Эта сладкая голая сволочь - Тамара Кандала

– Никуда я с вами не пойду! Я здесь живу.

– Еще как пойдешь! – грубо вступает в разговор человек в сером, до сих пор стоявший молча в отдалении.

Нина пытается открыть лифт.

Милиционер хватает ее за одну руку, человек в сером за другую.

– Сопротивление властям – я свидетель, – говорит человек в сером.

Они заламывают Нине руки назад, прижимают лицом к решетке лифта.

– За сопротивление властям мы тебе такое пришьем... – говорит милиционер.

– Шлюха! – добавляет «свидетель» в сером.

Он вынимает наручники и надевает Нине на запястья.

У районного отделения милиции. Ночь

Нина с Патриком выходят из дверей серого грязного здания. Лицо Нины опухло от слез. Патрик обнимает ее за плечи, гладит по лицу.

– Больше не могу, – говорит Нина. – Они обращались со мной хуже, чем с собакой. Увези меня. Я здесь все ненавижу.

Загс. Кабинет заведующей

Большой стол, над которым висят портреты Ленина и Горбачева. За столом сидит полная блондинка с замысловатой прической, коровьими глазами, ресницы толсто накрашены тушью, рот – в темно-коричневой помаде, размашисто и жирно обведен еще более темным карандашом. Глядя в ручное зеркало, она сосредоточенно выдергивает пинцетом волоски на подбородке.

Закончив, кладет зеркало и пинцет в ящик стола и кричит:

– Следующий.

Входят Нина и Патрик. В замешательстве останавливаются посреди кабинета.

– Здравствуйте... – говорят они хором.

– Мы хотим пожениться, – говорит Нина.

Патрик кивает в подтверждение.

– Да, – добавляет он, – и очень скорее...

Заведующая оглядывает их внимательно. Делает приглашающий жест садиться. Они садятся, неловко сложив руки на коленях. Как в кабинете у врача.

– Жених, как я понимаю, иностранец, – вопросительно-утвердительно констатирует тетка.

Патрик опять кивает.

– Из какого лагеря?

Патрик, не понимая, смотрит на Нину.

– Ты из какого лагеря? – переспрашивает она Патрика, явно забавляясь.

– Но... я никогда не был ни в каком лагере, – говорит он озадаченно.

– Из социалистического или капиталистического? – уточняет тетка, поджав и без того тонкие губы.

– Я француз...

– Значит, из кап, – тетка смотрит на него с осуждением.

– Это что-то меняет? – пытается понять Патрик.

– В принципе ничего. Только процедура немного сложнее. – Порывшись в столе, тетка кладет перед ними бумагу. – Вот список документов и справок, которые вы должны предоставить. Все это на двух языках и заверенное в консульстве.

Нина и Патрик просматривают бумагу.

– Но здесь работы на полгода! – восклицает Нина.

– Ну, для тех, кто любит друг друга, это не время... – говорит заведующая, иронично улыбаясь. – И потом еще три месяца испытательный срок. – Теперь настала ее очередь забавляться.

– Вы шутите? – с надеждой говорит Патрик.

– Нет. Чувства надо проверить. Съездите пока к себе во Францию... Красивая, говорят, страна... – произносит она мечтательно. – У нас сотрудница была недавно в турпоездке, такие кофточки привезла...

Большая аудитория института имени мориса тореза

Профессор за кафедрой объясняет трудности французского перевода. Человек двадцать студентов внимательно слушают. Среди них Нина.

Открывается дверь. Всовывается голова секретарши. Профессор умолкает, смотрит на дверь.

– Крымову – в деканат, – говорит голова.

Дверь закрывается.

Нина встает, собирает тетради в сумку и идет к выходу при полном молчании аудитории, сопровождаемая взглядами студентов.

У самого выхода она поворачивается.

– До свидания, профессор, – говорит она, – ...и спасибо.

Деканат института

Декан сидит за столом под портретами Ленина и Горбачева. Напротив него – два кожаных кресла. В одном из них сидит, развалившись, Красин и курит.

Нина стоит посреди кабинета.

– ...но это моя частная жизнь, – говорит она, продолжая разговор, – мое личное дело. Насколько я знаю, Конституцией не запрещено выходить замуж за иностранцев.

– А ты тут не умничай, Крымова, – говорит декан.

– Ты очень ошибаешься, – вступает в разговор Красин. – Когда ты поступала в этот институт по рекомендации твоего приемного отца...

– У меня никогда не было приемного отца...

– ...но рекомендацией его ты тем не менее воспользовалась. – Нина хотела ответить, но передумала. – Так вот, ты прекрасно понимала, куда поступаешь. А теперь мы тебе не позволим подрывать репутацию института. Ты живешь в коллективе.

– Что же это за репутация, которую так легко подорвать... – усмехнулась Нина, отлично понимая, к чему идет дело и кто все это затеял. Терять ей было явно нечего.

– А ты не язви, – говорит Красин с недоброй улыбкой. – Тебе придется выбирать: или...

– А я уже выбрала. Я выхожу замуж.

– Тем хуже для тебя! С институтом и комсомолом тебе придется расстаться.

– Тем хуже для комсомола, – говорит Нина и поворачивается, собираясь выйти.

Молчавший до этого декан встает из-за стола.

– Подохнешь там под забором, – говорит он вслед Нине.

– Лучше подохнуть под забором с рекламой кока-колы, чем под забором с вашими лозунгами, – отвечает Нина, повернувшись вполоборота, и выходит из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь.

Из окна коридора видна стена с киношными афишами. Взгляд Нины выхватывает название: «Интердевочка». «Пусть думают, что хотят», – произносит она про себя. 

Тот же ЗАГС. Те же участники 

Заведующая просматривает бумаги, собранные Ниной и Патриком. Те напряженно ждут.

– Эта бумага не полная... Здесь не хватает штампа... Где вторая подпись? Не годится, – выносит вердикт тетка с «халой» на голове и сверкающей чешской бижутерией на груди.

– Но это невероятно. Третий раз, – возмущается Патрик.

Нина под столом накрывает его руку своей и делает знак глазами выйти из комнаты.

– Я пойду покурю, – говорит Патрик, доставая из кармана сигареты.

Нина открывает сумку, вынимает из нее красиво завернутый пакет, кладет на стол перед заведующей.

– Это вам. Маленький сувенир. Из Парижа.

– Ну что вы... Не стоит, – говорит заведующая, привычно пряча пакет в стол и заметно смягчаясь. – Поймите, у меня инструкция.

– Общая? Или касающаяся именно нас? – уточняет Нина.

– И то и другое, – вздохнув, отвечает чинов– ница.

Нина выходит из кабинета. Патрик, затушив сигарету, бросается к ней.

– Взяла?

– Взяла. Но это безнадежно. Они не дадут нам зарегистрироваться. А если ты уедешь, тебе больше не дадут въездной визы.

– Ну это мы еще посмотрим, – говорит Патрик и врывается в кабинет.

Он подскакивает к заведующей с грозным видом, наклоняется и шипит в самое ухо, тыча при этом пальцем в потолок:

– Передайте туда, своим боссам, что я устрою скандальную пресс-конференцию для иностранных журналистов... Я подниму все организации по защите прав человека... И я не шучу... Я подключу к этому самого Жоржа Марше! 

Дворец бракосочетания 

Большой зал уставлен безвкусными напольными вазами из керамики. На полу огромный красный ковер, под потолком массивная хрустальная люстра под чешское стекло, с висюльками.

Магнитофон играет марш Мендельсона.

За столом все та же заведующая, в ярком костюме – с широкой лентой поперек огромной груди.

Перед ней, на ковре, Нина с Патриком. Вид у них скорее измученный, чем счастливый.

Гостей нет. Только двое свидетелей – Миша и какая-то француженка. И еще француз-фотограф, снимающий происходящее.

Церемония выглядит заупокойно.

– Объявляю вас мужем и женой, – произносит официальные заключительные слова тетка – в ее голосе слышна скорее тоска, чем торжественность.

Нина с Патриком формально обмениваются поцелуями. 

Аэропорт Шереметьево. Таможня 

Нина с тревогой смотрит на таможенника, недоверчиво изучающего ее новенький французский паспорт.

Двое других таможенников за соседней стойкой выворачивают багаж Патрика. Он заметно нервничает – к чему еще придерутся?

Из провожающих – Миша, который неуверенно топчется за Нининой спиной.

Один из таможенников открывает Нинину сумочку и бесцеремонно вываливает все на стойку. Замечает две катушки фотопленки.

– Это ваше?

– Да, – отвечает Нина.

– Что это?

– Это наши свадебные фотографии.

– Фотопленки к перевозу запрещены, – говорит таможенник, откладывая их в сторону.

– Вы не имеете права, – взрывается Патрик, у которого нервы явно на пределе.

– А вы, мисье, – говорит старший таможенник с издевкой, – не вмешивайтесь в наши законы.

– Оставь... – говорит Нина, устало беря Патрика за руку. – Пусть подавятся. Это в последний раз.

Глава 16

«Сволочь, хоть и кастрированная, носилась по квартире как оглашенная...»

Сволочь, хоть и кастрированная, носилась по квартире как оглашенная – у Додика был час бешенства. Случалось это раз-два в сутки, в зависимости от меню, – надо было израсходовать энергию. Делал он это с большим энтузиазмом. Время от времени высоко подпрыгивал, ловя невидимую моему глазу мушку, и мчался дальше, буксуя на скользких паркетных поворотах. Его прыжкам, с пола – на стол, со стола – на буфет, с буфета – на книжный шкаф и оттуда, через полкомнаты – на диван, мог позавидовать шимпанзе. При этом кот умудрялся ничего не разбивать.