Cто лет безналом - Виталий Держапольский

— Ну вот, опять свет забыли выключить! — недовольно проворчал Андрей Дмитриевич, останавливаясь возле освещенного пятачка.

За оставленный забывчими сотрудниками свет в лабораториях и кабинетах, Сахарову постоянно высказывали «свое фи» все те же ночные вахтеры, несмотря на все их к нему уважение. Андрей Дмитриевич распахнул дверь и вошел в помещение. Возле окна, за столом, заваленным неопрятными стопками бумаг, сидел молодой человек. Дмитрий Таранов — узнал юношу Сахаров. Про таких обычно говорят: молодой, да ранний. Дмитрий сидел спиной к двери, погруженный в какие-то, понятные лишь ему одному, расчеты. Андрей Дмитриевич неслышно подошел к Таранову и заинтересованно заглянул в бумаги. Тень Сахарова упала на стол, Дмитрий вздрогнул и стремительно обернулся.

— Андрей Дмитриевич, — укоризненно протянул он, — так и заикой остаться не долго!

— Так уж прямо и заикой? — улыбнулся Сахаров. — Ничего, дело молодое… А ты чего домой не идешь? — хитро прищурился академик. — Сидишь, глаза портишь? С девчатами не гуляешь?

— Андрей Дмитриевич… Сами то…

— Мое дело стариковское, — отшутился Сахаров. — Так чего такого, интересного-то?

— Да никак у меня черновики Эйнштейна из головы не идут!

— Это те, что из спецхрана?

— Да. Я тут перепроверил его расчеты…

— Ну и? — заинтересовался Сахаров.

— Что-то не сходится! Вот сами смотрите, — Дмитрий ткнул обгрызенной ручкой в исписанный формулами листок, — вот здесь имеем на входе…

Он обвел кривым овалом ряд математических знаков:

— А здесь на выходе лишняя энергия вылезла… Из ничего! — потрясенно воскликнул Таранов. — Но, Андрей Дмитриевич, этого не может быть! Закон сохранения энергии еще никто не отменял! Но и расчеты верны! Фантастика!

— Молодец! — похвалил Дмитрия Сахаров, — я эти расчеты тоже перепроверял… И тоже столкнулся с этим парадоксом! Но ты не забывай, что это лишь обрывки, черновики… Эх, если бы все бумаги сохранились! — с тоской произнес Сахаров.

— Андрей Дмитриевич, теория-то, безусловно, гениальная! — возбужденно произнес Таранов. — Нам бы такие мощности для опытов, и возможно…

— Димочка! — одернул ученика Андрей Дмитриевич. — Таких мощностей нам не видать как своих ушей! Да и бюджет на малоперспективные отрасли недавно урезали…

— Да я понимаю, — вздохнул Таранов.

— Ну, ты все-таки не бросай эту тему, — приободрил его академик, — я тоже чувствую — в ней есть потенциал! Если будут какие соображения — не стесняйся, вместе покумекаем. А сейчас — брысь домой! Праздник завтра! День победы!

Так это уже сегодня! — весело воскликнул Дмитрий. — Мне еще к деду заскочить надо, поздравить…

— Вот и поздравь, — поддержал его Андрей Дмитриевич. — И в академии чтобы я тебя завтра не видел. С отдохнувшей головой работается легче! А после девятого продолжим…

9 мая 1973 г.

Подмосковье.

Аккуратный домик деда утопал в зарослях черемухи, распустившейся в канун праздника. Терпкий аромат весны душистым покрывалом окутал всю деревню, и Дмитрий с наслаждением вдыхал его полной грудью. Таранов любил это время года, и, по возможности, выбирался в деревню весной. Вообще-то, он старался навещать стариков почаще, но это не всегда получалось. Дед в таких случаях обидчиво поджимал губы и ворчал на «вечно занятую молодежь, не имеющую свободного времени, чтобы навестить старых больных родственников».

— Уж ты-то больной? — хитро подначивала деда бабушка. — Да на тебе еще пахать можно!

Бабушка всегда выгораживала Дмитрия, как в детстве, так и по сей день. Родителей своих Таранов не помнил: мать умерла при родах, а отец погиб на фронте. В сорок четвертом году отцу дали кратковременный отпуск за проявленный в бою героизм. Во время этого отпуска они с матерью и зачали его. Он еще лежал в утробе, когда мать получила похоронку. Как она смогла доносить его, для Таранова оставалось загадкой, ведь со слов бабушки она чахла с каждым днем все сильнее и сильнее. Родился он уже после войны, воспитывался бабушкой и вернувшимся с фронта дедом. Они были его семьей — других родственников у Таранова не было.

Дмитрий толкнул свежевыкрашенную синей краской калиточку и вошел в маленький уютный дворик, посыпанный свежим красноватым песком. На веранде сидел дед и слеповато щурился.

— Кого это черти принесли? — весело осведомился он.

— С праздником тебя, дед! — вместо приветствия ответил Дмитрий.

Они обнялись.

— Не забыл старика! — глаза деда влажно блеснули. Старик отвернулся, пряча навернувшиеся слезы. — Ну, пойдем что-ли в дом, — продолжил он севшим голосом, — Таисья уже все приготовила! Мать! Димка приехал! — крикнул он в открытую дверь.

Из дома выскочила раскрасневшаяся, видимо, только что от плиты бабушка и кинулась внуку на шею.

— Димочка, внучек, — защебетала она, целуя внука в щеку, — мы с дедом по тебе соскучилися! Чего так долго не приезжал?

— Да работа, баб…

— Все у вас, молодых, не по-людски! — проворчал дед. — Вот в наше время…

— Да не ворчи ты, старый черт! — накинулась на него бабушка. — Пойдемте лучше к столу, а то простынет все!

Дед, кряхтя, поднялся с табуретки и вошел в дом.

— Ну, что, Димка, — сказал дед, когда все расселись за столом, — давай наливай! За Победу не грех и выпить! Мать, а где могарыч?

— Ой, — спохватилась бабушка, — заболталась я с вами совсем! Сейчас принесу!

Она выпорхнула из-за стола и исчезла на кухне. Через секунду она вернулась с запотевшим графином, который поставила на стол.

— Самогон? — поинтересовался Таранов. — Тот самый?

— Обижаешь, внучек — первак! — гордо произнес дед. — Тройной очистки, настоян на ягодах и травах! А той отравой, что в магазинах продается, пусть алкаши травятся!

— Не боишься? — Дмитрий не удержался и подковырнул старика. — Сейчас ведь идет борьба с самогоноварением…

— Чего мне бояться? — удивился старик. — Я всю войну прошел! Да и в деревне меня каждая собака знает… Не, мне бояться нечего! Не тяни кота за хвост! Наливай! А то привык там у себя в городе разглагольствовать…

Дмитрий взял в руки холодный графин и разлил самогон в тяжелые граненые стопки.

— Ну, что-ли за Победу?

— За победу! — эхом откликнулись Таранов и бабушка.

Они чокнулись стопками и выпили. Затем на некоторое время за столом воцарилась тишина — все основательно закусывали спиртное. Дедов самогон был душистым, но ядреным: с непривычки первая рюмка ударила Таранову в голову. В ушах зашумело, а дед уже налил по второй.