Игра Бродяг - Литтмегалина

Она встала из-за стола и ушла, оставив на тарелке почти нетронутую отбивную.

В длинном каменном коридоре, увешанном зеркалами, она встала возле окна. «Центр мира, ты думаешь, ты центр мира?» Ее знобило от всего, что здесь с ней происходит. Ей просто хотелось кричать. Что бы она ни делала, Шванн становилась все больше и больше, а она сама все меньше и меньше. Так можно и вовсе исчезнуть. Впрочем, — и в этом Шванн права — никто не заметит ее исчезновения. Даже Вогт. Она ошиблась, сочтя его особенным.

Летний ветер мягко коснулся ее щеки. В это время года темнело поздно, и небо все еще оставалось голубым как бирюза. В отсутствие Шванн Наёмница снова могла его видеть, и неожиданно по ее щеке скатилась одинокая слеза. Небо было словно… освобождение. В его красоте не было ни капли яда. Наёмница не понимала, что именно так ужасает ее в Шванн… но отчего-то, при взгляде на рыжеволосую хозяйку замка, ее живот заполняли острые осколки битого льда.

«Ничто по-настоящему прекрасное не может быть всеобъемлющим», — прошелестело в ее голове. Это была не мысль Наёмницы. Она даже не знала этого длинного последнего слова, о смысле которого могла только догадываться. Но тогда чья это была мысль? Наёмница ведать не ведала. Она словно прилетела к ней с потоком ветра, утешая ее как раз в тот момент, когда она так нуждалась в утешении. Однако, чем больше Наёмница думала об услышанном, тем больше понимала, что так оно и есть. Хорошие вещи оставляют тебе свободу. Они оставляют тебе тебя.

Шванн красивая. Она всего лишь красивая. Но разве это дает ей право считать, что другие люди созданы лишь для ее удовлетворения ее прихотей? Да кто она вообще такая? Наёмница понемногу успокаивалась. Это наваждение Шванн. Вогт не наговорил бы ей мерзостей, будь он в нормальном состоянии. Наёмница знала это. Нет, чувствовала.

Она прошла по коридору дальше и спустилась по лестнице, истершейся под миллионами подошв. Никто не попытался помешать ей, но это не значит, что она больше не пленница. Ее не останавливают лишь потому, что она не делает ничего, что могло бы вызвать протест Шванн.

Солнце согрело деревья в саду. Их листья касались ее, как пальцы. Нежно. Наёмница начинала понимать, почему Вогту так необходимо ощущать мир вокруг. Хотя сейчас для него не существует ничего, кроме Шванн… весь его мир свелся к рыжеволосой красавице со злыми глазами. Несправедливый обмен, хотя Шванн этого не объяснить.

Наёмница протянула руку и коснулась зеленой ветки. И вдруг чья-то маленькая, покрытая серой шерстью лапка царапнула ее ладонь. Наверное, Наёмница должна была хотя бы вздрогнуть, когда ее вот так застали врасплох, но не вздрогнула. Она раздвинула листья и увидела странного серого зверя, заключенного в клетку, подвешенную на ветвь. Длиннолапый, изящный, он сидел на корточках, совсем как человек, устало наклонив мордочку с большими, словно плошки, глазами. Глаза были ярко-желтые, выразительные и печальные. Никогда в жизни Наёмница не видела подобного существа.

— Эй, кто ты такой? — спросила она.

Зверь промолчал — но так зверям и положено. Хотя прутья клетки позволяли зверю высовывать наружу лапы, срывая листья, усеявшие дно клетки мягким зеленым ковром, все же сама клетка показалась Наёмнице тесной и неудобной. Кроме того, зверю, по-видимому, нездоровилось, потому что он мелко дрожал и его глаза заметно слезились. Не то чтобы Наёмница пожалела животное (ведь она никого никогда не жалела), и все же… ей стало как-то не по себе.

Зверь снова протянул к ней лапку, словно моля о помощи. Наёмница просунула палец сквозь прутья, хотя и отметила, что лучше бы этого не делать — вдруг укусит, и зверь обхватил его прохладными пальчиками с крошечными ноготками. В его медленных аккуратных движениях было что-то завораживающее. И смотрел он так умно, как далеко не каждый человек. Поучаствовав во множестве боев, Наёмница мгновенно узнала это смиренное выражение. Оно означало, что зверь умирает.

— Зачем Шванн держит тебя здесь? — рассердилась она. — Откуда тебя увезли для нее?

Веки зверя дрогнули, смаргивая слезы, и Наёмница ощутила полное эмоциональное опустошение. Она попыталась отдернуть руку, но зверь не хотел отпускать, продолжая сжимать ее палец.

— Я не могу ничего для тебя сделать. Клетка заперта, а ключа у меня нет, — словно оправдываясь, сказала Наёмница. Она говорит с животным — какая глупость. — И вообще, зачем такому маленькому зверю клетка с такими толстыми прутьями? Будь они тоньше, тебе доставалось бы больше света.

Пытаясь хоть чем-то помочь, Наёмница перевесила клетку туда, куда падало больше солнечных лучей, чтобы зверь мог согреться. Она поставила бы клетку на траву, в центр солнечного пятна, но где-то шныряли псы Шванн, и она решила, что это будет не лучшей идеей. Уходя, она оглянулась на зверя, чувствуя себя виноватой и раздражаясь из-за этого, а затем быстро зашагала прочь.

Теперь она видела и другие клетки, которые не смогла заметить утром, когда Шванн была хозяйкой ее глазам. Так вот что имел в виду Вогт, когда спросил ее вчера: «Ты заметила?» Значит, тогда он еще мог различать что-то, кроме Шванн…

Обитатели остальных клеток были не менее экзотичны и не менее несчастны чем тот серый зверек, которого она увидела первым. Может, им было холодно в чужой стране, а может, за ними неправильно ухаживали. Блуждая по саду, Наёмница чуть не наступила на большую разноцветную птицу, шныряющую под ногами. «Даже в самой необычной птице проглядывает что-то куриное, когда ее крылья обрезаны и она не может летать», — отметила она.

Она старалась не приближаться к клеткам и уж тем более не задерживаться возле них надолго. Все равно она никак не может помочь их грустным обитателям, так зачем размышлять о них? Солнце ее уже не радовало. Как бы оно ни светило, ему было не одолеть тьму, затопившую сад Шванн.

Вернувшись в комнату, она легла на кровать и лежала без движения, пока голубое небо не стало темно-синим, почти черным. Тогда она сказала себе: «Пора» — встала и набросила на плечи зеленый плащ.

Она немного постояла у двери Вогтоуса, унимая протестующую гордость. Когда она совсем уже решилась и подняла руку, чтобы постучать, из-за двери донесся чей-то голос. Глухой, низкий — он не мог принадлежать Вогту. Надеясь разобрать слова, она прижалась к двери ухом.

— Она собирается убежать, — теперь говорил Вогт. — Надо срочно сообщить госпоже. Если мы упустим ее, госпожа очень рассердится.

Его