Проклятие Айсмора - Ольга Зима

и смолк, испугавшись, как отреагирует эта девушка.

Заметив, что при имени первого помощника винира Гейра ничуть не напугалась, наоборот, словно обрадовалась, Гаррик похвалил принесенные пирожки, отвел ее за руку поодаль от пылающей печки и любопытных взглядов, раз Бэрр оказался хорошим поводом завязать беседу.

— Я давно-о-о его знаю, — еще более важно произнес он. — И познакомились мы при очень интересных обстоятельствах. Хочешь расскажу?

Может, все случилось не так героически, как хотелось бы младшему стражнику, но у Гейры загорелись глаза-вишенки, и Гаррик рассказал как на духу.

— Дело было три года назад…

* * *

— Пригнись, заденут! Да пригнись ты, вот болван!

Гаррик, который углядел подозрительное копошение на крыше и остановился рассмотреть, обидеться не успел. Не успел и хоть что-то сделать в ответ на сердитый голос, как чья-то рука ощутимо придавила, заставив спрятаться за ларь с продуктами.

Гаррик повернул голову и обмер.

— Господин перв…

— Тихо ты. Не туда смотри. Вон, видишь? Попадёшь?

Три коренастые фигуры были четко видны на коньке здания.

— Не уверен, — выдавил Гаррик. — Ох…

В просвете улицы показались негромко переговаривающиеся домохозяйки. Гаррик в предельном напряжении четко разглядел вязаные шапки, складки одежды, корзинки со свисавшими из них рыбьими хвостами… Этакой ранью, какой младший стражник пробирался на службу, многое можно купить задешево. А можно и схлопотать стрелу от внезапно появившихся разбойников… Аутло, поправился Гаррик, как их называли водные.

— Кривоухий их раздери. Приказал же оцепить линию, — прозвучало негромко, но очень сердито.

Повернули домохозяйки как раз к прячущимся и подходили все ближе. Разбойники сразу насторожились. Один, как показалось Гаррику, держал в руках арбалет.

— Эти уроды обожают по женщинам бить, — раздался голос над ухом. — Давай делай, что можешь.

— А? — не понял Гаррик, обернувшись к Бэрру.

— Прикрой меня! Да хоть пошуми!

Бэрр чуть отполз, потом резко крутнулся через бок, прокатившись по грязи улицы за коробами, отбежал еще немного — подхватил лук, встал на линии выстрела — так, чтобы достать до крыши, подальше и от Гаррика, и от болтливых жительниц.

И сразу заинтересовал аутло.

Гаррик, вспомнив про приказ, изо всех сил натянул тетиву нового лука, вглядываясь в серый сумрак и радуясь, что натянул тетиву.

Вскрик. Попал? Непонятно. Еще раз выстрелил, и еще! Ага! Попал!

Тут же выяснилось, что врагов куда больше трех, так как двое уже летели по длинной и пологой кровле из черепицы прямиком на Гаррика, едва не догоняя в полете товарища, раненого или убитого. Зато, кажется, выронили и оружие.

А на конек крыши темными тенями лезли еще и еще. Гаррик похолодел, но выстрелил несколько раз, затем схватил воздух вместо стрел и только тогда спрятался за короб, наблюдая за стрелой, впившейся в гнилое дерево стены совсем рядом. Руки тряслись, как и губы.

Потом осторожно высунулся.

Звук выстрела Бэрра Гаррик, конечно же, не услышал, хоть и прислушивался, зато услышал крики, и несколько тел рухнули чуть быстрее живых собратьев на эту же злосчастную улицу.

Женщины, завизжав, попрятались кто куда.

Гаррик обернулся к женщинам, потом обернулся к Бэрру и, не успев испугаться — или больше некуда было пугаться — закричал что есть силы:

— Сзади слева!

Быстрый удар локтем, не глядя, Гаррик движение еле заметил — и аутло позади Бэрра упал наземь. Два ножа блеснули в воздухе — два тела остановились и плавно осели, почти без вскрика.

Теперь Бэрр уже что-то кричал Гаррику, но тот не слышал.

И не успел навести очередную стрелу или осмотреться, в какой стороне враг, как дышать стало нечем.

Он еле видел, как Бэрр, выхватив меч, бегом несся обратно. Светлой молнией сверкнул клинок, кто-то опять закричал от непереносимой боли… Еще и еще.

Скользкие и почему-то мокрые руки на собственной шее не поддавались, вдохнуть было невозможно, но аутло внезапно словно присел — руки разжались. Гаррик, освободившись от мёртвой хватки чужих пальцев, вдохнул сладкий воздух.

Аутло упал, и Бэрр быстро вытащил меч из тела.

— Сс-па… — еле смог прошептать Гаррик.

— Отползай, быстро!

Но отползти Гаррик не мог, и Бэрр отволок его за ворот кольчуги за прочный ларь. И снова начал стрелять.

По краю стен пробежали, увеличиваясь в размерах, тени, но слева уже затопала стража, и справа от прохода — тоже. Засвистели стрелы, зазвенели мечи. Гарик дышал, как рыба, попавшая на берег. Посмотрел на два дергающихся трупа и еле сдержал тошноту.

— Кличут как? — спросил Бэрр.

— Кх-Гар… — откашлялся тот, заторопился, заикнулся: — К-хаарр… Гарриком, то есть!

— Главное, жив, охламон береговой! — потрепал его Бэрр по затылку. Поднял полу своей одежды, просунул пальцы в широкую прореху и присвистнул: — Остроухий тебя раздери! А вот плащу не поздоровилось.

Глава 9

Лавочники, или Полет катушки

Лунная дорожка в дремлющем саду,

Эльфы и дриады споры там ведут:

Кто пролил на берег этот белый цвет?

Ведь стране волшебной счастья больше нет.

А в стране волшебной ныне холода!

Видно, закатилась синяя звезда.

Заморозил иней нежные цветы,

Погасили небо в мире пустоты

И распнули душу, не жалея сил…

Кто ж назло влюбленным счастье пригласил

В омут тьмы и горя, в пасынки к судьбе?

Плакал ангел молча: разошлись к беде.

Лунная дорожка, негасимый свет…

Обернешься, милый?

Или, видно, нет…

Выселение за долги было одним из тех дел, которые винир доверял лишь своему первому помощнику. Многие жители были так или иначе знакомы и связаны друг с другом: если не приятельскими и родственными, то хотя бы добрососедскими отношениями.

На стражников во время выселения никто косо не смотрел и сыпать проклятиями в их спины не собирался. А ведь именно они приглядывали, как очередная семья в глубочайшем унынии выбиралась из родных стен на сырые улицы, а потом на глазах плачущих женщин заколачивали двери опустевшего жилища. Нет, люди в островерхих шлемах были безлики для обитателей как Нижнего, так и Верхнего Айсмора. А вот тот, кто над этими стражниками стоял, олицетворяя закон и слово винира, должен был быть достаточно бессердечен, не бояться людской молвы, которая порой становилась губительней мора и безжалостней времени.

Бэрр был таким давно, еще до Площади. А вот когда он таким стал, не сказал бы и сам. В его воспоминаниях никогда не мелькало самое первое выселение обнищавшего семейства, он даже не помнил, сколько всего было человек и вытаскивал ли он