Проклятие Айсмора - Ольга Зима

— Вот именно, ей доброй рыбы не надь! Тогда и нам их, пропащих, не требуется… Вот что, давай-ка, дружище, в наши лавки только приличных горожан пускать, а гулящие всякие пусть в Нижний гуляют или куда подальше к берегу.

Приятель тогда насупился, обиделся — его лавочка была в Нижнем Озерном, хоть и почти на границе — но потом согласился поддержать за компанию, да и давнего отказа в сватовстве не простил. Сам лавочник пожалел о своем решении еще утром, в чем его приятель опять же с ним согласился, когда стражник пронес мимо две корзины с верхом.

Лавочник очнулся, завороженный очередным полетом катушки вверх-вниз, тряхнул головой. В ушах звенело, и ноги подкашивались.

— Я нет… Я да… Все понял. Я больше никогда. Ничего.

Бэрр наклонился вперед, произнес медленно:

— Ты именно что — ничего. Одно большое ничего.

Хозяина не держали ноги. Он присел, сдернул шейный платок и, судорожно дыша, вытер холодный пот. Бэрр выпрямился, глянул сверху вниз с высоты своего немалого роста.

Катушке не понадобилось взлетать еще раз, потому что теперь мысли о собственной жадности и о материнских наставлениях брать с жилички втридорога собрались воедино. Дурную идею отказать Ингрид захотелось засунуть куда подальше, какой-нибудь рыбе в пузо и утопить ту рыбу в глубоком омуте, чтобы ее там ледяное чудовище сожрало.

Бэрр со стуком поставил катушку на прилавок, и лавочник невольно дернулся в поклон. Или в укрытие от злости того, кто этой злостью в народе был известен.

Пока он поднимал голову, послышалось хлопанье закрывшейся двери. Сердце ударило в такт колокольчику, который заливался, насмехаясь над трусом и неудачником.

А другим себя считать сегодня повода не было.

Глава 10

Темные люди, или Среди холодных

Не спрашивай, придет ли рассвет,

Не верь тому, кто умер вчера.

Сцепились когти прожитых лет,

Нести дозор устала трава…

Забыты песни, выжжены дни,

Дорога к дому нас не спасет.

Брести через печальные сны,

Нам остаётся только вперёд.

Бывают в жизни такие утра, когда думаешь — лучше бы и не просыпаться…

Мучительная тишь стояла вокруг — до звона в ушах и долгого эха этого звона. Бэрр не шевелился и не открывал глаз. Поняв, что сон ушел окончательно и притворяться спящим более невозможно, со стоном приподнялся на постели. Упасть бы обратно или просидеть до скончания мира! Сглотнул, но рту оказалось еще гаже, чем в голове.

С осторожностью приподняв тяжелые веки, Бэрр заглянул в кружку у изголовья. Ночью, помнится, там была безумно вкусная вода, а сейчас, к его вящему недовольству, ничего. Запустить бы в стену, до брызг глиняных осколков! Да жаль портить хозяйкино добро.

Утешало одно — не было слышно ни звука.

Бэрр перевел непослушный взгляд на окно. Дождя не было, но облачность поднялась и поплотнела, закручиваясь лохматой спиралью в тревожащий черный глаз, а водная поверхность, видимая между домами, разгладилась серым шелком.

«Два дня. Не более», — это знание само пришло в больную голову и сразу покинуло ее.

Вчера он пил. Не пиво — темное ли, светлое — которое Бэрр мог выпить сколько угодно безо всяких последствий и безо всякого толку. Не тяжелую медовуху, привозимую с дальних полей, любимую трактирщикам за то, что при необыкновенной легкости питья и обычном желании побуянить она не давала возможности это сделать. Ноги у выпившего словно бы отказывались от тела, не хотели слушать буйную голову и внимать зову приключений.

Нет, вино было с Зеленых равнин, густое, крепкое и терпкое.

Выпить он вчера решил не случайно… Нестерпимо хотелось хоть раз не проверять посты на пристанях и не пинать ленивых стражников, хоть одну ночь провести в чужом доме, не под собственным потолком, где вместо сна приходят усталые кошмары. Вот и завернул Бэрр в «Три пескаря», а потом долго общался с особой, никак не хотевшей ему отвечать. Может потому, что бутылки не разговаривают? Их там было куда больше одной. Но меньше семи, раз он все-таки помнил, что ушел из общего зала, отказавшись от помощи. С превеликим трудом, цепляясь за перила, но добрался самостоятельно до комнаты на втором этаже, которую держали наготове именно для него и именно для таких случаев.

Пару лет назад случилась мелочь, из-за которой тетушка Фло, одинокая женщина, содержащая трактир в бойком месте, считала себя благодарной ему. В ее жизни и положении не было никого, кто оградил бы от скабрезных шуток и приставаний. Бэрр как-то зашел сюда случайно, выпить и подумать, и стал свидетелем неприятной сцены: жадный или безденежный посетитель, будучи изрядно во хмелю, предлагал хозяйке расплатиться с ней «дельцем, о котором она не пожалеет».

Вокруг гоготали, а бедной женщине было ничуть не весело. Она и не чаяла, как выпроводить наглеца, прижавшего ее у стойки. Бэрр тогда собирался уходить и почти ушел, только походя двинул локтем этому кривоухому в зубы. Тот булькнул и свалился на пол.

Что и как смекнула для себя трактирщица, Бэрр предпочел не уточнять. Но вскоре она заявилась к нему в ратушу, прямиком в помещение стражи, с внушительной корзиной и словами:

— Вы, господин Бэрр, можете посещать мое заведение, можете не посещать, но я всем говорю, что вы его посещаете.

Звучало бредово, но должно было сработать, раз стражники, собравшиеся по самым разным поводам, одобрительно закивали головами. Дожевывали при этом пирожки, подготовленные ушлой женщиной, и разбежались лишь от дернувшейся брови и тяжелого взгляда первого помощника винира.

— Зачем вам это? Только распугаете всех.

— Ваша слава мне будет стоить меньше двух вышибал. А лишние вышибалы создадут репутацию места, где можно почесать кулаки. Если вы будете не против, то я о себе позабочусь, призывая зарвавшихся посетителей к порядку вашим именем. Но и вас не забуду.

Он подумал немного и не нашел повода для отказа. Как и в случае с назойливым ухажером, ему это ничего не стоило, значит, и благодарить было не за что.

Хотел оставить подношение в корзине служивым… Но, темнея копченым боком из-под салфетки, благоухал окорок, редко появлявшийся в городе. Альберт его обожал. И несколько пирогов лежало рядом с окороком, и что-то еще там было вкусное и домашнее, чего двум холостякам под одной крышей хватит надолго. Бэрр, решив, что стражникам и так довольно, прихватил корзинку домой к вящей радости брата.

Тетушка Фло, коренная айсморка, быстро и добросовестно распустила необходимые слухи. Вскоре в умах окрестных жителей прочно поселилось знание, что