Ломаные линии судьбы - Татьяна Александровна Алюшина

А родным пожаловаться она не могла, не станет она их тревожить. Мама сразу же начнёт ужасно переживать, разнервничается и примется требовать, чтобы дочь немедленно вернулась в родительский дом. А маме и так досталось волнений и тревог с Аглаей выше крыши, с большим перебором, хватит с неё.

Можно было бы Лёшке рассказать, поделиться, что пережила и как перепугалась, но Лёша далеко, чем он может помочь – только расстроится, что не имеет возможности защитить сестрёнку. Ещё, не дай бог, придумает всё бросить, сорваться и прилететь в Москву спасать сестрицу великовозрастную, с него ста– нется.

Ну а папа… Этот вариант вообще не обсуждается: папа сейчас в таких местах служит, где переживаний, страшных трагедий и смертей с избытком и большим перебором, где сильно небезопасно для жизни. Понятное дело, что Аглая ни за что не станет его тревожить, даже намёком, даже интонацией голоса не выдаст свой душевный раздрай. Вот так.

Подруги-друзья? Так нет их практически. Трудно наладить настоящую дружбу, когда ты дочь военного и постоянно меняешь места проживания, военные городки, садики, школы. Это когда Зорины осели в Москве, то у Глаши появилась возможность с кем-то завязать длительные, дружеские отношения, только к тому времени она была уже подростком, и не самым ординарным: длинная, худая, нескладная девчонка с непростым характером и странным для девочки увлечением, мало кого подпускающая к себе. Одним словом, с дружбами у Глаши не срослось как-то. Только вот с Лилькой получилось, при всей её нестандартной жизненной психологии, странностях мышления и восприятия мира. А с остальными так… С бывшими одногруппниками скорее знакомство, чем дружба, а работа у неё специфичная, индивидуальная, коллектива соратников не предусматривает.

Как-то вот так в жизни Аглаи получилось.

Так что пойдёт она к соседке, которая чем-то очень сильно напоминает Глаше её любимую бабушку Полину, вызывая поразительное чувство теплоты, доверия и настоящее, глубокое уважение. К тому же Аглае всегда было интересно, приятно и, главное, удивительно легко общаться с этой пожилой женщиной.

Аглая с Музой Павловной «с ходу, с пулемёту», как говаривала бабуля Полина, про дикое преступление говорить не стали. Пили себе с удовольствием чай, угощались маленькими, потрясающе вкусными пирожками с разными начинками и – смешно! – обсуждали «распсиховавшуюся» во всём мире погоду, кого заливавшую и топившую, а кого поджаривающую. И только когда закончили с пирожковым угощеньем-терапией и налили по третьей чашке чаю («вдогонку», как сказала Муза Павловна), лишь тогда обратились к горячей теме ночного происшествия.

– Муза Павловна, а как так получилось, что в четыре утра Вилли был на площадке, а ваша дверь оказалась закрытой? – спросила о том, что никак не давало ей покоя, Аглая. – Насколько я помню, он ведь ночами никогда не гуляет?

– Да, – подтвердила женщина, – Валерьян не любитель поздних прогулок. Бывает, иногда задерживается на улице, но не позднее одиннадцати возвращается домой. Вы же знаете, Глашенька, что я для него всегда держу дверь открытой. У нас с Вилли сложился такой порядок: если он загулялся позже обычного, а я прикорнула у телевизора или уже легла в постель, то, приходя домой, он всегда меня будит, я встаю, запираю за ним дверь на замок и ложусь спать дальше. Вчера, не дождавшись Вилли, я спокойно легла в кровать и заснула. И настолько крепко спала, что совершенно не слышала, как он кричал и выл. А проснулась только около шести утра, вот тогда и впустила его, а за ним и следователей.

– Тогда получается, что, пока он гулял, кто-то закрыл дверь и Вилли не смог попасть домой? – выдвинула предположение Аглая.

– Получается, что так, – покивала, соглашаясь, Муза Павловна и спросила: – А он действительно сильно кричал?

– Сильно, – подтвердила Глаша. – Скорее не кричал, а завывал просто ужасно, но не так долго, я сразу проснулась и быстро выскочила, – оправдала она Валерьяна и выдвинула осторожное предположение: – Так, может, это убийца закрыл вашу дверь?

– Может, и убийца, – согласилась с этой версией соседка и спросила: – Так что вы там обнаружили, Глашенька?

И Аглая рассказала о ночном кошмаре. Попыталась коротко, избегая и не вдаваясь в страшные подробности, но поразительным образом как-то очень умело и практически незаметно Муза Павловна буквально выудила, вытащила из Глаши доскональный, пошаговый отчёт, практически до мелких, казавшихся Аглае незначительными деталей, о том, что девушка делала и что увидела.

Кое о чём Аглая всё-таки умолчала, не собираясь вообще никому об этом рассказывать. Но, отвечая на мягкие, грамотно выстроенные и заданные тихим, доброжелательным тоном вопросы соседки, она умудрилась выложить чуть ли не по минутам-секундам всё, начиная с момента, когда проснулась от безумных завываний Вилли, и заканчивая составлением протокола следователем СК. Аглаю, откровенно говоря, сильно потрясло, когда, завершив свой отчёт, она сообразила, что и как рассказала.

Нет, Муза Павловна совершенно искренне, от всего сердца сочувствовала девушке и по-настоящему переживала за её душевное состояние. Но это не помешало ей задавать вопросы, вынуждая Аглаю заново пережить весь тот кошмар, через который она прошла ночью. И в голове невольно прокручивалась адская картинка лежащего на полу растерзанного трупа Виктора, что вызвало позыв тошноты как естественную реакцию организма на столь крепкую и красочную память.

Подскочив с места, Аглая торопливо-скомканно попрощалась с Музой Павловной и буквально сбежала домой. С нахлынувшим приступом справилась достаточно легко, обошлось без объятий и выворачиваний души белому фарфоровому другу. Только сварив и попивая маленькими глоточками кофе, Глаша принялась размышлять, откровенно недоумевая – и зачем это Музе Павловне понадобилось столь детальное описание состояния трупа и настолько подробный отчёт обо всех действиях самой Аглаи в квартире соседа. Как‑то это сильно странно, на обычную, любопытную не в меру старушку Муза Павловна уж совершенно определённо не тянула.

Тогда зачем?

От недоумений и размышлений о странностях соседки Аглаю отвлекло появление специального курьера, доставившего и вручившего ей под роспись повестку, обязующую завтра в десять часов утра прибыть в Следственный комитет для дачи показаний.

«Да? Ещё каких-то показаний? А тех, что уже дала и повторила раз десять, вам недостаточно?» – подивилась Аглая и передёрнула плечами, только представив, что ей ещё раз – ещё раз! – придётся вспоминать всю эту жуть.

Да ёжики же шипастые, сколько можно?!

Но нет, оказалось, что вспоминать не пришлось. Вернее, пришлось, разумеется, – не обошлось и не минуло, только не сразу. А сразу Аглаю сильно огорошили и поразили серией вопросов на несколько иную тему.

– Старший следователь Следственного комитета Викторов Андрей Фёдорович, – официально представился Аглае достаточно интересный, импозантный мужчина лет сорока пяти.