться и подумывать, не переломить ли все это к чертовой матери, не обрубить ли швартовы. Но тут появился Фред и с ним какой-то господин с портфелем. Фред встал. Незнакомец был его роста, с густой сединой в рыжеватых волосах, с лицом старого актера, играющего роли благородных отцов. Ему было лет под шестьдесят.

— Разрешите представить, — сказал Фред по-английски, — это господин Гутман, мой… мой компаньон, а это…

— Товарищ Альбатрос, — сказал Фастов.

Сели — Гутман в хозяйское кресло, Фастов и Фред по бокам на стулья. Гутман, видимо, торопился.

— Товарищ Альбатрос хочет обменять три тысячи советских рублей на доллары. Сколько он думает получить долларов?

Фастов в недоумении посмотрел на Фреда.

— Раньше мы меняли по курсу, — сказал тот, словно извиняясь.

— Это не пойдет. Две с половиной тысячи пойдет.

— Вы согласны? — спросил Фред у Фастова.

— Да. Не везти же обратно.

Гутман повернулся к нему, и Фастову показалось, что на него смотрят не глаза, а два фотообъектива. Фастов достал из карманов брюк две плотные пачки, обернутые тонкой резиной, и вскрыл их. На столе перед Гутманом легли две стопки сотенных новеньких банкнотов.

— Здесь три тысячи, — сказал Фастов. — Можете проверить.

— Зачем? — возразил Гутман, открывая портфель. — Какого достоинства вы предпочитаете?

— Все равно… Впрочем, не очень крупные.

— По пятьдесят?

— Хорошо.

Гутман дал Фреду пачку пятидесятидолларовых, тоже новеньких. Тот быстро-быстро, как профессиональный кассир, отсчитал пятьдесят штук и положил их перед Фастовым, а остальные вернул Гутману.

Гутман закрыл портфель и встал. Фастов тоже хотел встать, но Гутман положил ему руку на плечо.

— Если вы довольны обменом, то мы будем продолжать знакомство. До свидания.

— До свидания.

Фред пошел проводить этого важного и, по-видимому, весьма делового господина, а Фастов начал упаковывать доллары в резину, где раньше лежали сотенные. За тем и застал его Фред:

— Ну вот. Немножко не так, как вы хотели, но все же, я думаю, неплохо. Вы повезете домой?

— Да.

— Джину?

— Нет, надо идти.

— Удачи вам.

— Пока.

…На этот раз Фастов не вез домой ничего, кроме подарков сыну и долларов.

С Мишей Фастов встретился в день прибытия, не заходя к себе домой. Тем, что он принес только две тысячи пятьсот, а не три девятьсот, как ожидалось, Миша не огорчился.

Придя домой, Фастов узнал новость: Валентина поступила на работу. Когда они только познакомились, она работала хирургической сестрой в больнице, а до этого окончила медицинское училище. Между прочим, отпустили ее тогда с большой неохотой. Теперь она вернулась на старое место. Фастов взорвался: «А что будет с сыном?» Она спокойно сказала: «Ничего, как-нибудь. В школу я его отвожу, из школы привожу. Одному сидеть приходится лишь два часа. Он мальчик умный». Шуметь дальше было бесполезно, и Фастов махнул рукой.

Друг позвонил ему только через неделю — вероятно, куда-то уезжал. Сколько процентов прибыли в этой операции получил Миша, неизвестно, но Фастову он вручил шесть с половиной тысяч.

— Идем, положишь на книжку, потом обмоем, — сказал Миша.

— Ну ее к черту, книжку. Откуда у меня сразу такая сумма, если кому захочется проверить?

— Ты что, правда псих или прикидываешься? Кто это имеет право проверять книжки?

Миша говорил верно, но Фастов за последний рейс так изнервничался, что чувствовал себя не совсем нормальным. Ему противно было ощущать в карманах эти засаленные пятерки, десятки, четвертные. Да, правильно говорит Миша, надо положить на книжку: где такую сумму дома спрячешь?

Они отправились в сберкассу, Фастов открыл новую книжку — на предъявителя, как посоветовал Миша, — и положил шесть тысяч, а пятьсот рублей оставил на расходы. Миша позвонил Тане Черной, велел взять Наташу, и они закатились в аэропорт. Пили много, а потом Миша предложил немедленно махнуть самолетом в Сочи. «Погреемся, — сказал он. — Там сейчас тепло» (было 20 апреля). Наташа заколебалась: «Мне завтра а работу». — «И мне», — сказала Таня. «Ай ерунда, я вам бюллетени достану». И Миша пошел узнать насчет самолета. Вернулся расстроенный: «Только утром. Ну, в следующий раз». И опять Фастов дома не ночевал — Наташа увезла его к какой-то своей подруге.