Эта сладкая голая сволочь - Тамара Кандала

Трудно было не оценить его щедрость. Ко мне так никто никогда не относился. Все только «дай... дай...» и никакого уважения. А главное, не учит меня ничему, не заставляет быть хорошей девочкой, примерной ученицей, морально устойчивой... что там у них еще ценится...

Слова какие говорит, облизывает всю... Ромео престарелый (хотя объективно не так уж он и стар – чуть за полтинник). Еще немножко, и можно будет поверить, что жизнь за меня отдаст.

Вот и пусть отдает!

Но, чего душой кривить, иногда он мог так растрогать мое гренадиновое сердечко, что я готова была поверить в его сюсюканья. Мне даже казалось иногда, что мы с ним две потерянные души и два соучастника преступления, но он свое уже совершил, а я только собираюсь...

– Я очень одинок, – говорил он. – Наверное, так же, как ты...

Чтобы разозлиться на него по-настоящему, приходилось распалять воображение, представляя, как он насиловал мою бедную беззащитную мамочку. Она наверняка в бессознательном состоянии после очередной дозы, а он пользует ее во все дырочки. Сейчас и со мной, с дочуркой родной, проделывает то же.

– Одинок... – смеялась я в ответ. – Как звонок между ног...

И он радовался, что я радуюсь.

А я бесилась от его простоты. Хотелось сделать ему побольнее.

Однажды, забавляясь, я придушила его, чуть-чуть, чулком. Прочла в Интернете на букву «И» («извращения») о сексуальной асфиксии как искусственной стимуляции, доводящей до оргазма. Поняла, что и это может быть способом лишения жизни. Особенно для похотливых кровосмешенцев. Стоит только немного форсировать и потуже затянуть...

Секс – самое сильное оружие в руках женщины и главный инструмент для достижения целей. Высоких и низменных. Он одинаково годен для любви и для убийства. Преступления на половой почве с трудом поддаются расследованию. Ведь если два свободных человека с обоюдного согласия занимаются сексом и один из них неумышленно причинил другому смерть, то обвинить его в худшем случае можно только в страстной неосторожности.

С Папашкой номер не прошел – его гвоздик, вместо того чтобы вздыбиться от возбуждения, понурился, а сам хозяин захрипел в приступе астмы. Мне же и пришлось откачивать.

Удовольствия мало, а страху натерпелся. Потом пришлось объясняться. Сказала, что узнала о таком способе из Интернета, в разделе на «У», утехи сексуальные. Мол, захотелось доставить ему высшее наслаждение. Он объяснение скушал, но попросил к искусственным методам не прибегать – ему более чем достаточно того, чем наделила меня природа.

До чего же живуча во мне память о клинической смерти, которая произошла при рождении и о которой любила рассказывать мамочка! Душа хранит светлые воспоминания о счастливом событии, и поэтому мне доставляет наслаждение знание о близкой смерти жертвы?

Натура моя настолько сложна, что трудно разобраться в собственных ощущениях.

Прежде чем приступить к финальному броску, предстояло проделать еще один трюк. Он должен на мне жениться и составить завещание в мою пользу. Думаю, сделать это будет не сложно – детей у него нет, есть престарелая мамаша-аристократка, с которой он в контрах, тоже, похоже, не бедная? – живет в замке, в Италии, на берегу озера. Почему в контрах, не говорит. Жаль. Можно было бы попытаться приручить и бабульку, развести на «бедную сиротку», которая любит ее сына как отца и саму ее будет любить от всего своего нежного сердечка. А потом выстрелить: сын собственной дочке и, соответственно, ее родной внучке вдувает... хи-хи-хи... Пусть порадуется старая ведьма, может, тоже кондрашка хватит...

Я облизнулась от предвкушения.

– Вкусно? – с умилением спросил козел.

– Очень. А будет еще вкуснее, – ответила хитрая козочка. – Ты мой хищник, а я твоя прихихищница...

Козел чуть не заблеял и, пустив слюну, стал на глазах превращаться в жеребца. Вернее, в старого мерина...

Пришлось поелозить по нему этой ночью. Он хлюпал подо мной как болото...»

Глава 14

(черно-белая)

Середина 1980-х. Мальта. Валетта

Вера стоит на балконе своей квартиры, с высоты которого открывается захватывающий дух вид на подернутый поволокой город, на желто-красные крыши домов, покрытые редкой зеленью холмы и порт, о создании которого позаботилась природа. Городок выглядит пустынно в это время года – отдыхающих мало, а местные жители без дела по улицам не шляются.

В руках у Веры большая кружка, из которой струится дымок свежесваренного кофе. Она одета в пижаму и мужской бесформенный халат. Вид у нее усталый, вокруг глаз черные круги.

После недолгого колебания Вера возвращается на кухню и выливает в раковину кофе с молоком. Затем вынимает из кухонного шкафчика большую железную банку, на которой написано «мука», а из нее – бутылку виски, наполовину опустошенную. Не сполоснув кружку, наливает порцию напитка. Рука еле заметно дрожит. Быстро выпивает. Поколебавшись секунду, собирается налить еще. В этот момент на пороге кухни появляется Митя. Он заметно подрос.

– Мама! Опять! Ты же обещала!.. – он строго, подражая отцу, сдвигает брови.

– Все в порядке, мой мальчик, – говорит Вера виновато, пряча бутылку. – Завтрак готов. Скоро автобус в школу. – Она целует его в макушку. Потом берет коробку с кукурузными хлопьями, высыпает в тарелку и заливает молоком.

Вечер. В темноте гостиной, слабо освещенной луной, еле различим силуэт Веры, спящей на диване в неудобной позе, со свесившейся рукой. Рядом, на полу пустая бутылка из-под виски.

Слышен звук открываемой двери.

В комнату входит Сорочин. Зажигает свет.

Вера просыпается, поднимает голову, с трудом садится.

– Савва... это ты...

– А если бы это был не я? – говорит он. – Ты же знаешь, случиться может что угодно. И застать тебя, вечно пьяную, им ничего не стоит. Ты погубишь нас всех.

Вера сидит в виноватой позе, опустив голову.

– Ты же мне клялась! – говорит Савелий устало. – Ребенком!

– Я и себе клялась... – Вера поднимает на него глаза, полные слез и страха. – Это ты... ты нас губишь... Это из-за тебя мы рискуем жизнью. – Слезы беспомощно льются у нее из глаз. Она их не вытирает. – Ты тоже обещал остановиться... перестать работать сразу на все разведки мира... Нельзя одновременно быть генералом на всех свадьбах и покойником на всех похоронах. Хватит! Мне страшно. Я боюсь всего... телефонных звонков, соседей, машин на улице. Я все время одна. У меня нет дома. Я не могу больше метаться из страны в страну. Просыпаясь, я не знаю, в какой точке мира нахожусь... А тебя никогда нет рядом! Никогда!

Савелий подходит к Вере, садится рядом, пытается обнять. Но она резко высвобождается. Демонстративно берет бутылку с пола и опрокидывает в себя оставшиеся несколько капель алкоголя.

– Я не могу вот так все бросить. Нужно подготовить отход. У меня есть обязательства перед людьми.

– У тебя перед всеми есть обязательства, кроме меня. – Вера вытерла наконец слезы и высморкалась в не очень чистый платок, который достала из кармана халата.

– Послушай, Вера! Я делаю то, что должен делать. Ты знала, на что шла.

– Господи! Я так любила тебя, Сорочин! – говорит Вера пьяно. – А теперь... теперь...

– Тебе надо лечиться. Пройдешь курс в клинике. Я уже договорился. Митю я отдам на это время в закрытый пансион. Он будет в безопасности.

– Нет... Ты не сделаешь этого, Савва, – жалобно говорит Вера. – Только не это. Митя – все, что у меня осталось. Я тебе его не отдам.

– Это временно, Вера. Пока ты не вылечишься.

Вера, протрезвев, прищурившись, смотрит Савелию в глаза.

– Ты победитель, Сорочин, да? Тебе ведь все равно, кого побеждать – врага, женщину, самого себя, – лишь бы чувствовать себя победителем. Но в один прекрасный день ты останешься одиноким волком, победившим всех.

Неделю спустя. Та же квартира. Тот же балкон

Вера, привлеченная шумом резко остановившейся машины, выходит на балкон и смотрит вниз. У подъезда незнакомый ей большой «форд». Из машины выходит Сорочин с мужчиной в шляпе, перчатках и с саквояжем. Вере показалось, что она видела его однажды. Не могла припомнить, при каких обстоятельствах. Вид его, во всяком случае, ей не понравился – зловещий зкзекутор. Савелий поднимает голову, видит Веру и приветливо машет ей рукой.

Мужчины входят в подъезд.

Вера быстро идет к входной двери и закрывает ее на все внутренние замки и засовы. Потом, собрав силы, придвигает к двери большой обеденный стол. Ставит на него стул. На стул – телевизор.

Раздается звонок. Вера прислоняется спиной к дверному косяку, закрыв лицо руками. Звонок звонит долго, требовательно. В то же время дверь пытаются открыть ключом.

– Вера! Открой! Пожалуйста, не глупи! Мы же договорились! – Голос Сорочина звучит ласково, но настойчиво.

Вера не двигается.

В коридор выходит Митя. Смотрит удивленно на забаррикадированную дверь, на мать.

Вера хватает его на руки, прижимает к себе.